Мальинверно - Доменико Дара

серьезное, и, собирая воедино минуты, проведенные с ней вместе, обещания, сближение тел, я не мог не прийти к выводу, что, может, и она думает обо мне в мое отсутствие, ждет не дождется встречи…

Однако на следующее утро она не явилась: я ждал ее, но напрасно, и вся моя уверенность рухнула в пропасть.

Вечером, когда пошел запирать кладбище, я увидел перевернутую ветку кипариса, знак, что она была, и кроме того, на могиле Эммы стоял цветок репейника.

Я убедился, что она приходила на кладбище, зная, что в то время меня там не бывает.

Пошел домой, съел позавчерашнее яйцо и сразу же отправился в кровать, потому что гармония бывает, но очень нечасто.

На следующий день Офелия снова не пришла, но, к счастью, явился Караманте, словно чтобы разогнать мои черные мысли.

Впервые с ним не было записывающего устройства.

Завидя меня, поздоровался.

– Как прошло? – спросил я у него.

– Не самым лучшим образом. Два раза прослушал всю запись, ничего интересного. Может, ваш коллега несколько преувеличил, – сказал он, намекая на уверения Гераклита.

– Хотите, пройдемся?

Мы вышли на центральную аллею.

– Как так вы без сумки? Без нее у вас как будто отсутствует часть тела.

– Сегодня я пришел проститься с вами, Мальинверно. Вечером уезжаю.

В словах его звучала грусть, может, привык к этому месту, к времяпрепровождению со мной.

– Может, присядем? – спросил он, когда мы проходили под высоким дубом, где заканчивался первый сектор.

Мы уселись на парапет.

– Сожалею, что не сумел помочь вашей подруге. Я и вчера записывал, но даже если бы там что-то было, все равно она прослушать не сможет. Мне жаль, что я ее обнадежил и обманул надежды. Я сразу понял, что для нее это важно. Я ее хорошо понимаю.

Караманте посмотрел наверх, с веток дерева доносился успокаивающий щебет птиц.

– Из-за них все случилось.

– Из-за кого?

– Я всегда любил пение птиц. Однажды летом, двенадцать лет назад, мы с женой отправились в наш загородный дом. Стоял восхитительный день. Свет такой, какого я не видел, неощутимый, словно во сне. И тишина такая, что я подумал записать этот неугомонный птичий щебет. Со мной был магнитофон, без него я не передвигался, поставил его на подоконник, пусть записывает, пока я буду на озере. Вечером, после ужина в саду, перемотал пленку, решив послушать запись. Тишина, разноголосое пение птиц и вдруг звук останавливается, слышится шорох, как будто радиопомеха, и на фоне этого шума я вдруг слышу мужской голос, произносящий мое имя. Я отмотал немного пленку и приставил ухо к динамику. Послышалось то же самое: внезапный обрыв, шорох и мужской голос, повторяющий мое имя. Я позвал жену, дал послушать ей, она пришла в недоумение. Я не знал, как это объяснить. Взял наушники, чтобы четче слышать, и прокрутил еще раз. По выражению моего лица жена поняла, что что-то случилось; в наушниках я не только отчетливо услышал свое имя, но и узнал голос мужчины. Это был голос моего отца, два года назад скончавшегося в том доме. Это было что-то невероятное. Я подумал о случайности, о своей болезненной, врожденной парейдолии. Я никогда не верил в загробную жизнь, не верил в существование Бога, в церковь не ходил, не думал ни о рае, ни о чистилище, и тем не менее передо мной был факт, который нельзя было проигнорировать. На следующий день я повторил эксперимент, но безрезультатно. В следующие два дня то же самое. Возможно, я ошибся, возможно, то, что я считал голосом отца, было лишь случайной комбинацией звуков, возможно, попала какая-то радиочастота, но что-то во мне говорило, что это его голос. Он не смог со мной проститься. Я по работе в то время находился в Швейцарии, мне позвонили и сказали, что он плох, я сразу же выехал, но его уже не застал. Через пару дней я дал послушать запись моей матери. Она побледнела, закрыла лицо руками и заплакала. Это – твой отец, сказала она, это твой отец. И сообщила подробность, о которой никогда не рассказывала, что он ждал меня до конца, и последнее слово, которое произнес, было мое имя. Он произнес его именно так, добавила она, как будто по-прежнему тебя зовет.

Глаза его были влажные, голос от волнения стал хриплый.

– Я любил своего отца, а он любил меня больше всего на свете. Я должен был сидеть с ним рядом в ту минуту, сжимать его руку, придавать ему сил, ободрять – он страшно боялся смерти. Чудовищно не находиться рядом с теми, кого любишь, в их последний час. Тот голос снится мне по ночам, я пытаюсь поймать его в каждом уголке мира, в надежде, что он все еще со мной говорит, что звучит везде, где бы я ни находился. Мне по душе мысль, что когда мы умрем, мы сольемся со всеми звуками мира. – Он поднялся. – Я вам многим обязан, Мальинверно. Мне вас будет не хватать.

Я протянул руку попрощаться, но он обнял меня.

– Берегите себя, – сказал он на прощание и ушел.

Я смотрел, как он уходит, и при мысли, что больше его не увижу, мне стало не по себе. Для этого человека записывать голоса было то же самое, что для меня читать книги, переписывать финалы и хоронить тома, заполнять маленькие пустоты или тешить себя иллюзиями, наподобие детей, которые надеются вычерпать море своим пластмассовым ведерком.

41

Офелия возникла у ворот, как видение.

После нашей поездки в сумасшедший дом я ее четыре дня не видел.

Заметив меня, она остановилась и, потупив глаза, позволила собой любоваться. Она была в длинной черной юбке колоколом и в белой блузке с короткими рукавами и кружевным воротничком.

Я подошел к ней, как подходят к причастию. Черные волосы, гладко зачесанные назад, открывали сережки с подвесками, те же самые, что на фотографии Эммы. Она постаралась выглядеть на нее похожей, как две капли воды, и преуспела. В смущении она продолжала смотреть в землю.

– Ты безумно красива.

Офелия подняла глаза:

– Действительно на нее похожа?

– Вылитая она, – сказал я, подумав о подаренном зеркальце, которое ничему не послужило.

– У тебя, случайно, нет знакомого фотографа?

Неожиданный, надо сказать, вопрос.

Я сразу подумал о Марфаро и сказал ей об этом.

– Можешь проводить меня к нему, не мешкая?

Она не переставала меня удивлять.

– Разумеется, главное, чтобы он был на месте.

Я запер подсобку, и мы отправились.

Красота идущей рядом женщины и моя торжественная поступь напомнили мне о