Игра в гестапо - Лев Гурский

– А как же мы? – тревожно поддакнул наодеколоненный. Он тоже знал арифметику, представьте себе.

Дмитрий Олегович предполагал, что Шеф явится на инструктаж не в одиночку, и потому заранее подготовился к такому повороту дел.

– Вы двое пока отдохнете, – распорядился он. – Есть тут удобное помещение. Сидячее место там, к сожалению, только одно, зато свободной площади – навалом… Ну-ка, марш в туалет!

Туалет в этой квартире оставался последним незанятым помещением с наружной задвижкой на двери. Кухня и ванная были уже заселены.

– В туалет? – не понял серебристый. В его голове особенно не укладывалась простая мысль о плене. – Но я не хочу…

– Зато я хочу! – дерзко ответил Дмитрий Олегович и указующе повел стволом в нужном направлении. Тяжелая нашлепка глушителя клонила дуло вниз, к полу. И как только террорист Карлос Кугель ухитрялся еще и стрелять из такой неудобной штуковины? Впрочем, этот Кугель был писательской выдумкой, а вот он, Курочкин, – наоборот. Такого, как он, выдумать трудно. Ни один писатель не захочет связываться.

– Вам это дорого обойдется… – посулил наодеколоненный, вступая в узилище с единственным сидячим местом.

– Вас никто больше не наймет… – уточнил серебристый хек, входя следом. – Ваша репутация теперь…

– О своей репутации я как-нибудь позабочусь сам, – перебил серебристого вконец обнаглевший Курочкин. Он читал, будто у каких-то африканских племен есть поверье: качества укокошенного тобой врага переходят к тебе по праву наследования. Дмитрий Олегович отнюдь не собирался пристреливать Брюса Боура, однако шерифские повадки уже поспешили слететься к предполагаемому убийце.

– Ваше возмутительное поведение будет иметь печальные… – пробурчали уже из-за притворенной двери карцера-сортира.

С металлическим клацаньем Курочкин вогнал задвижку в гнездо. Одновременно он постарался не выпустить из поля зрения Шефа. Но тот, кажется, не любил экспромтов и бросков на амбразуру. Сейчас Шеф изучал циферблат своих наручных часов.

– Осталось двадцать восемь минут, – озабоченно сказал он. – Чего вы от меня хотите? Увеличить гонорар?

По правде говоря, Курочкин надеялся, что у них осталось уже не более четверти часа до времени «Ч». Оставалось одно средство: всеми силами тянуть резину.

– Может, и увеличить, – лениво обронил Дмитрий Олегович. – Но пока мы кое-что выясним… Пройдемте в комнату, – с этими словами он поманил Шефа стволом своей винтовки.

Телевизор в Главной комнате встретил вошедших гулом автомобильных моторов и приглушенным шумом московских улиц. Кавалькада машин с дорогими гостями уже закончила свою плановую остановку и теперь двигалась к центру столицы.

– Они уже в районе «Динамо», – предупредил Шеф. В этой своей масочке он был похож на потолстевшего Мистера Икса из фильма. Только без скрипки и вокальных данных.

– Успеем, – хладнокровно сказал Дмитрий Олегович. Не выпуская винтовки, он нашарил пульт и выключил телеящик. Перво-наперво следовало покончить с иксами и игреками. Начальство надо знать в лицо.

– Ну, говорите! – Шеф, похоже, занервничал. – Ваши новые условия.

– Снимите маску, – вежливо попросил Курочкин. – Для начала.

Шеф возмущенно всплеснул руками.

– Мы так не договаривались! – сердито воскликнул он. – Контракт гарантирует мою анонимность! Вам перечислили такой аванс, что…

– Я передумал, – объяснил Дмитрий Олегович. – В интересах своей безопасности. Будем играть в открытую или не играть вовсе… Выбирайте.

– Но это же непрофессионально! – застонал Шеф. – Зачем вам знать заказчика? Ваше дело – нажимать на курок, а не задавать вопросы…

– Я стал ужасно любопытным, – задумчиво произнес Курочкин. – Сразу после Афганистана.

К чему он приплел Афганистан, Дмитрий Олегович и понятия не имел. Слово вырвалось невольно, явившись из какого-то фильма. Снайперская винтовка в руках исправно притягивала к своему новому хозяину полузабытую детективно-киношную ерунду, словно наэлектризованная расческа – мелкий бессмысленный мусор. Курочкин плыл в этом мусоре и не рыпался.

Ультиматум человека с ружьем, очевидно, подействовал на Шефа. Либо он просто смирился с неизбежностью.

Глубоко вздохнув, он снял полумаску и потер лицо.

У Шефа оказалось обычное рядовое лицо, без сенсаций. Хотя… Ну да, Курочкин сегодня уже видел его один раз! Точно-точно! На телеэкране, во время репортажа из аэропорта.

– Ничего не понимаю, – искренне признал Дмитрий Олегович, разглядывая Шефа. – Вы же их сами приветствовали, в Шереметьево-2! Всех, и Брюса в том числе… Говорили, что так счастливы… Что ленты замечательные…

Господин Птахин, президент Ассоциации «Кинорынок России», недоуменно пожал плечами. Он явно не понимал, ЧТО так удивило киллера.

– Правильно, приветствовал, – согласился он. – И ленты прекрасные, я разве спорю? Не сомневайтесь, мы их купим. Наш зритель будет смотреть и радоваться…

– И для этого необходимо убивать Брюса Боура? – поразился Курочкин.

– Именно для этого, – без раздумий подтвердил господин Птахин, как будто речь шла о вещах, само собой разумеющихся. – Хороший индеец – это, извините… Ну, вы меня поняли.

Уже минут через пять у Курочкина голова пошла кругом. Под дулом винтовки господин Птахин едва ли бы имел основания так масштабно врать. Скучным голосом он излагал то, что плохо укладывалось в мозгу. Во всяком случае, с первого раза.

– …Выходит, Кеннеди убили по ошибке? – недоверчиво переспросил рассказчика Дмитрий Олегович.

В который уж раз за сегодня Птахин посмотрел на часы. Время «Ч» ежесекундно приближалось.

– По ошибке, по ошибке, говорю же вам, – пробормотал он нетерпеливо. – Тоже мне, новость. Каждый порядочный продюсер об этом давным-давно знает. Пит Ньюмен, друг президента, сидел на переднем сиденье, прямо перед Жаклин. В Ньюмена этот Освальд и целился. Не то у него рука дрогнула, не то машина на ухабе подпрыгнула… В общем, пострадал президент совершенно зазря.

– Но почему? – Курочкин все никак не мог связать концы с концами.

– Что почему? – не тая раздражения, Шеф ответил вопросом на вопрос. – Почему ухаб? Почему рука дрогнула? Ваш коллега, вам виднее…

– Я про Ньюмена, – уточнил Дмитрий Олегович.

– О, господи! – со вздохом проговорил Птахин. – Может, вам всю историю мирового кино пересказывать? Хорошо, пожалуйста. В шестьдесят втором «Парамаунт» наложил лапу на прокат девяти лент с его участием, включая «Кошку на крыше», «Птицу юности», «Горячее лето» и прочую теперь уже классику. Зритель шел слабо, нужен был хороший толчок. Из Пита бы получился грандиозный покойник, на полсотни миллионов долларов… А тогда это были ого-го какие деньги! Освальда наняли всего за полмиллиона, Руби – вообще за бесценок, по нынешним деньгам… Ну, мы закончили с лекцией?

– Мы только начали, – твердо сказал Курочкин.

Шеф «Кинорынка России» вновь глянул на циферблат своего хронометра.

– Вы меня разорите, – тоскливо выговорил он. – Двадцать две минуты… Зачем вам этот ликбез, и притом сейчас? Умоляю вас. Убейте Брюса подобру-поздорову, и я вам плачу по контракту… И забуду наши с вами недоразумения. Идет?

Дмитрий Олегович помотал головой и сурово повел стволом из стороны в сторону. Винтовка здорово оттягивала ему руки, однако выпустить ее было бы крайне неразумно. Правда, господин Птахин сейчас больше боялся секундной стрелки, чем пули. Инстинкт самосохранения у него располагался где-то в районе бумажника.

– Ладно-ладно, – произнес Шеф, с тревогой наблюдая за стрелкой. – Хотите про Мэрилин? Могу и про Мэрилин. Прокатчики поставили на ней крест после провала «Неприкаянных»… Да-да, картина провалилась, что бы потом ни писали! Белоснежная голубка Норма, это дитя непорочное, наркоманка, алкоголичка, с каждой неделей теряла товарный вид. Вы представляете себе киносимвол Америки с подбитым глазом, в морщинах, с привычкой к кокаину, с тремя дюжинами амурных историй? Уже в «Хористке» ее не гримировали, а штукатурили к каждому крупному плану! А в «Займемся любовью» во всех любовных сценах снимали дублершу… «Ферст филм продакшн» терпела космические убытки и могла провалиться совсем уже в шестьдесят первом. Но они терпели еще год, и только потом пошли на поклон к старику Голдвину: так, мол, и так, символ надо спасать, иначе – национальная катастрофа и пятно на Голливуде… Точь-в-точь, как потом Кортасар описал, только он везде называл Мэрилин Глендой, чтобы не судиться с «Юнайтед артистс»… Результат известен.

– Поподробнее, – приказал Курочкин.

– Господи, да я там не был, мне тогда тринадцать лет было… Откуда мне знать подробности? – разнылся Шеф «Кинорынка». – Только в общих чертах. Парни, нанятые Бродкастингом, накачали ее снотворным, а потом все свалили на цэрэу… Готово! Мученица-блондинка, общий плач по всей стране, на каждой ретроспекции – полные залы. Красиво сделали.