Po tu storonu - Chinenkov
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«В случае необходимости, – говорил он, – надо ни на чём не настаивать и уходить под каким-нибудь вежливым предлогом. Главное, будь крайне осторожен. Фашисты сами себе на уме. Как говорят индейцы в джунглях Колумбии, у них по одной голове на плечах и по семь языков во рту, причём раздвоенных…»
Владимир Александрович, соглашаясь, кивнул.
– Они могут думать одно, а говорить другое, – продолжил дон Диего. – Если я покашляю, замолкай и больше ни звука. Дальше говорить и действовать буду я.
Быстрицкий снова кивнул и промолчал, ожидая, что ещё скажет дон Диего.
– Как ты считаешь, твои бывшие соратники могут нам помешать, если прознают о цели нашей акции? – вдруг поинтересовался тот, пытливо глядя на него.
Владимир Александрович пожал плечами.
– Я допускаю любую возможность, – сказал он неопределённо. – Даже ту, что они сделают это.
– Не шутите?
– Я говорю совершенно серьёзно. У меня было время убедиться, что мои бывшие «соратники» не те люди, за которых себя выдают! И им до российского народа нет никакого дела.
– Тогда тебе не стоит показываться в городе, – сказал дон Диего, вставая. – Если тебя заметят и узнают, то в лучшем случае убьют. К немцам поедем вдвоём, сразу, как только сойдём с танкера.
Он вышел из каюты, оставив Быстрицкого в глубокой задумчивости, а тот даже и не заметил его ухода.
*
Через два дня танкеры достигли берегов Дании и там были остановлены патрульными немецкими эсминцами для проверки груза и документов. Затем их ещё дважды останавливали для проверки в проливе Каттегат и дважды в проливе Эресунн (Зунд). В проливе Кадет-Реннек их остановили и проверили трижды. В порт Росток, пункт назначения, в который следовали танкеры, караван не пустили вообще, приказав остановиться на рейде и опустить в воду якоря!
– Всё, начинается, – нервно почёсывая заросший щетиной подбородок, сказал Быстрицкий, прохаживаясь взад-вперёд по кают-компании, в которой собрались все капитаны танкеров и их старпомы. – И это, как мне кажется, ещё цветочки!
– Этого следовало ожидать, – дуя на горячий чай в стакане, сказал с невозмутимым видом дон Диего. – Ещё неделя пройдёт, пока немцы педантично изучат все документы, проверят их подлинность и лишь после того примут решение.
– Интересно, каким оно будет, – сказал Владимир Александрович, усаживаясь за столик. – Им ничего не стоит отказаться от наших услуг, и… Господи, да они могут просто арестовать наши танкеры, а нас и экипаж усадить в лагеря! Они их уже не десятки, а сотни понастроили по всей оккупированной Европе!
– А я уверен, что у немцев другие мысли на наш счёт, – возразил дон Диего. – Привезённая нами нефть – большое подспорье для воюющей Германии. Им нужна нефть и… Им нужны те, кто сами доставляет её в Германию! А таких, как мы, «друзей» у них сейчас не так уж и много.
В кают-компании зависло молчание. Собравшиеся капитаны танкеров предпочитали не высказываться, так как дела работодателей их не касались. Но дон Диего не позволил им сидеть просто так.
– А вы, господа капитаны и помощники, все помните, что надо делать в случае, если нас арестуют немцы?
– Да, помним, – закивали они.
– Не подведёте?
– Нет, господин де Беррио, мы знали, куда и на что идём. А команды… Матросы только и ждут, когда получат зарплату и сойдут на берег!
– Господа, все свободны! – закончил совещание дон Диего. – Расходитесь по своим танкерам и занимайтесь текущими делами. Командам объявите, что зарплата будет выплачена незамедлительно, но чуть позже, когда мы получим оплату за груз! Так слово в слово и передайте!
Капитаны покинули кают-компанию, а дон Диего и Быстрицкий остались вдвоём.
– Немецкий эсминец остановился неподалёку и перекрыл нам выход в море, – сообщил тоном заговорщика Владимир Александрович.
– Не слепой, сам видел, – вздохнул дон Диего. – Я на другое и не рассчитывал.
– Тогда откройте наконец передо мной все свои планы! – воскликнул возмущённо Владимир Александрович. – У меня такое ощущение, что мы действуем здесь не по плану, в который вы меня посвятили, а вслепую!
– Получается, что так, – усмехнулся дон Диего. – Получается всё не так гладко, как я планировал. Немцы не спешат выгружать танкеры, держат нас на рейде и… Во мне просыпается подозрение, что они затевают с нами какую-то игру.
– А вы что, собираясь в плавание, не предусмотрели возможности такого казуса? – с едва уловимой издёвкой поинтересовался Быстрицкий. – Тогда наше путешествие к европейским берегам чистой воды авантюра.
– Считай как хочешь, – поморщился дон Диего. – О цели нашего, так сказать, похода я тебя проинформировал, а предугадать последствия в такое тяжёлое время невероятно трудно.
– Надеюсь, нас не пустят ко дну? – занервничал Владимир Александрович.
– Пока танкеры заполнены нефтью, нет, – покачал головой дон Диего. – А вот потом, после выгрузки… А потом пусть тонут, чёрт с ними. Танкеры застрахованы, и меня меньше всего заботит их потеря!
– Господи, чего вы несёте? – разозлился Быстрицкий. – Вам не жалко танкеров, а мне наоборот. Они же на меня вместе с грузом оформлены! А люди? Вы о командах подумали?
– Подумал, не сомневайся, – улыбнулся дон Диего. – Матросы на «твоих» танкерах большей частью немцы. По моему совету ты набирал на работу тех, кто очень хотел попасть в Германию, но не имел на проезд денег. Твои матросы, можно сказать, приехали домой, на историческую родину, и претензий к тебе иметь не могут.
Лицо Быстрицкого вытянулось.
– И кто же должен будет перегонять танкеры обратно, в Америку? – пробормотал он.
– Никто, – ошарашил его дон Диего. – Советую продать их немцам, а не получится, то просто подари!
С улицы послышался вой сирены. Быстрицкий и дон Диего поспешили выйти на палубу.
– Что это? – задрав голову и глядя на небо, прошептал Владимир Александрович.
– Это гудят бомбардировщики со стороны Дании, – пояснил дон Диего. – Росток – город промышленный и… Его, наверное, иногда навещают английские самолеты, чтобы хоть как-то осложнить жизнь фашистам и их стебанутому фюреру.
Словно в подтверждение его слов из-за туч показались бомбардировщики и, не обращая внимания на залпы зенитных батарей, принялись планомерно сбрасывать смертоносный груз на город, на морской порт и на предприятия оборонной промышленности Третьего рейха…
7
Кузьма пришёл в себя через две недели в немецком госпитале. Санитар, обрабатывавший его раны, встрепенулся и прошептал:
– Как вы себя чувствуете, Юрий Алексеевич?
– Если бы сказал хорошо, то это было бы неправда, – прошептал Кузьма. – Только меня зовут не Юрий Алексеевич, по-другому… Ты меня с кем-то путаешь.
– Зря вы так, товарищ полковник, – тихо проговорил санитар. – Многие офицеры, попавшие в плен, пытались скрыть свою принадлежность к офицерскому корпусу, и подобное поведение вызывает непонимание и неприязнь со стороны немцев. Они считают, что если офицер в солдатской гимнастёрке, то он пытается затеряться в солдатской массе. Они считают, что офицер, переодевшись в солдата, прячется за его спину, когда солдат должен стоять за его спиной…
– Что-то я ничего не понимаю, – Кузьма попытался встать, но множество ран на его теле вдруг заявили о себе такой дикой болью, что из глаз брызнули слёзы. Закусив нижнюю губу, он снова открыл глаза и, увидев перед собой испуганное лицо санитара, спросил: – Где я?
– В госпитале, во Владимиро-Волынском офицерском лагере, – ответил санитар. – Вам повезло, обычно тяжелораненых немцы сразу же расстреливают, а вас почему-то решено оставить живым и усиленно лечат.
– Понятно, я в плену, – вздохнул Кузьма сокрушённо. – Как я этого боялся!
– Из вас извлекли десяток осколков, и вы выжили! – прошептал санитар восторженно и с грустью добавил: – Конечно, радости в этом мало, уж лучше бы вы погибли…
Пока санитар делал ему перевязку, Кузьма вспомнил, как вместе с радистом Цветковым похоронил в лесу умершего от ран полковника Васильева, вспомнил бой, когда метнул в немецкий танк связку гранат, затем во второй, и… Полный провал в памяти…
«Значит, я попал к немцам в плен, и меня пощадили… Шинель полковника Васильева! – вдруг вспомнил он. – Видимо, меня приняли за погибшего Юрия Алексеевича!»
Это открытие заставило его задуматься. «Лучше бы я погиб, или меня добили бы фрицы, – в отчаянии думал Кузьма, изнемогая от боли. – Теперь с меня и спрос будет как с полковника. Нет, на первом же допросе я назовусь тем, кто есть, и будь что будет. Пусть лучше фрицы меня пристрелят, чем влачить полную унижений жалкую жизнь военнопленного…»
С этой мыслью он впал в забытьё, а когда снова пришёл в себя…
*
Штурмбаннфюрер Вилли Дресс был опытным офицером, много чего повидавшим на своём веку. Он тонко ориентировался во всём, и у него по любому поводу было собственное мнение. Но сейчас он никак не мог понять, почему пленный полковник пытается скрыть от него своё истинное имя.