Вайолет, созданная из шипов - Джина Чэнь

родилась, чтобы сравнить ее с Реей и поставить под сомнение ее чувства, от которых зависима судьба нашего спасения. – Все это давление не помогает романтике, не находите?

– Правда, правда. Или наоборот, усиливает, зависит от того, кого вы спрашиваете, охо! Вы, молодежь, должны беречь такие моменты до того, как покроетесь морщинами, как я. – Ее кожа безупречна. – Я слышала очень много интересного о Его Высочестве, и мне любопытно, насколько правдива его репутация. Он, может, и Прекрасный Принц на людях, но, говорят, в постели настоящий завоеватель…

Я давлюсь вином. Сегодня, черт возьми, мне стоит перестать пить, когда я с кем-то разговариваю.

– Страстный и властный, когда речь идет о том, чего он желает. Девушкам в наши дни нравятся плохие парни, возможно, это все выдумки, но птичка мне на хвосте принесла, что ты можешь быть в курсе.

– Я? – Мне не нравится, куда идет этот разговор.

– Как мне известно, такие яркие чувства, как ненависть и обожание, зачастую являются двумя сторонами одной медали. Одно перетекает в другое очень быстро в благоприятных условиях. И от напряжения искр летит больше, чем от взаимодействия, в конце концов. Когда ты ненавидишь кого-то так сильно, можно и влюбиться ненароком.

И, возможно, я разожгу такой костер, от которого начнут взрываться кубики льда.

– Вы перепили, леди Зиза, – отвечаю я, решив от нее удалиться.

– О, я трезва. Ну, разве что немного навеселе. – Она, пошатываясь, подходит ко мне и наклоняется достаточно близко, чтобы едва касаться моего уха губами. – Лучше сама скажи мне правду, – шипит она, – пока я не раскопала ее сама в куда более худшем свете. Вас с принцем застали в подозрительной близости друг от друга, к тому же за закрытыми дверями.

Мое сердце бешено стучит в груди.

– Если вы не пьяны, то точно сошли с ума. – Я не отвожу глаз, несмотря на то, что румянец появился на моих щеках, еще более яркий, подкрепленный алкоголем. – Оставьте меня в покое, пока я не попросила вывести вас за то, что вы оскорбляете Провидицу.

– Не надо усугублять ситуацию, мисс Лун. я лишь предложила вам рассказать детали на своих условиях. Возможно, нам стоит поговорить об этом вновь, но в более благоприятных условиях. – Улыбка на губах Зизы становится лишь шире, и я не понимаю почему, пока не оборачиваюсь и не вижу причину.

Сайрус входит в бальный зал через боковые двери. Он одет в белоснежный костюм, который идеально подчеркивает линии его тела, по рукавам вьются узоры, вышитые бисером. Непослушная кудряшка упала ему на лоб, делая его еще более привлекательным, и полный страсти взгляд его зеленых глаз направлен на меня.

Был направлен на меня. Я едва успеваю его поймать, когда внимание Сайруса переключается.

Сегодня, черт возьми, мы слишком очевидны.

Люди двигаются по залу, занимая свои места. На арфе исполняется романтичная мелодия. Тем временем леди Зиза ждет моего ответа со вздернутыми бровями.

– Прошу прощения, – говорю я, вложив в эту фразу как можно больше негодования. – Но мне нужно быть на сцене.

Оставив бокал с вином на подносе ближайшего официанта, я удаляюсь от сплетницы и ее пьяного хохота.

Как только я подхожу ближе к сцене, то понимаю, почему эта часть комнаты опустела: она хорошо охраняется, а Имперская стража запросто может сойти за стену. Никто не хочет, попивать вино под пристальным взглядом двадцати пар глаз.

Это признак того, что у нас нет конкретного плана на случай, если Ведьма все-таки появится на свадьбе. Что, они надеются, стража сделает? Подстрелит ворона в полете, если он появится? Что мы сможем противопоставить темной магии, которую наши земли никогда не встречали?

И все же, она не знает меня так хорошо, как думает. Ей известны нити будущего, но мне все равно удалось ее удивить. Я отказалась от ее помощи. Королевство ополчилось против нее. Это она в отчаянии.

Я поднимаюсь по ступеням, покрытым ковром, и кланяюсь королю Эмилиусу, восседающему на своем троне. Его седые волосы окрашены и подстрижены, а его золотая мантия сложилась вокруг него, сияя в свете огней. Он одаривает меня по-отечески радушной улыбкой, но я не нахожу в ней сегодня успокоения.

– Твоя речь идет после моей, перед началом церемонии, – говорит он. – Я верю, что твои слова будут мудры.

Кивнув, я занимаю свое место на сцене.

В голове вновь крутятся предательские мысли.

Что, если я не последую приказам короля и вместо этого скажу, что после этой свадьбы Сайрус должен взойти на трон? Станет ли король Эмилиус отрицать мои слова, или ущерб уже будет причинен? Во мне достаточно веры в то, что Сайрус защитит меня от гнева своего отца. Или я хочу ему верить, что практически одно и то же?

Я нервничаю все больше, чем быстрее приближается начало церемонии, а после разговора с Зизой Лэйс мне жутко хочется сделать что-то безрассудное, просто чтобы доказать, что я могу себе это позволить.

Толпа еще не затихла. Я не вижу ни Камиллы, ни Данте. Надеюсь, Надия не решит сбежать в последний момент.

Я слышу дыхание, но не свое, и осознаю постороннее присутствие рядом. Я на него не смотрю.

– О чем вы беседовали с леди Зизой? – начинает Сайрус низким шепотом.

Мой румянец только успел сойти, как ему пришлось вернуться.

– Отсутствие благоразумия.

– Твоего или моего?

– На девяносто девять процентов твоего. Ты меня преследуешь.

– Будь милосердна. Я влюблен.

– Нет.

Рядом с нами, к счастью, никого нет, а болтовни в зале достаточно, чтобы заглушить наш диалог. Я бросаю взгляд на короля. Он занят с одним из гвардейцев Имперской стражи, который что-то шепчет ему на ухо.

– Нам правда нужно вести этот диалог прямо сейчас? – бормочу я. – У людей есть глаза и языки, после они будут болтать.

– Люди всегда говорят. Это последний раз, когда у меня есть шанс поговорить с тобой до того, как начнется церемония, о которой я могу пожалеть. И я им воспользуюсь. – Я слышу, что принц топчется на месте. – Что, если я скажу, что хотел бы видеть тебя со мной у алтаря?

В этот раз я смотрю на Сайруса. Его улыбка как крючок. То, как он это сказал, наполовину в шутку, наполовину всерьез, звучит так же правдиво, как любая выдумка. Или, может, это полу-любовь, полу-ненависть – две стороны одной судьбы. Эта дерзость – почти признание, действие, которое можно потом отрицать.

Я не должна его поощрять. Но хочу знать, и мой вопрос звучит не громче дыхания:

– Ты меня любишь?

Ответ, кажется, вертится у него на языке, и он меняется по мере того, как тяжелеет мой взгляд.

– Перестань пытаться угадать, что я хочу услышать. Есть да или нет. Ты меня любишь?

– Я не знаю, – шепчет он, каким-то образом умудряясь выбрать самый раздражающий вариант ответа из всех возможных.

Музыка оркестра достигает своего крещендо[8]. Пришло