Косьбище - В. Бирюк

Я собрался выдать Ноготку набор ценных указаний насчёт уборки, готовки, заточки «птичьих» топоров, колки дров, присмотра за пленниками… Потом, поглядев в красные от бессонницы глаза моего «Золушка», решил всё-таки не сотрясать воздух попусту. Отданный приказ должен быть всегда исполнен. Или — не отдан вообще. Взрослый мужик, отдохнёт — сам сообразит чего делать. Нагрузил на Сухана барахло с косами и отправился на покос.

А фиг там — «отправился». Побежал, поскакал. Будто козлик молодой. В предвкушении и ожидании. Эйфория — как перед выпивкой.

Тут недалеко — метров двести и начинается луговина. Барахло на краю свалили, косы примкнули. Прошлый наш прокос… темновато было — чуть бы в сторону взять. Ничего, сойдёт, следующим проходом выровняем. А вот и солнышко над лесом выкатывается. Ну здравствуй, светило. «Ярило явило мордило». А я про тебя и про себя стишок знаю:

«Пойдем, косец,взорим,вспоему мира в сером хламе.Я буду, солнце, лить своё,а ты — своё,вилами».

Чёрт, вилы не взяли. Ну и ладно, грести ещё нечего, потом сбегаю. Поздновато маленько пришли. Ничего — нагоним.

Ну вот и встали, ну вот и взяли, ну вот и с богом. «Развернись рука, раззудись плечо». Ш-ш-ш-ха! Ш-ш-ш-ха! Ш-ш-ш-ха! Хорошо коса пошла. Сама косит, сама сгребает, сама на край улетает. Только тащи.

Давний ритм косьбы из собственной прошлой жизни сначала противоречил, конфликтовал с собственным ритмом подросткового тела. Потом я сообразил, что тельце это никогда литовкой не работало. Ещё позже, с первым потом, дошло, что и прежние мои габариты остались… в ненаступившем. Я чуть убавил прыти с энтузиазмом. Менее нервенно. Удовольствие должно быть неторопливым. Ото ж, не на чужой жене — на своём покосе. Спокойно, Ванюха, как утверждает русская народная: «работа — не волк, в лес не убежит».

Чуть сменил наклон головы. Перестал так сильно давить на пятку косы. Чуть легче, чуть мягче, чуть… сама пойдёт, голубушка. И не зажимайся, Ванька, доворот шире, спинку выпрямить, плечи свободнее. Вот оно ключевое слово — «свобода»! Отпусти себя, расслабься. Тело — само шагнёт, рука — сама махнёт, коса сама — пойдёт.

«Делай что должно и пусть будет что будет». Таки — да. Но этого мало. «Освобождённый труд» — это не лозунг большевиков, это нормальное состояние здорового человека. Как всегда в политике, идеологии — присвоили и извратили. И завалили всё. Идиоты.

Ведь это так просто: делай должное — свободно, вольно. Как двигается тело, как лежит душа. И тогда дело станет твоим, интересным, приятным, радостным. Работа без радости — медленное самоубийство. Накинь себе на шею гарроту и затягивай. Годами, десятилетиями, всю жизнь… С короткими вздохами полной грудью в выходные и в отпуске.

«Мои бы слова да богу в уши». Я тут бегаю, прыгаю, уворачиваюсь. Кого-то убиваю, кого-то подставляю, интригую. Одним словом — попадирую и прогресссирую. А мне вот этого хочется — нормальной косьбы, нормального дела.

«Вот оно счастьеНет его краше».

Снова, в который уже раз, возникло ощущение разумности этого мира. Будто соблазняет, будто уговаривает. «Любишь косить? Коси. Вот тебе игрушка любимая — литовка. Коси себе в радость. А после надо будет избы новые ставить. Ты же любишь плотничать? Вот и делай что любо. И полезно, и приятно. Только не качай мир. Не колыхай народ сей. Не трогай род людской. Будь как все. Вот оно — счастье».

Не дадут. Жить нормально не дадут. Вятшие, сильные — силой. Нищие, слабые — слабостью. Христиане — благой вестью, язычники — пернатым маразмом.

«Не жнут, не сеют — кормятсяИз той же общей житницы,Что кормит мышку малуюИ воинство несметное:Оседлого крестьянинаГорбом её зовут»

Ох, слетятся. Вороны — с карканьем. «Моя пашня, моя». Орлы с клёкотом — «Моя житница, моя». И будут — одни клевать, другие рвать. Своё имение. Мой горб.

Картинка чёрной, каркающей, клубящейся вороньей стаи с редкими вкрапления более светлых орлов, нацеливающейся на мой загривок… заставила ссутулиться, даже передёрнуть плечами. Многовато вас будет. У меня между плечей такой… взлётно-посадочной — нету. В картинке у тощего подростка постепенно разрастались и сгибались плечи, а на спине всё шире и выше вздымался насест для клювожадных пернатых.

«Работай, работай, работай:Ты будешь с уродским горбом.За долгой и честной работой,За долгим и честным трудом».

Если бы не восемь веков разницы, если бы я здесь родился и вырос, если бы не знал вариантов… Если бы мир этот, эта «Святая Русь» была единственным виденным мною… согласился бы, принял это как радость, как счастье… и «Нет его краше».

А и фиг вам и нафиг! И факеншит уелбантуренный в карман! Раскудрить тебя, Иггдрасиль-дерево! Я тебе не попадун с бонусятником, я тебе пападец с загашником. А в загашнике у меня мысли. Мысли собственные, мысли выстраданные. Было дело, был повод, пришёлся случай сформулировать «принцип максимального мазохизма». А звучит он так: «наибольшую пользу приносит то занятие, которое в начале своём вызывает наибольшее раздражение».

Радость от мысли: во какие у меня принципы! — несколько утихла при разглядывании окружающей среды: ну и что тут вызывает у меня «наибольшее раздражение»?

Да вроде — пока ничего. Мы начали косить между двумя мысками леса навстречу солнцу. Теперь оно поднялось. На него было приятно смотреть сквозь закрытые веки. Почти закрытые ресницы превращали солнечный свет в переливающееся полотно на хрусталике глаза. Знаю, что это всё интерференция с дифракцией, а всё равно — красиво. Как переливающиеся, пляшущие по всему небу полотнища северного сияния. Только там, на северах, оно на небе. Далёкое и холодное. А здесь — вот оно. И — тёплое. Солнце, ещё не жаркое, не злое, очень приятно согревало подставленное лицо, мои руки на косе. Оттуда, с его стороны, с юго-востока, поддувал лёгкий ветерок. Когда вышли из ветровой тени от леса — стало хорошо чувствоваться. Тёплый, ласковый, несильный ветер, не только… литераторы говорят — «овевал разгорячённое лицо». Ну, пусть так. Главное — стало тепло и сдуло кровососущую мерзость. Я снял с себя всю одежду, сложил у края деревьев, подставил тело ветру и солнцу и пошёл на новую делянку.

Красота! Солнышко заливало меня теплом, нагревало кожу лучами. Вот похожу так пару дней по покосу, и будет загар не хуже средиземноморского. А под загаром моя самая главная примета — «шкурка серебряная» — не видна. Но загорать надо всем телом. Так что… несколько «маятниково» получается. Поскольку единственная тряпка — бандана на голове. Хорошо хоть плешь моя серебром не отсвечивает. Ничего, пусть болтается и вентилируется. На поворотах же не заносит. Главное, чтобы всякие мухи кусачие не прилетели и не покусали.

Сухана я оставил на той делянке, откуда начинали. Нормально у мужика получается. Моя школа. Но я всё равно посматриваю. Всё правильно — там ветра нет — походит одетым. А вообще это целая наука — чего на покос одевать. Вы будете смеяться, но исконно-посконная одежда оказывается самой правильной. Холщовая рубаха на выпуск без пояса, холщовые свободные штаны, чтобы нигде ничего не цеплялось и не тёрло — целый же день своё потное тело внутри одёжки крутишь, и высокие керзовые, «русские», сапоги. Все думают, что в России сапоги высокие — от грязи. И это правда. Но есть ещё мелочь — на покосе за коротенькое голенище, как не уворачивайся, а семена трав сыпятся. И там колются. Через шаг снимать да вытряхивать… Было время — мы на покос в керзачах и плавках выходили. Потом попали на лужок где трава… «вам по пояс будет». Пришлось штаны одевать. Щекотно.

Размеренный, однообразно-увлекательный ритм движения, почти не прерываемый оставшимися в траве на лугу корягами, под ярким солнечным светом и мягким теплом, успокаивал, снимал всякие волнения и переживания, создавал ощущение разумности, полезности, правильности делаемого на каждом шагу. Появилось время поднять глаза, посмотреть не на падающую срезаемую траву, не только на шаг вперёд. Можно поднять голову и осмотреть окрестности.

Ну вот, я же говорил — жить спокойно не дадут. Сильные — силой, слабые — слабостью. А малые — малостью. От леса по выкошенному месту во весь дух ко мне бежала Любава. Споткнулась и полетела носом. Ну, естественно, одежда у детей здесь на вырост. Как у американских зеков. Бегать в рубахе, которая будет до полу через два года… Хорошо, что не асфальт, а то вот так-то, со всего маха…

– Глава 86

Следом за Любавой из леса на коне выехал Чарджи. Или я дурак, или парень в поход собрался — у седла тул приторочен. «Кровожадные торки» вырыли топор войны, и весь местный «Вайоминг» срочно причёсывается — приводит свои скальпы к товарному виду?

Хорошо, что увидев малявку, я сразу предпринял меры безопасности — воткнул носок косы в землю и отошёл на два шага. Девчушка оборвала, наконец, себе подол и, сверкая голыми коленками, метнулась ко мне. Быстро, однако, бегает. Надо будет спрогрессировать Олимпийское движение. Хотя бы по женскому бегу на разные дистанции… Если сейчас начать, то за восемь веков тренировок… Мысль о возможных последствиях успехов святорусского спорта в будущих веках была прервана броском. Что радует, так это то, что она не метательница молота. Поскольку, если бы метательница, вместе со своим молотом, так метнулась бы мне на грудь, то я бы даже и собственные внутренности метнуть никуда не смог бы.