Правда - Терри Пратчетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он сердито посмотрел на нее.
– Ты что, решила испытать на мне свое искусство журналиста?
– Предполагается, что я должна его испытывать на всех вокруг, кроме тебя, да? – сказала она, присаживаясь рядом.
Вильям рассеянно нажал кнопку на Диз-Органайзере.
– Вжжиииквжжиииквжжжиик правда пока башмаки надевает…
– Ты ведь всегда не ладил с отцом, ве… – начала Сахарисса.
– А что мне, по-твоему, делать? – перебил ее Вильям. – Это его любимая поговорка. Он говорит, она доказывает, как легковерны люди. Те люди пользовались нашим домом. Он влип во все это по самые уши!
– Да, но может он просто сделал одолжение кому-то из знакомых…
– Если мой отец занимается чем-то, он обязательно становится лидером, – ровным голосом объяснил Вильям. – Если ты этого не знаешь, ты не знаешь семью де Словье. Де Словье никогда не играет в команде, в которой не способен стать капитаном.
– Но это было бы глупо – позволить заговорщикам использовать твой собственный дом…
– Нет, не глупо, всего лишь очень-очень самонадеянно, – возразил Вильям. – У нас всегда были привилегии, понимаешь ли. «Привилегия» означает «собственный частный закон». Вот это самое, в точности. Он просто не верит, что к нему применимы обычные законы. Он просто не верит, что кто-то посмеет тронуть его, а если даже посмеет, то он просто будет ругаться, пока они не отстанут. Это традиция де Словье, и уж в этом мы преуспели. Орать на людей, все делать по-своему, игнорировать правила. Это путь де Словье. Был, пока я не родился, ясное дело.
Сахарисса очень постаралась сохранить непроницаемое выражение на лице.
– А такого я просто не ожидал, – закончил Вильям, задумчиво крутя в руках коробочку.
– Ты ведь сам говорил, что хочешь добраться до правды?
– Да, но не такой же! Я… наверное, я где-то ошибся. Наверняка. Наверняка. Даже мой отец не может быть настолько… настолько глуп. Я должен разобраться, что же на самом деле происходит.
– Ты ведь не собираешься обсуждать с ним это, правда? – спросила Сахарисса.
– Собираюсь. Сейчас он уже знает, что все кончено.
– Тогда тебе нужно взять кого-нибудь с собой!
– Нет! – выкрикнул Вильям. – Послушай, ты просто не знаешь, что такое мой отец и его друзья. Они с рождения обучены отдавать приказы, они знают, что они сражаются за правое дело, потому что если уж они за это дело взялись, то оно обязано быть правым, по определению, а если они чувствуют угрозу, они дерутся яростно, «без перчаток», хотя как раз перчаток-то своих никогда и не снимают. Они убийцы. Убийцы и задиры, задиры, самой худшей разновидности, потому что при этом они не трусы{70}, и если ты попытаешься дать им отпор, будут бить тебя только сильнее. Они выросли в мире, в котором те, кто создает им лишние проблемы, просто… исчезают. Ты думаешь, в Тенях страшно? Если бы ты только знала, что происходит порой в респектабельных особняках на Парковой улице! А мой отец – один худших представителей этой породы. Но я – часть его семьи. Мы… заботимся о семье. Так что со мной ничего не случится. А ты оставайся здесь и помоги выпустить номер, ладно? Половина правды гораздо лучше, чем ничего, – горько заключил он.
– Ф чем тело? – спросил Отто, когда Вильям вышел из комнаты.
– Ох, он… он пошел повидать отца, – сказала все еще не пришедшая в себя Сахарисса. – И отец его, похоже, не очень-то приятный человек. Вильям был… очень раздражен. И очень обеспокоен.
– 'Звините, – раздался голос. Девушка обернулась, но никого не увидела.
Невидимый собеседник вздохнул.
– Нет, ниже посмотрите, – сказал он.
Она посмотрела вниз и увидела розового пуделя странной формы.
– Давайте не будем ходить вокруг да около, – заявил он. – Ага, ага, собаки не умеют говорить. Так, это проехали, отлично. Перейдем к другой версии – может, вы обладаете паранормальными фпособностями. Ну все, с этим разобрались, теперь к делу: я не мог вас не подслушать, потому что у меня есть слух. У парня будут проблемы, верно? Я чую проблемы…
– Фы что, раснофитность опоротня? – спросил Отто.
– Ага, точно, обрастаю шерстью в полнолуние, – небрежно согласился пес. – Вообразите, как это ужасно для моей общественной жизни. А теперь, послушайте…
– Но собаки ведь не умеют говорить… – начала Сахарисса.
– О боже, боже, боже, – простонал Гаспод, – я разве сказал, что я говорю?
– Ну, не очень красноречиво…
– Верно. Чудесная штука – феноменология. Короче, я только что видел, как через эту дверь вышли мои сто долларов, и я хочу увидеть, как они вернутся обратно, ясно? Лорд де Словье один из мерзейших типов в этом городе.
– Ты знаком со знатью?
– Даже кошка может посмотреть на королеву, так? Это законно.
– Полагаю, да…
– Значит, для собак это тоже работает. Нам можно то, что можно этим мешкам с мышами. Я всех в городе знаю, да-да. Лорд де Словье частенько отправляет своего дворецкого разбросать отравленное мясо для бродячих собак.
– Но ведь он не убьет Вильяма, правда?
– Ну, я бы не рискнул делать ставки на исход их встречи, – заявил Гаспод, – однако если даже и убьет, мы ведь все равно получим наши сто долларов, да?
– Мы не мошем стоять ф стороне, – заявил Отто. – Мне нрафится Фильям. Он стареется пыть хорошим, фопреки сфоему фоспитанию, и даже софсем пес поддершки, бес какао и софместного распефания гимноф. Очень трутно идти протиф сопстфенной природы, я-то снаю. Мы толшны… помочь ему.
Смерть поставил последние песочные часы обратно в воздух, где они бесследно исчезли.
– НУ ВОТ, – сказал он. – БЫЛО ИНТЕРЕСНО, ПРАВДА? ЧТО ДАЛЬШЕ, МИСТЕР ТЮЛЬПАН? ТЫ ГОТОВ ИДТИ?
Тюльпан сидел на холодном песке, уставившись в никуда.
– МИСТЕР ТЮЛЬПАН? – позвал Смерть. Ветер трепал его плащ, развевавшийся позади, как длинная лента тьмы.
– Мне… мне нужно действительно сильно сожалеть…?
– О, ДА. ТАКОЕ ПРОСТОЕ СЛОВО. НО ЗДЕСЬ… У НЕГО ОСОБОЕ ЗНАЧЕНИЕ. ЗДЕСЬ ОНО… СУЩЕСТВЕННО.
– Ага. Знаю, – мистер Тюльпан поднял взгляд, его глаза покраснели, а лицо опухло. – Я подозреваю… мне нужно очень, очень сильно сожалеть, изо всех сил, б…
– ДА.
– Ну… и сколько у меня на это времени?
Смерть посмотрел вверх, на странные звезды.
– ВСЕ ВРЕМЯ МИРА.
– Ага, ну, этого, наверное, хватит, б… Может, когда закончу, уже не останется мира, куда я мог бы вернуться.
– Я УВЕРЕН, ЧТО ВСЕ НЕ ТАК ПЛОХО. НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, ТЫ МОЖЕШЬ ВОЗРОДИТЬСЯ В ЛЮБОЙ МОМЕНТ ПРОШЛОГО, БУДУЩЕГО ИЛИ НАСТОЯЩЕГО. КТО СКАЗАЛ, ЧТО НАШЕ БЫТИЕ – СЕРИАЛ, В КОТОРОМ ВСЕ ИДЕТ СТРОГО ПО ПОРЯДКУ?
– Ты говоришь… Я могу ожить еще до своего рождения?
– ДА.
– Может, я тогда смогу найти себя и убить, – пробормотал мистер Тюльпан, глядя на песок.
– НЕТ, ПОТОМУ ЧТО ТЫ НЕ БУДЕШЬ ПОМНИТЬ. И СМОЖЕШЬ ПРОЖИТЬ СОВСЕМ ДРУГУЮ ЖИЗНЬ.
– Хорошо…
Смерть похлопал мистера Тюльпана по плечу, тот вздрогнул от прикосновения.
– НУ ЧТО, МНЕ ПОРА…
– Отличная у вас коса, – медленно, с трудом сказал мистер Тюльпан, – мастерская работа по серебру, или я не я.
– СПАСИБО, – сказал Смерть. – А ТЕПЕРЬ МНЕ И ПРАВДА ПОРА. НО Я БУДУ ЗАГЛЯДЫВАТЬ СЮДА, ВРЕМЯ ОТ ВРЕМЕНИ. МОЯ ДВЕРЬ, – добавил он, – ВСЕГДА ОТКРЫТА.
Он пошел прочь. Скрюченная на песке фигура Тюльпана исчезла вдали, но тут же появился другой человек, бешено бегущий куда-то по не-совсем-песку.
Он размахивал картошкой на шнурке. Увидев Смерть, он остановился, и, к немалому удивлению Смерти, обернулся, чтобы взглянуть себе за спину. Такого раньше никогда не случалось. Большинство людей, оказавшись лицом к лицу со Смертью, тут же прекращали беспокоиться обо всем, что осталось позади.
– За мной кто-то гонится? Ты видишь кого-нибудь?
– Э… НЕТ. А КТО ТАМ ДОЛЖЕН БЫТЬ?
– О, прекрасно! Никого, а? Отлично! – сказал мистер Гвоздь и расправил плечи. – Ага! Ха! Эй, взгляни-ка, у меня есть картошка!
Смерть мигнул и вытащил из недр своего плаща песочные часы.
– МИСТЕР ГВОЗДЬ? А. ВТОРОЙ. Я ЖДАЛ ТЕБЯ.
– Да, это я! У меня с собой картошка, вот, посмотри, и я очень сожалею обо всем!
Мистер Гвоздь теперь успокоился. Даже в горах безумия часто встречаются маленькие плато здравомыслия.
Смерть уставился в лицо, по которому блуждала сумасшедшая улыбка.
– ТЫ ОЧЕНЬ СОЖАЛЕЕШЬ?
– О, да!
– ОБО ВСЕМ?
– Ага!
– В ЭТО ВРЕМЯ? В ЭТОМ МЕСТЕ? ТЫ ЗАЯВЛЯЕШЬ, ЧТО СОЖАЛЕЕШЬ?
– Верно. До тебя дошло. А ты сообразительный. Так что просто покажи мне, как пройти обратно…
– НЕ ХОЧЕШЬ ПОДУМАТЬ ЕЩЕ?