Утро после «Happy End» - Татьяна Веденская

– Что ж ты молчишь, мама! Что ж ты молчишь, – злобно зашипела я в трубку. Мама быстро надиктовала мне «сто штук» телефонов, которых было то всего четыре. Два рабочих, один мобильный и один домашний. Я смотрела на листочек с Костиными номерами и силилась успокоиться. Но это было непросто. Меня лихорадило, как при малярии.

– Да успокойся ты. Я всегда знала, что он вернется! – гладила меня по голове Динка.

– Да? А раньше ты говорила по-другому, – упиралась я. – А вдруг я ему просто зачем-то понадобилась. Ну, бумаги какие-то подписать.

– У вас даже нет совместного имущества. Какие бумаги подписать? – взывала к моему разуму Динуля.

– А может, он просто хочет развестись?

– Ага. И не может это сделать без тебя! Ты в каком веке живешь? Да за этот год он мог с тобой заочно хоть пять раз развестись. «Не сошлись характерами, совместного хозяйства не ведем, место жительства неизвестно». И все! На третий раз разводят. Стоило ему из-за этого переться в Петушки и сажать пятно на его белых брюках. Наверняка, дорогущих.

– Действительно. Тогда что? – нерешительно шепелявила я. Мне хотелось, чтобы мне кто-то дал веслом по голове. Может, это бы мне как-то помогло прийти в себя. Но подходящего весла не было и в помине.

– Слушай, а может, позвонишь да и все выяснишь? – внесла предложение подруга. Отчего я немедленно принялась трястись, как заяц перед лисой.

– Наверное, сейчас уже поздно, – выкрикивала последние аргументы я.

– Поздно? В половине десятого? Ты сбрендила, да?

– ДА! Да, и мне надо принять какую-нибудь таблетку и забыться тяжелым сном, – вертелась я.

– Ну-ка, дай, я наберу его номер. Какой тут домашний? Алло! Костя! Привет, это Дина Дудикова. Помнишь меня? Это хорошо. Тут у меня стоит и трясется от страха одна известная нам обоим особа. Дать ей трубку? Хорошо, даю! – она сунула мне в лицо горячие диски. Я замерла и отказалась выдавить из себя хоть звук. Тогда Динка (вот кобра!) бросила в трубку «Она здесь, только онемела», и я услышала Костин голос. Как всегда, спокойный и деловой.

– Полина?

– …

– Слушай, ну, что за детский сад. Ты здесь?

– …

– Нам надо поговорить. Увидеться. Я тебя уже месяц ищу.

– Зачем? – еле слышно спросила я. Потому что я ценой титанических усилий пыталась сдержаться и не зарыдать.

– Ну…не телефонный разговор. Можно, я к тебе приеду?

– Но тут Дудикова, – возразила я, зная его к ней «нежные» чувства.

– В таком контексте я перенесу что угодно, не только твоего цербера с бухгалтерской головой, – чуть усмехнувшись ответил он.

– Ну, приезжай, – как можно спокойнее сказала я, продиктовала адрес и, положив трубку на рычаг, принялась старательно реветь. Динка сначала спокойно слушала, как я изливаю потоки слез, страхов, ожиданий, надежд, мыслей, опасений…потом она несколько задолбалась и начала взывать к моей совести, тыкая пальцем в перепуганного моими ревами сына. Я не реагировала, потому что, хоть я и казалась страдающей, на самом деле мне вдруг стало так хорошо, так спокойно и приятно поплакать, что я не могла, да и не хотела останавливаться. Неужели Костя приедет сюда, ко мне. Неужели я смогу сказать ему, что все еще люблю его, что вижу по ночам сны о нем, что зову его в этих снах и рыдаю оттого, что он не идет.

– Слушай, может, ты беременна? – огорошила меня Динка.

– П-почему?

– Ну, ты так ревела, когда…ну, после Дениса, – пояснила она.

– Если только от святого духа, – высказалась я, и разревелась еще сильнее. Слезы широким, ничем не сдерживаемым потоком уносили все мои проблемы, мне становилось легче, легче, легче…пока вконец озверевшая Динуля не приволокла с кухни кувшин с холодной (и очень мокрой, смею вас заверить) водой.

– Только во благо! – воскликнула она и перевернула кувшин мне на голову. С минуту я таращилась, как рыба, выброшенная на лед. Потом я разоралась так, что, наверное, было слышно даже в соседнем микрорайоне. А потом, как водится, раздался звонок в дверь. Как раз тогда, когда вода окончательно намочила мне волосы, повисшие сосульками, залила лифчик и уже начинала затекать в трусы.

– Как ты могла! Допустить! Чтобы я! В таком виде! – шипела я, но Костя уже вошел в комнату и мы встретились взглядом. Боже мой, невозможно описать, что я испытала, увидев его. С этими прекрасными, сухо поджатыми тонкими губами, с его худющей фигурой, которой не страшны никакие оладьи, с его острым, выразительным взглядом карих глаз. О Господи, таких же точно глаз, как и у моего Костика! Боже, он его сын, он точно его сын. Вот он, ответ на все мои молитвы. Вот что значил мой странный сон перед родами. Простить ребенка! Его простили. Он сын Константина Прудникова, это все меняет.

– Н-да. Я так и думал, что застану что-то примерно в этом духе, – оглядывая мою мокрую, стекающую на линолеум фигуру, вымолвил Костик. Именно вымолвил, а не сказал или там произнес.

– Проходите, гости дорогие, не стесняйтесь, – самым дурацким образом ерничала Динуля.

– А можно, я останусь с этой мокрой женщиной наедине? – спросил Костя тоном, исключающим отрицательный ответ.

– Никак нет, – отдала ему честь Динка.

– Почему? – Костя повернулся и посмотрел на нее.

– Потому что я-то сейчас уйду, конечно. Но кое-кто все равно останется.

– Кто? – тупил мой ПП.

– Ну, один молодой человек. Он сейчас спит на кухне.

– Это…ребенок? – проявил поразительную догадливость Константин. И тут же устремился на кухню, где долго, очень долго, гораздо дольше, чем я была готова терпеть, смотрел на спящего Костика. Он осмотрел его издалека, он подошел к нему поближе, потом вплотную и приблизил глаза к милому маленькому спящему лицу. Я страшно злилась, что, как и всегда, по Костному выражению было нельзя даже предположить его реакции. Его мозг – это всегда засекреченный объект.

– Ну, я пошла? – тихонько бросила фразу в тишину Динка. Я кивнула и дверь закрылась. Мы остались с Костей одни. Вернее, мы остались с Костями одни.

– Знаешь, я так долго думал обо всем, что произошло, – после долгой паузы заговорил мой муж. – Я ведь тогда уехал. Динка мне позвонила и я сразу, как только узнал, что ты родила, написал заявление и уехал работать в Европу. Меня давно звали.

– Это здорово, – сказала я просто для того, чтобы что-то сказать. Меня совершенно не радовала мысль, что Костя теперь работает в Европе.

– Ничего здорового. Я там весь извелся. Полгода уговаривал себя, что мне нет до тебя никакого дела. Даже думал начать разводиться, но так и не дошел до адвоката. Еще полгода я уговаривал себя, что тебе нет до меня никакого дела…

– Это не так! – возмутилась я. – Мне без тебя очень плохо, мне было очень тяжело.