Мир наизнанку (сборник) - Марина Дяченко

ГАЙ. А экипаж?

МАКСИМ. Никого нет. Ни живых, ни мертвых. Нижние отсеки залиты водой. По-моему, они все там… Знаешь, это, кажется, хорошо, что мы до Империи не долетели.

Максим подсаживается к приемнику. Надевает наушники.

Гай идет вдоль стены, смотрит развешанные фотографии… Это рентгеновские снимки. На него смотрят оскаленные черепа, и на каждом неразборчивая надпись, будто кто-то ставил автографы.

Гай отходит. В дальнем углу висит большой красочный плакат: синее море, из моря выходит, наступив одной ногой на черный берег, оранжевый красавец, очень мускулистый и с непропорционально маленькой головой, состоящей наполовину из мощной шеи. В одной руке богатырь сжимает свиток с непонятной надписью, а другой – вонзает в сушу пылающий факел. От пламени факела занимается пожаром какой-то город, в огне корчатся гнусного вида уродцы, и еще дюжина уродцев окарачь разбегается в стороны.

Гай кривит губы.

ГАЙ (сквозь зубы). Ну это мы еще посмотрим, кто кого прижжет…

Он оборачивается, будто почувствовав взгляд. С изящной лакированной полки на него глядит стеклянными глазами квадратное лицо с русой челкой над бровями, с приметным шрамом на правой щеке… Это голова, ссохшаяся, с желтой мертвой кожей. Гай отступает – и видит еще одну голову на полке. И еще… И еще…

ГАЙ. Мак! Ты видел?!

МАКСИМ. Да. Посмотри альбомы на столе.

Гай с трудом отрывает взгляд от жуткой коллекции, нерешительно подходит к столу. Максим сосредоточенно слушает приемник.

Гай наугад берет один из альбомов и откидывает твердую, оклеенную кожей обложку. Портрет. Странное длинное лицо с пушистыми бакенбардами, свисающими со щек на плечи, волосы надо лбом выбриты, нос крючком, разрез глаз непривычный. Неприятное лицо. Военный мундир, какие-то значки или медали в два ряда…

Гай переворачивает страницу. Тот же тип в компании с другими типами на мостике белой субмарины. На заднем плане, не в фокусе, – что-то вроде набережной, строения, мутные силуэты не то пальм, не то кактусов… Следующая страница. Гай задерживает дыхание: горящий танк со свернутой набок башней, из открытого люка свисает тело гвардейца-танкиста, и еще два тела, одно на другом, в сторонке, а над ними, расставив ноги, все тот же тип – с пистолетом в опущенной руке, в шапке, похожей на остроконечный колпак. Дым от «дракона» густой, черный, но места знакомые – этот самый берег, песчаный пляж и дюны позади… Гай напряженно переворачивает следующую страницу. Толпа мутантов, человек двадцать, все голые, целая куча уродов, стянутых одной веревкой. Несколько деловитых солдат с дымящими факелами, а сбоку опять этот тип – что-то, видимо, приказывает, протянув правую руку, а левая рука лежит на рукоятке кортика.

Та же куча мутантов, но уже сгоревшая. Тип – поодаль, нюхает цветочек, беседует с другим типом, повернувшись к трупам спиной…

Огромное дерево в лесу, сплошь увешанное телами. Висят кто за руки, кто за ноги, и уже не уроды – на одном клетчатый комбинезон воспитуемого, на другом черная куртка гвардейца.

Горящая улица, женщина с младенцем валяется на мостовой…

Старик, привязанный к столбу. Лицо искажено, кричит, зажмурившись. Тип тут как тут – с озабоченным видом проверяет медицинский шприц…

Повешенные, горящие, сгоревшие, мутанты, воспитуемые, гвардейцы, рыбаки, крестьяне, мужчины, женщины, старики, детишки… целый пляж детишек и тип на корточках за тяжелым пулеметом, здесь он улыбается… панорамный снимок: линия пляжа, на дюнах – четыре танка, все горят, на переднем плане две черные фигурки с поднятыми руками…

Гай захлопывает альбом. Отшвыривает. Стоит несколько секунд, потом рывком сбрасывает все альбомы на пол.

ГАЙ (Максиму в спину). Это ты с ними хочешь договариваться? Хочешь их привести к нам?!

Максим выключает приемник.

МАКСИМ. Ничего я уже больше не хочу. И нечего на меня орать, сами вы виноваты, массаракш, разорили все, разграбили, оскотинели, как последнее зверье! Что теперь с вами делать? (Хватает Гая за воротник.) Что мне теперь делать с вами? Что? Что? Не знаешь? Ну, говори!

Гай слабо отбивается. Максим его отпускает.

МАКСИМ. Сам знаю. Никого нельзя приводить. Кругом зверье… на них самих насылать нужно… (Подхватывает с пола один из альбомов, рывками переворачивает страницы.) Какой мир загадили! Какой мир! Ты посмотри, какой мир!..

В альбоме просто пейзажи разных мест, удивительной красоты и четкости цветные фотографии – синие бухты, окаймленные пышной зеленью, ослепительной белизны города над морем, водопад в горном ущелье, какая-то великолепная автострада и поток разноцветных автомобилей на ней, и какие-то древние замки, и снежные вершины над облаками, и кто-то весело мчится по снежному склону горы на лыжах, и смеющиеся девушки играют в морском прибое…

МАКСИМ. Где это все теперь? Куда вы все это девали, проклятые дети проклятых отцов? Разгромили, изгадили, разменяли на железо… Просрали свой мир!

Роняет альбомы. Гай стоит перед ним, опустив руки.

МАКСИМ (тихо). Пошли отсюда.

Максим и Гай молча выбираются на берег. Максим оглядывается…

Из-за мыса показывается патрульная машина-амфибия.

МАКСИМ. Патруль! Очередь в небо, быстро!

Закладывает руки за спину. Гай стреляет, сглатывает слюну; Максим уже идет вперед, Гай едва успевает за своим «подконвойным».

ГАЙ. Захватим танк?

МАКСИМ. Нет. По твоей легенде. Ты похищен выродками, а воспитуемый тебя спас.

ГАЙ (в ужасе). Сдаваться? И мне тоже? Обратно под излучение?

МАКСИМ. Нет… То есть да… но это уже будет не так, как раньше. Это, конечно, тоже… хорошего мало… но все-таки лучше, много лучше…

ГАЙ. Да зачем? Зачем это тебе нужно?!

МАКСИМ. Видишь ли, Гай, дружище. Я по радио слышал… Началась война. То ли мы напали на хонтийцев, то ли они на нас… Одним словом, война…

ГАЙ (в отчаянии). Зачем, зачем… война… опять… все… будьте вы прокляты!.. Будьте вы тридцать три раза прокляты!

МАКСИМ (жестко). А ну-ка возьми себя в руки! Нам надо выжить. Прежде всего выжить. А потом добраться до города и вытащить Раду.

ГАЙ. Как?!

МАКСИМ. Сейчас всех амнистируют и отправляют на фронт. Уголовников, политических, штрафников. А ты ведь тоже штрафник. Нам, главное, оказаться вместе. В одной бригаде. Номер твоей части?

ГАЙ. Что?

МАКСИМ. Номер части?!

ГАЙ. Вторая… штрафная бригада. Четвертая рота.

МАКСИМ. Вторая… Четвертая… Хорошо.

ГАЙ. На фронт? А потом?

МАКСИМ. А потом я тебя вытащу. И Раду. Проберемся в горы. Я, в конце концов, горский шпион… Пусть они тут делают, что хотят, а я вас вытащу.

Гай смотрит безнадежно. Оставляя за собой неровную цепочку следов, они приближаются к танку.

Ночь. Плавучая тюрьма.

Рада стоит у окна в темной комнате. Смотрит вниз, в пропасть двора. Внизу горят мощные фонари, расхаживают часовые с автоматами.

Стена – в грубых заклепках, вдоль нее тянется толстый кабель. Она залита светом прожекторов. Где-то играет веселенькая музыка – работает радиоприемник.

Рада задергивает штору и включает свет.

Становится видна маленькая комната, довольно уютная, с низким столиком и россыпью глянцевых журналов на нем. На спинке кровати – махровое полотенце. Рада садится на кровать, тупо перебирает журналы, голова ее клонится на грудь. Она засыпает…

Снаружи в замочную скважину ее камеры кто-то вставляет отмычку. Неслышно поворачивает. Виден рукав мундира – это униформа служащих Департамента специальных исследований, то есть людей Странника.

Вдруг гаснет свет. Вырубается радио. Рада открывает глаза: темно и в комнате, и снаружи.

Шаги по коридору. Беготня. Голоса.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС (приглушенно). Нештатная ситуация. Подстанция вырубилась.

ВТОРОЙ ГОЛОС. Запускай резерв.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС. Минуту… Я его на профилактику поставил, сейчас…

ВТОРОЙ ГОЛОС. Сейчас ротмистр тебе устроит профилактику… Живо!

Темнота – глаз выколи, только где-то в отдалении горят далекие фонари. Рада замечает тоненький луч света, который лежит на полу, – дверь едва-едва приоткрыта.

Рада выбирается из камеры. Оглядывается. Пролетом ниже – фигура гвардейца. Рада поднимается вверх, все выше, на верхний край тюремной стены. Здесь стекло и колючая проволока. Рада оглядывается.

Вдоль стены натянут толстый изолированный кабель. Рада повисает на руках, нащупывает кабель вытянутыми носками ног. Разжимает пальцы, переносит вес тела на кабель. Тот провисает ниже, но держит. Рада стоит, распластавшись по стене, на страшной высоте, в темноте.