Истоки русской души. Обретение веры. X–XVII вв. - Сергей Вячеславович Перевезенцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беседы мирян с духовниками.
Миниатюра. XVII в.
Ряд исследователей отмечают, что идеи византийского исихазма в форме паламизма так и не получили распространения на Руси, о чем свидетельствует отсутствие трудов его приверженцев в монастырских библиотеках. Нет ни одной ссылки на труды Паламы и в сочинениях Нила Сорского. Вообще же основу мировоззрения Нила Сорского составляет стремление к возрождению евангельских заветов, и сам преподобный постоянно напоминает об этом. Относясь же с глубоким уважением к афонскому подвижничеству, взяв его за идеал, Нил Сорский проявил, как отмечают исследователи, значительную самостоятельность. А. П. Кадлубовский считает, что далеко «не во всех представителях афонской исихии он видел своих руководителей». И если необходимо «признать влияние на Нила представителей византийского аскетизма», то также необходимо «признать за ним и значительную самостоятельность, проявлявшуюся по преимуществу в выборе, в оценке авторитетов и их писаний»[64].
Из отечественных мыслителей наибольшее влияние на Нила Сорского оказал преподобный Сергий Радонежский. Особенно это заметно в проповеди Нилом Сорским задач внутреннего самосовершенствования. Однако, в отличие от великого троицкого игумена, идее и практике «общего жития» Нил Сорский предпочел «скитничество».
И все же Нил Сорский многое почерпнул на христианском Востоке. В своих произведениях он выступает как последовательный проповедник идей и практики индивидуального мистико-аскетического иноческого подвига. Полное отречение от всего мирского, уход из мира, отказ даже от того, что может дать мир иноку, — эти принципы лежали в основе скитского бытия «заволжских старцев». Даже количество совместно проживавших скитников ограничивалось, а идеальным случаем Нил Сорский считал уединенное отшельничество или же безмолвное житие с одним или с двумя братьями: «Или уединенное отшельничество, или с одним или можно с двумя братьями безмолвное житие»[65].
Важнейшим условием исполнения аскетических принципов было «нестяжательство» — т. е. нищелюбие, принципиальный отказ от владения имуществом: «Очисти келью твою, и скудость вещей научит тя воздержанию. Возлюби нищету и нестяжание и смирение», — писал Нил Сорский, ссылаясь на Евангелие. «Нестяжание — высшее есть…» И еще: «В келлиях наших сосуды и прочие многоценные и украшенные вещы иметь не подобает». Даже храмы, по мнению преподобного, не должны быть богатыми, ибо так завещали святые отцы и знаменитые иноки прошлого.
«Сребролюбие» же преподобный Нил называл одним из главных душевных недугов, который, когда он укрепляется в человеке, становится злее всех недугов («всехъ злейший бываетъ»). «И если только ему покоришься, вводит нас в такую пагубу, — пишет Нил Сорский, — что и Апостол называет его не только корнем всякому злу, гневу, скорби и прочим, но даже идолослужением». При этом «нестяжание», бедность, по убеждению преподобного Нила, это не только идеал личной жизни инока, но и жизненный идеал всей обители. Ведь, по его мнению, владение любым имуществом становится причиной нравственной деградации монашества. В то же время Нил Сорский считал, что монастыри должны содержаться за счет государственной и, в частности, великокняжеской казны. Кстати, именно за великокняжеский счет содержались и «заволжские» скиты.
Следуя отечественной традиции, идущей от Сергия Радонежского, Нил Сорский не концентрирует свое внимание на идее «истязания плоти». По его мнению, физическое истязание вторично по сравнению со стремлением к внутреннему духовному совершенству — к «осветлению души» и к «чистоте сердца». Поэтому примером для него служили святые отцы, которые, «подвизаясь телесно, в то же время и духовно возделывали виноград своего сердца и, таким образом очистив ум от страстей, обретали Господа и снискивали разум духовный». Более того, по убеждению «заволжского» подвижника, излишнее истощение тела может воспрепятствовать совершенствованию души, ведь слабое тело может не выдержать испытаний. Не в том цель, чтобы уморить себя голодом или иными истязаниями, главное — соблюдать разумную меру. Даже пост, учил Нил Сорский, должен быть умеренным, «по возможности».
Почва для иноческого подвига во славу Господа — мысль и сердце. Именно мысль и сердце, согласно Нилу Сорскому, являются ареной «мысленныя брани» — борьбы человека с «помыслами». В «Скитском уставе» Нил Сорский выстраивает целую иерархию «помыслов», с которыми обязан бороться не только инок, но и всякий человек вообще. От «прилогов» (простых «помыслов»), последовательно возрастая, «помыслы», через «сочетание», «сложение» и «пленение», могут превратиться в «страсти». И тогда «страсти» способны уже полностью пленить человеческую душу и покорить ее дьявольскими искушениями.
Чтобы не поддаться искушениям, инок должен следовать учению об «умном делании». «Умное делание» — это внутренний духовный процесс, совершающийся в глубоких тайниках человеческого духа и распадающийся на три отдельных акта: безмолвие, умную молитву и созерцание (или видение).
Безмолвие — одно из первых условий достижения полной отрешенности ума и сердца от всякого рода «помыслов», даже и благих. Освобождение же от страстей приготовляет душу к умной молитве.
Умная молитва — отрешенное от всех помыслов безмолвное самоуглубление («зрети присно во глубину сердечную»), соединенное с постоянным повторением молитвенных слов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!» Умная молитва безразлична к внешнему положению молящегося — находится ли он в храме или в келье, лежит ли, стоит или сидит. Единственное требование — «затворить» ум в сердце и удерживать, сколько возможно, дыхание. Причем на определенной стадии молитва произносится не словами, но неким внутренним голосом. Таким образом, сосредоточив все усилия души на мысли о Боге, умная молитва заставляет «искать в сердце Господа». Поэтому в сердце вселяется радость, и молящийся принимает Бога как бы внутрь себя. Следовательно, умная молитва — это главное дело инока, ибо она является «источником добродетелей». Впрочем, молящийся должен избегать искуса пустых мечтаний, ибо «мысленная парения» доступны далеко не каждому, а только после трудного, изнуряющего молитвенного труда.
Однако в определенный момент наступает состояние «видения молитвы» — «и не молитвою молится ум, но превыше молитвы бывает». Видение — предельная, высшая ступень умной молитвы, на которой молящийся удостаивается созерцания Господа, таинственного соединения с Ним. Душа, находящаяся в этом состоянии, отрешается от всего земного, сознание умолкает, забывая и себя, и всех сущих здесь, и даже о том, что
