Записки президента - Борис Ельцин

Мы стали европейцами, но при этом остались сами собой.

Можно вспоминать разные эпохи — и всегда за радикальной реформой следовал откат. Причём резкий откат. Особенно в XX веке. Ни две земельных реформы, ни три революции, ни нэп, ни сталинская индустриализация, ни хрущёвская, ни «тихая» косыгинская реформы ничего принципиально не изменили.

Сделать реформу необратимой — такую цель я ставил перед собой.

Мощь и сила экономического сдвига должна была совпадать по резонансу с грандиозными политическими изменениями. И вот тогда нас уже не остановить. Тогда вслед за нами обязательно придут другие, которые доделают все до конца, продвинут страну к процветанию.

…Конечно, я не считаю Гайдара доктором, который вылечил нашу экономику. Но и знахарем, который её окончательно доконал, не считаю тоже.

Если продолжать медицинское сравнение, то я вспоминаю сразу то утро в Испании, в больнице, где меня резали, где мне сразу после операции предложили встать. И я встал, без костылей, весь в поту от страха и напряжения, и сделал несколько шагов.

Роль Гайдара заключалась в том, чтобы резко поднять нашу парализованную экономику, заставить работать её жизненные центры, её ресурсы, её организм. Пойдёт — не пойдёт? Довольно жестоко. Но необходимо. Пока другие врачи спорили о методах лечения, он вытащил больного из постели. И по-моему, больной пошёл…

Я делаю этот вывод не на основании экономических показателей, которые объективно плохие.

Я делаю этот вывод на основании того, что в стране появились люди с совершенно новой психологией. С психологией мужиков, которые не ждут чужой помощи, ни на кого не надеются — ни на правительство, ни на парламент, ни на Ельцина. Поругивают всех и упрямо делают своё дело. Посмотрите вокруг — и вы увидите, что такие люди, в основном молодые, есть и в бизнесе, и в творчестве, и в науке, и в культуре, и вообще в жизни. Пока они не очень заметны, пока они слишком заняты. Но они уже есть. В стране начали появляться незакомплексованные, смелые люди, которых раньше просто давили.

И в основе всего — как я считаю — именно болезненная, шоковая реакция организма, когда все силы мобилизуются, человек приобретает уверенность и собранность. Так бывает в спорте. Но думаю, что и в общественном развитии эта схема также работает.

Конечно, есть риск с таким подходом довести и до катастрофы, когда речь уже идёт о выживании, и человек просто звереет, теряет человеческие черты, потому что боится лишиться средств к существованию. Где та грань, которую преступить нельзя?!

Беда России состояла вовсе не в недостатке или переизбытке реформаторов. Беда была в невозможности проводить последовательную политику. Будь то царь или генеральный секретарь — всем хотелось отличиться перед историей. Многие преувеличивали свою уникальную историческую миссию. И круто поворачивали руль управления. Чаще всего — на сто восемьдесят.

В истории России за два последних века было два правителя, которые в силу своей заурядности придерживались чисто консервативной, даже резко заявленной антиреформаторской ориентации. При их правлении общество жило с ощущением «гнёта» С ощущением «державного сапога». Уж слишком ярко была выражена централизация власти. Это сопровождалось очень строгой государственной концепцией в области идеологии. Ну, а инакомыслие, естественно, преследовалось.

Я говорю об Александре III и Брежневе. Оба правили долго. Оба ушли из жизни, презираемые обществом.

Однако промышленный скачок при Александре III неоспорим. Конечно, он не принёс народу благоденствия, но в России наконец-то появился средний класс. Была подготовлена материальная база для расцвета науки и культуры. Российское государство окончательно вошло в семью цивилизованных народов.

При Брежневе, разумеется, сохранялась античеловеческая советская система. Продолжались политические преследования. СССР вёл курс на опасную военную конфронтацию. И так далее. Не буду говорить банальные вещи.

Однако наблюдалась и другая тенденция. При внешнем консерватизме (как и в эпоху Александра III) Брежнев отнюдь не повернул страну на сто восемьдесят градусов, как тогда казалось многим.

Основной костяк хрущёвских преобразований был сохранён. А тупая, но, надо признать, очень последовательная административная жёсткость позволила накопиться некоторым благотворным тенденциям.

Брежневская концепция «развитого социализма» и «неуклонного повышения благосостояния трудящихся» — тысячу раз осмеянная при перестройке — имела под собой определённую почву.

Социалистические отношения — как мы теперь видим — продвинулись довольно далеко. В самую глубь народной психологии. Что же касается благосостояния — то его, конечно, не было. При отсутствии в магазинах масла и мяса такой лозунг выглядел издевательством. Но на самом деле — при достижении определённого паритета в международной политике — от народа уже не требовали бросать в топку государства все силы. Приносить в жертву общей цели — последнее. Как это бывало раньше.

Шаг за шагом — административным путём, с диким ржавым скрипом — осваивались рубежи западных жизненных стандартов. Свои квартиры. Социальные гарантии. Бытовая техника. Минимальное землевладение. Даже личные автомобили. Более или менее сносные условия жизни для «маленького человека», рядового гражданина. Я, конечно, не буду касаться сложных процессов, которые шли в обществе в эту эпоху — с середины шестидесятых примерно до середины семидесятых годов. Подчеркну лишь вот эту тенденцию постепенного, незаметного накопления каких-то жизненных благ. Понятно, что это почти незаметное улучшение достигалось за счёт варварского разбазаривания природных ресурсов страны, а не за счёт нормальной эффективной работы.

Затем лидер одряхлел. Разваливающийся генсек стал символом разваливающегося хозяйства — огромного, но бестолкового.

Помню, сколько критики вызвал указ о свободной торговле, о снятии ограничений с торгово-посреднической деятельности. «В России махровым цветом расцвела спекуляция», — кричала коммунистическая пресса. И действительно, на какой станции метро в Москве ни выйдешь, всюду уйма этих ларьков, торгующих, как пишут острословы, «колониальным товаром» — импортной водкой, сигаретами, конфетами и так далее. Страх Божий, да и только.

Давайте вспомним страницы классики. Когда торговый капитал в России пользовался репутацией кристально чистого? В пьесах Островского — сплошные разорения, да махинации, да долговые ямы. Но именно с замоскворецких купцов, с этой диковатой эпохи и начиналась русская большая промышленность, история русского капитала.