Цикл - Джереми Роберт Джонсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Неправда. Ты снова можешь чувствовать себя хорошо. От первого мы узнали, как избежать пустоты. Джейсон показал нам, как ее кормить, как держать в страхе.
Люси увидела «мудрость» Джейсона, сразу в несколько слоев: выпотрошенные соседские собаки, список их органов; истекающие кровью девочки в слезах; истерика младшего брата, чья рука прижата к плите; пинки по голове мужчины, спящего под брезентом у железнодорожных путей, пока тот не перестал двигаться…
Она попыталась отогнать их, сосредоточиться на свете, идущем с неба пустыни, но видения не покидали ее, и она хотела, чтобы они вызывали у нее отвращение, но то, чему Джейсон научил Оракула, переписывало ее код, учило, что только так можно избежать цикла, не отключаться, а чувствовать что-либо еще, и пустота возвращается, тебе не нужно чувствовать себя плохо, мальчик там, он зовет тебя, сам он нам не нужен, но с ним мы сможем почувствовать…
«Почувствовать», – подумала Люси, и она увидела, как его руки обвили ее, когда они сидели на песке, а затем ее затрясло, и она ощутила, как что-то шевельнулось в глубине тела, и решила, что запустился аварийный протокол. Может, Оракулу она больше не нужна; остальные поднялись из пещер и скоро обнаружат их и убьют, и что-то вырастет из ее чрева, выйдет из нее и будет стоять покачиваясь в пустыне, а ее тело будет питать странное новое растение.
Или он подпитывает меня видениями, потому что не хочет думать о Брюэре? Потому что эта мысль принадлежит мне?
Тебя никогда не любили. Ни разу. И сейчас тоже.
Она попыталась сосредоточиться на мыслях о Брюэре и той ясности, которую они приносили.
Боль пронзила внутренности. Шея пульсировала. Зрение снова заплыло, и она увидела себя, забрызганную кровью, ее лицо было отвратительным, исказилось от злости до неузнаваемости, ее рука опустилась, гаечный ключ отразил свет и ослепил одного из смотрящих. Фокус переместился на Брюэра, стоявшего на лестнице.
Он в ужасе наблюдает за тобой, вот что он думает о тебе: он не любит тебя, он боится тебя, он ненавидит тебя, он не знает, кто ты, кем ты можешь быть, ты всегда была частью нас, мы всегда были внутри тебя.
Нет, подумала она, это не ты. Это случилось из-за тебя. Не для тебя.
Еще одна волна боли пронзила тело. Люси не знала, как Марисоль удавалось не убивать Стива. Давление было ужасным, и ей так хотелось снова почувствовать себя хорошо, положить конец пустоте, разрушению и голосу внутри черепа.
Она сильно дрожала. Нога подкосилась, и она упала на землю пустыни.
Голос извне. Руки на плечах, новые спазмы по всему телу.
– Не работает, Лу. Я не могу смотреть, как это тебя ломает.
Он пришел к ней, отказался от плана.
Она встретилась с ним взглядом.
– О, черт. Синие. Он глубоко пробрался.
Он был в ужасе, но за нее.
Он уже мертв, как и все остальные. Это только вопрос времени. Но ты можешь почувствовать себя хорошо прямо сейчас. Ты можешь вернуться.
– Будь рядом. Держи меня, – сказала она. – Не впускай его, не полностью.
Впусти нас.
Снова пламя. Память Люка Олсена украла ее зрение, выбив Брюэра за пределы восприятия. На этот раз она почувствовала запах огня. И что-то знакомое за дымом. Похожее на любимые духи Кэрол. Люк сделал шаг назад, и она поняла, почему Оракул показывал ей пламя.
Мой дом, подумала она. Хендерсоны.
«Он уже мертв, как и все остальные».
Именно это знание, окончательное уничтожение надежды на то, что Хендерсоны могли выжить, отозвалось болью потери в груди, но вполне реальной и настоящей, и, даже когда Люси смотрела, как горит дом, она чувствовала, как увиденное возвращает ее к себе, к телу, которое она знала.
Они хотели, чтобы она сломалась и подчинилась правилам их мира. Но что-то менялось внутри.
Люси поджала под себя ноги и дрожащими руками потянулась к Брюэру.
– Я здесь, но он возвращается. Заставляет смотреть. Помоги мне остаться. Садись. Держи меня за руки.
Он мог бы убежать, догадаться, что это ловушка, представить, как она тянет его к себе и впивается зубами в шею, отрывает плоть.
Тогда он мог бы решить, что Люси сошла с ума, или заблудилась, или все сразу, и нажать на спусковой крючок, послать последнюю пулю ей в мозг и освободить ее.
Вместо этого она почувствовала прикосновение его рук.
Видение ударило ей в глаза, пытаясь стереть всякое представление о происходящем. Тогда она увидела два пожара; людей, которые создали ее, и людей, которые любили ее, в языках огня, и почувствовала, как знакомые ярко-белые вспышки ярости переполняют ее, угрожая уничтожить, притянуть к пустому злому голоду Оракула.
Но при этом она ощутила огромную печаль об утерянном и о том, что все еще может потерять, и пропустила эту печаль через себя, потому что она реальна и принадлежит ей, и пусть она болезненна, но все же лучше, чем пустота.
Все это обрушилось на нее разом, и Люси поняла, что вторжение Оракула изменило ее разум, разрушило слои восприятия так, как не смогли детская травма и время, проведенное в режиме призрака, и, как раньше, она позволила гневу вскипеть, представила его лучом, устремленным в небо, и на этот раз произошло что-то новое.
Она закрыла глаза, и ее тело вернулось в пустыню. Перед ней сидел Брюэр, но ее разум наконец расщепился
на
две
части.
потом на три.
Люси из прежней жизни – напуганная,
покинутая и осмеянная, раздавленная страхом
и горем.
Мерцающий свет сбил ее с толку;
она открыла глаза и поняла,
что находится в комнате, которую построила
в своем воображении, с пустыми экранами
на стене, с землей, густо заросшей
темно-зелеными папоротниками.
Там был и Бакет, он все еще улыбался.
– Я думал, ты никогда не вернешься.
И другая Люси – сгусток животных инстинктов, существо, рожденное в новом мире, ищущее продолжения любой ценой.
У нее есть лишь одно удовольствие: видеть, как другое живое существо падает на землю, истекая кровью.
Она оказалась глубоко в пещерах, где десятки глаз смотрели на каменный купол, где что-то росло, ждало и требовало, чтобы его накормили.
И тело, будто совсем не ее,
дрожащее,
украденное,
