Омская правда (Черновики Апокалипсиса) - Антон Перунов

Тем более в лагере особо народ не держали, не нравится, возвращайся в город, а там как повезёт. Большинство оставались, а куда денешься, здесь накормят, если с одеждой туго – дадут и главное семьи под защитой. Оружие лагерным не выдавали, также как и формы. По сообщению коменданта лагеря, – «Решение по беженцам будут приниматься позднее, к началу мая, а пока терпите и держитесь, выполняйте поставленные командованием задачи».

Таких, как он степенных и прошедших горячие точки бывшего Союза, служивших в десанте и других частях, где риск был понятием обыденным – набралось около трёх десятков, ребята объединились и стали жить обособленно от остальных. Как люди знающие дисциплину, самоорганизовались в этакий отдельный взвод с самоуправлением.

Попробовавшим навести в городке «лагерные» порядки, бывшим «зекам» вежливо объяснили, что это их не устраивает, а когда «зеки» решили проучить ребят, этих местных заводил оперативно отправили вместе с прихлебателями на пару недель в санчасть. Чтоб мозги на место встали. Больше проблем с другими жителями городка не возникало, их зауважали. Выслушав его, я рассказал ему о ОСБ. Объяснил, что за цели и чего хотим добиться. Предложил поговорить с другими мужиками, зная Игоря, объяснил, какие ребята нужны, каких не возьмём, в общем, предложил выбор. Договорился завтра или послезавтра, созвонится. И если будут согласные, приехать за ними.

– Значит, договорились на завтра? Очень хорошо. Теперь мне и в лагерь ходить смысла нет, итак картинка ясна. Держи вот, посмотри договор. Стоп. Давай, лучше в машину и выдвигаемся к Авалону, а то скоро темнеть начнет. По дороге посмотришь. Завтра все равно снова сюда. Сразу по всем вопросам. Федорыч, я смотрю, уже уехал. Так что ждать нам некого, по машинам и до дому.

На КПП мы сдали временные пропуска и резво дернули, да, пожалуй, что и домой. В Авалон.

Интермеццо 5. Али Бабай: живой или мертвый?

Жизнь началась с того, что мои глаза засосали душу назад. С той минуты я начал быть заново. Еще какое-то время я осознавал себя, не иначе душа внутри раскладывалась по полочкам, но потом поток души иссяк. Следом, раздирая глазницы, полез свет. Стало очень больно, и я ушел от окна вглубь палаты. За мной волочилась капельница – не сразу заметил. А как заметил – не сразу понял, что это не часть меня, а чужое. Выдернул из ступни – блеснула игла. Тело потеряло несколько капель темной крови. Странно оказалось стоять на скользком. В потоке прежней боли, эта новая растворилась незаметно. Ледяной пол встретил, как родного.

Долго ли коротко, а вновь очнулся. Душа вполне устроилась в теле. Тело в свою очередь в туалете. Капала вода, пробуждая жажду. Запах хлорки, ворвавшийся в ноздри с первым вдохом, мгновенно исчез под напором вони. Дерьмо, тухлятина, гниль. Заплакал, коли вспомнил, как это бывает. Звенело не в голове – целый рой мух зудел в соседней комнате. Подтянулся на руках за край металлической раковины, открыл кран. Пил жадно, забывая поначалу отгонять мерзких насекомых, топтавших мое лицо сотнями мерзких ножек. От всепоглощающей жажды не сразу понял, что вокруг темно, как у негра в ж…. А с противоположных сторон струйки света пробиваются. Дуплистый в общем негр. И темнота вокруг нехорошая. Злая.

Напился. Отдышался. Да так, что чуть не выблевал весь водный раствор хлорки в заляпанную черными пятнами раковину. Что же так смердит-то?

Пошатываясь, отворил дверь, где санфаянс представлен. Половина окна давала больше света, чем нужно. Лучше не видеть, того что довелось. Бурые с сахарными проблесками кости, ошметья одежды, утонувшие в огромной черной луже. Кафель до уровня человечьей груди весь украшен причудливыми узорами из пятен, потеков и разводов засохшей крови. Окно закрыто, а батарея пашет – отсюда и вонища. Повсюду мухи… Откуда? Ведь зима вроде как была? Чертовщина, однако. Сильнее прочего напугали следы. Я не таежный следопыт, но «роспись» по кафелю и дебил прочитает верно – несколько нападавших возились в кровавой луже, жрали, дрались за лучшие куски, растаскивая костяк и требуху. Но самое страшное, те, кто устроил людоедское пиршество в сортире – ушли. Через дверь. Измазав ее пятипалыми отпечатками на память.

На миг меня парализовала догадка – я начал ощупывать себя, осматривать руки, дурацкую больничную одежду – крови не было. Какие-то разводы и пара капель не в счет. Значит, жрал не я. Спокойствие, только спокойствие, главное не оставить своих отпечатков нигде, а то милиция схватит на трупе. Как известно, кого поймали, тот и виноват.

Вернулся во тьму, выпил еще воды. Закрыл кран и протер отпечатки пальцев полой своей одежонки. Выдохнул и распахнул дверь в коридор.

Не первый раз мне случалось видеть сон и одновременно жить в нем реальной жизнью. Сны бывали разные. Героические. Глупые. Постыдные. Но чаще всего ужасные. Всегда выручала подспудная мысль, что умри я в этом «всего лишь» сне, то в реальном мире ничего не изменится, ведь я даже не вспомню, что же такое мне привиделось. И ничего мне не будет: ни седины, ни холодных потов, ни бессонницы. Ни хера. Даже простыню менять «по возвращении» еще ни разу не приходилось. Но не в этот раз.

Дверь в туалет распахнулась и мне сразу захотелось проснуться. На порог шагнул доктор. Голова набок – косит на меня одним бельмастым глазом. Кривой рот распялен в последнем крике – и это не помада и не готичные тени и не синяк под мутным глазом – а стопроцентный труп. Скрюченные в агонии измаранные в крови пальцы вцепились в мою распашонку: словно мертвый доктор собирался устроить мне допрос с пристрастием – чем таким предосудительным я занимался в сортире? Но доктор молчал и не дышал. И смотрел будто бы сквозь меня. Я тоже помалкивал и не дергался. Впрочем, скоро мне надоело тупить в объятиях покойного медработника и я выскользнул из распашонки – вырвать ее из цепких рук мертвеца оказалось нереально.

Куда шел бесконечными коридорами – не вспомню. Блеснуло на полу зеркальце – ухватило за сознание солнечным зайчиком. Я поднял его, осмотрел себя и вспомнил, что совсем голому быть – неуютно и неправильно. А еще увидел длинный вспухший шов через весь живот. Вскрытие что ли? А почему не до грудины – лень им было? А чего зеленкой не намазали? Или не надо? Интересно, а назад требуху всю сложили или как попало запихали? А вскрытому можно самому ходить или надо на каталке ездить?

Вспомнил тогда: ночь, улица, огни, крики, резкая боль, лица врачей в маске, шум аппаратуры, переходящие в неразборчивый шепот слова, ласковая и ждущая темнота. Шов выглядел страшно, но надежно. Мысль о том, что он может лопнуть и мне придется собирать свои кишки с засыпанного битым стеклом пола сделала свое гнусное дело – замутило. Упал на стену, отдышался. Ощупал живот. Шов против чаяний не разошелся, кишки находились на своем законном месте. Вновь нестерпимо захотелось пить. И мысли про одежду чередовались с намерениями разобраться с происходящим, выбраться из больнички, раз уж не судьба проснуться дома в теплой постельке, выпить кофе и пойти на службу.