Финикс. Трасса смерти - Боб Джадд

— А, эти маленькие ярлыки на липучке. Ты кому-нибудь говорил об этом?

— Нет. Я об этом не думал. Ты считаешь, тут что-то есть?

— Ну, если б ты был таким параноиком, как я, то тебе в голову пришла бы мысль, что тот, кто подстроил этот несчастный случай с Филом, может, охотился вовсе не за Филом.

— Ты только что утверждал, что я слишком хорохорюсь.

Я не мог заснуть. Послеобеденные квалификационные заезды прошли не очень удачно. С машиной вроде все в порядке. Просто она недостаточно быстра. Мы с Расселом перепробовали все и бились о бордюры дорожки, нажимая на акселератор на микросекунду раньше. Но компьютерные распечатки вынесли беспристрастный приговор. На прямой мы шли медленнее на 15 миль в час, чем машины команд «Вильямс» и «Мак-Ларен». Убирали крылья, выигрывали пару миль в час на прямых и ковыляли, как пингвины, на поворотах. Никакой активной подвески! Никакой автоматической трансмиссии! Никакого заумного двигателя, созданного творчеством тысяч инженеров, связанных воедино крупным моторостроителем. Мы гоняем допотопные машины в век гипертехнологии. Рассел пришел девятнадцатым, а я — двадцать первым. Где-то ниже допустимого.

Рассел заявил, что «мак-ларенов» он доставал на поворотах, но на прямых те просто исчезали из виду. Он хорошо водил машину, не боялся никакого риска и, будь у него достойная машина, после гонки мог бы подняться на пьедестал. Но он был рад и тому шансу, что в двадцать три года он уже был гонщиком «Формулы-1». Он был на подъеме, и, если мы не сумеем обеспечить ему приличную скорость, команда «Джойс» станет для него просто камнем на ногах. Он был самолюбив и еще не опытен, но проблем с ним не было.

Я и в самом деле так выразился: «не было проблем». Это у меня была проблема — мой пост менеджера команды. Оказалось, что я не в той форме, которая требовалась. У меня просто не хватало времени на привычные ежедневные трехчасовые тренировки. И я стал везде сокращаться, все упрощать. Ведь у меня было очень много дел, так что этот симпатичный курчавый мальчишка-блондин с острой нижней челюстью, который слегка припрыгивал при ходьбе и водил машины, как бог, «не создавал проблем». Я стал понимать, почему менеджеры команд ходят с видом, будто их хватили пыльным мешком из-за угла. Потому что о чем бы ни подумал — все «проблема».

Одна из проблем, например, была связана с газетчиками, которые толпились в ангарах, шныряли вокруг, делали снимки. Просили интервью. Команда носила куртки с надписью «Сногсшибательная Секси». Я сказал Сьюзен, что это по-детски и что это — плохой вкус. Она мне ответила:

— Когда это ты стал таким занудой?

— Еще с тех пор, как двадцать третий журналист попросил интервью о наших «отношениях», — ответил я.

— Ладно, придумай что-нибудь. Что-нибудь такое, чтоб я могла опровергнуть. Это долго не протянется.

Что еще мне причиняло беспокойство, это мерзкое, как вонь от лужи мочи под ковром, подозрение, что я забрался в постель Фила Джойса и захватил его команду. Что я воспользовался его смертью. Сьюзен, похоже, это не волновало. Но кто знает, что ей придет на ум завтра. Или на следующий день.

Эта вонь будет меня преследовать все время, пока я буду связан с командой «Джойс». А это значит, до конца сезона, потому что не было уже другой команды, куда бы я мог податься. Все мои деньги, полученные от «Шанталь», были вложены в «Джойс». И даже если я сменю команду, этим дело не кончится. Не кончится, пока не возникнет объяснение гибели Фила. И пока занимается рекламой Эверс.

А сон все не приходил.

Было еще не поздно, немногим более полуночи. А потому я натянул синие джинсы, надел шлепанцы и майку и направился в вестибюль, чтобы взять какую-нибудь книгу и отвлечься от своего подвешенного состояния и смутного чувства вины перед Сьюзен. Хотя винить себя было не в чем. Когда я вошел в холл, закрыв за собой дверь в свою комнату, Рассел спускался в холл в шортах, неся ведерко со льдом.

Улыбнулся, заметив меня.

— Форрест, старик! Ты куда-то крадешься в такую за полночь? Хочешь прогуляться в шалман, подцепить своих поклонниц? Дать им себя обнюхать? — Прямо за ним виднелась открытая дверь его комнаты.

— Детям в твоем возрасте давно пора спать, — ответил я. — Не знаешь, не приехал ли Алистер? Он должен нагрянуть с новым передним крылом.

— Не видел. Ты же знаешь эти воздуходувы — они же всегда ш-ш-ш-ш. — Он с улыбкой во все лицо изобразил рукой полет самолета. — Их никогда не слышно. Хочешь, скажу тебе, кто только что прибыл: Вирджиния. Ты ее видел? Для старой кошелки выглядит преотлично.

— Ей тридцать восемь.

— Да ну и Бог с ней. Ты не слышал о Рикки Моралли? — Я отрицательно качнул головой. — Это мой новый менеджер. Ты знаешь, у меня был уговор с Филом.

— Я как раз собирался спросить тебя об этом. Фил получал тридцать процентов от твоих доходов?

— Да задница! Я тогда только начинал. — Его голубые быстрые глаза гонщика пристально смотрели на меня, по нему было видно, что он думает о многом, да еще и заглядывает в открытую дверь за моей спиной. — Мы тогда только что поженились. У Кэти был ребенок. Лучше я бы чистил клетки гориллам, понимаешь, в зоопарке. Но я был глуп. И в жизни, и во всем. Понимаешь, куда бы я ни ехал, Фил должен был получать свои тридцать процентов. Могли быть и миллионы. — Улыбка не сползала с его лица. И я вспомнил о его ребенке и жене на седьмом месяце беременности там, в Лондоне.

— Да, задница! — подтвердил я.

Из-за его спины донесся голос из спальни:

— Рассел-л-л-л-л!

— Бегу! — ответил он.

Я спустился в вестибюль, выбрал новую книгу Стивена Хоукинга, уверенный, что она точно наведет сон, а когда вернулся в свой номер, обнаружил под дверью записку, подписанную «Сьюзен».

«Двадцать первый — это никуда не годится», — говорилось в ней.

Глава 8

— Я слышала, у тебя среди гонщиков самый большой член. Это правда или просто легенды?

После двух часов толчков, ушибов, тряски и мата в адрес семисот лошадиных сил и всех усилий, чтобы удержаться на дорожке, мои мышцы просто онемели. Боль придет позже. Я был обезвожен, мозг требовал отдыха и забвения, а в глазах все еще мельтешило. После гонки необходимо время, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Мои мысли были все еще там, на трассе, я все еще думал о том, как за шесть кругов до финиша, перед полосой препятствий, вышел из ряда и обошел Патрезе, у которого что-то произошло с подвеской на длинном изгибе трассы слева у Сан-Мари, и тут машину развернуло поперек дорожки прямо перед ним, и он затормозил, чтобы не врезаться в меня. А я подумал, что, может быть, перемахну через бордюр, направил туда машину, поддал газу и в следующее мгновение смачно врезался в него — передние колеса подбросили машину в воздух, а я врезался голенями в переборку. Я повис на руле. Задние колеса поочередно задели за бордюр, отрываясь от земли, а машина оказалась в воздухе, пролетев некоторое расстояние, прежде чем клюнула носом, и правое переднее колесо коснулось дорожки точно за бордюром следующего поворота, перед машины на мгновение подпрыгнул, в то время как зад шмякнулся на землю. Я вывернул руль, машина устремилась вперед и, опередив Патрезе на шесть корпусов, я стал от него отрываться, газуя вовсю. Ему пришлось отстать, не имея понятия, что я сотворил и что еще могу выкинуть. Просто счастливая случайность, удачный рывок… Я сам не ожидал и не рассчитывал на это и если бы попробовал снова, то вряд ли смог бы повторить этот трюк.

С другой стороны, если трасса не позволяет обойти соперника, надо попытаться обойти трассу. И я вновь и вновь переживал это невероятное ощущение — четверть секунды свободного полета, когда машина не вибрирует, а затем прыжок на бетонную полосу и мощный удар по позвоночнику, который вышиб из меня дух. Я думал об этом, пока меня расстегивали, разгоряченного, потного, а солнце светило слишком ярко, слепя глаза, и тут я понял, что это не солнце, а прожектора ТВ для съемок. Что вообще-то было бесполезно. Потому что я финишировал шестым. И в то время, пока я испытывал непомерную гордость, что завоевал драгоценное очко, было не похоже, что кто-то еще оценил это событие, и меньше всего — пресса. И я просто снимаю мой запятнанный бензином шлем, стягиваю промокший насквозь подшлемник «Номекс» и снимаю перчатки, ощущая освежающий бриз, долетающий с реки, уже собираясь вылезать из машины, чтобы принять душ, переодеться и отправиться спать к себе в отель. И вот тут какая-то крашеная блондинка с непропорционально большой головой говорит мне эти вещи.

Она была худощава, с копной белокурых, за счет перекиси водорода, волос, с ослепительно голубыми глазами, похоже, искусственными бровями, с лицом настолько бледным, словно она не была на воздухе целый год, и красно-коричневой помадой на губах. Шея казалась жилистой. Я положил руку на борта машины и подтянулся, чтобы вылезти, когда она протянула руку и через мой костюм гонщика фирмы «Номекс» и три слоя белья из несгораемой ткани твердо схватила меня за яйца. Не сжимая до боли, но держа в сжатом кулаке и не отпуская.