Гонец из Пизы - Михаил Веллер

– Приказ получишь внизу. Цели указаны там. Наметишь ориентиры. Сосчитаешь прицелы. Срок тебе сообщат. Снаряды получил?

– Так точно, товарищ маршал!

– Сколько?

– Семьдесят два в наличии, товарищ маршал!

– Мудак.

– Есть!

– Получишь еще.

– Есть!

Маршал перестал его видеть и склонился над столом. Ольховский отчеканил оборот налево кругом и рубанул строевым. Матросы без команды в ногу взяли на месте шагом марш и вышли в затылок. Так и спустились.

Автоматчик пропустил их через холодную ухмылку.

Сдавая часовому пропуска, Ольховский вопросительно произнес:

– Приказ.

Солдат нажал кнопку на стойке. В стене вестибюля сбоку стойки открылось маленькое квадратное окошко с прилавком, как у старомодной кассы. Моряки подошли. Руки в зеленых обшлагах с узкими красными кантами выложили на прилавок открытую конторскую книгу. Карандаш поставил галочку на странице. Ольховский расписался поданной в окошко перьевой ручкой.

– Точное время проставьте, – тихо приказал невидимый обладатель рук.

Книга исчезла, и на ее место лег красный пакет с черным грифом в правом верхнем углу: Секретно. На обороте он был опечатан красной сургучной печатью с пятиконечной звездой и перекрещенными винтовкой и шашкой.

Перед тем, как выйти наружу, Ольховский, поколебавшись, подошел к часовому, или дневальному, кто он там был, и спросил вполголоса – как бы сам отлично зная ответ и не сомневаясь в нем, но уж для полного и бесспорного подтверждения:

– Солдат, кто, значит, сейчас в двести первом хозяин?

Солдат пожал плечом и, глядя мимо, ответил так же негромко и с сочувствием, как сочувствуют слабоумным:

– Хозяин.

И, снисходя к позе Ольховского, продолжающей выражать вопросительность, еще приглушеннее уточнил:

– Жуков. Кто же.

Быстро дошли до угла Тверской, где уже начиналось утреннее движение, и только там, остановившись, дружно и жадно закурили.

– Еб твою мать, – сказал Ольховский.

Шурка снял бескозырку и стал обмахивать лицо.

У Бохана вдруг ручьем полило из носу, и он со шморгом вытер его рукавом.

– Слушай, где тут винный круглосуточный? – спросили у раннего торопливого прохожего.

– Винный? Это две остановки в ту сторону. А вон за тем углом, там бар есть круглосуточный.

– Так. За мной. Пошли врежем.

– 11 —

В Добром утре Ольховский не появился, до телевидения дозвониться не удалось, и на крейсере имело место некоторое беспокойство. Утреннюю приборку провели с тщанием, завтракали без аппетита; построились к подъему флага.

Командовал старпом. Горн пропел с печальной угрозой и выжиданием.

Город выглядел до разочарования и скуки обыденно. Разве что глаз москвича отметил бы некоторую разреженность городского движения. Возможно благодаря этой разреженности, привлекали внимание дорогие репликары – как в идеальном состоянии, так и помойки на колесах. Если отделанный лаковым деревом руссо-балт, выстелившийся через мост, как борзая, был явной причудой магната, то громоздкий паккард – судя по тяжелой плавности хода и осадке рессор, бронированный, – мог принадлежать только главе серьезной группировки; обладатель же хлопающей полуоторванными крыльями эмки наверняка был недавним членом автоклуба.

Ситуация выходила глупая. Получалось, что удар ушел, как вода в песок. Неясность ближайших перспектив нарушала душевное равновесие. Отсутствие реакции несколько поражало. А где нет сопротивления – там куда гнуть и чего ждать?

Смотрели телевизор – чего еще пока делать.

И немедленно же, в репортаже с утреннего заседания Госдумы, обнаружилось, что реакция есть. Включили не с начала, и зачин напористых фраз Жириновского, к сожалению, пропал.

– … и правильно, что открыли огонь по этому осиному гнезду! – кричал любимый актер электората своим шершавым баритоном, агрессивным, как гвоздодер. – Давно пора было! Раньше надо было Аврору вызвать, чтоб навести наконец в Москве порядок!

Торчащие из своих деревянных озвученных гнезд в амфитеатре депутаты издавали неразличимый ропот в тональности бунта. Бревноподобные складки на затылке лысого бровастого коммуниста наливались кумачом знамени.

Спикер безуспешно пытался придать своему голосу стук молотка:

– Владимир Вольфович! Я требую вашего воздержания от подобных заявлений!

– Воздержания вы требуйте от своей жены, когда летаете полгода по всему миру за казенный счет! Да, я говорю: правильно! разнести этот город в хлам! Чего здесь хорошего? Дети погибнут? – нация оздоровится! Дебилы нам не нужны! А столицу перенести в Петербург!

– Отключите микрофон! Вы слышите? – отключите микрофон!

– Всей команде – Героев России! И собирайте чемоданы – когда здесь начнут рваться снаряды – ваше воровство кончится!

– Я объявляю перерыв заседания! Уберите журналистов из зала! Я сказал – уберите телевидение!

После чего на экране возникла дикторша и с явным сожалением сообщила:

– На этом репортаж был прерван. Продолжение этих событий вы увидите в нашем следующем выпуске.

Кают– компания загалдела, засмеялась облегченно, зааплодировала. Сладко потягивались: процесс пошел.

Через полчаса врубились новости НТВ:

– Находящийся на плановом профилактическом обследовании в центральной клинической больнице президент Борис Ельцин подписал сегодня утром новый указ.

Возник очередной пресс-секретарь президента, состоящий из лысины, щетины и ушей. Он принадлежал к числу тех людей, которые производят впечатление абсолютной лживости еще до того, как откроют рот.

– Борис Николаевич Ельцин два часа назад подписал указ, в котором говорится, что распространяющиеся в последнее время слухи о политическом кризисе в стране есть злонамеренная клевета. Здоровье президента позволяет ему полностью выполнять все его функции. Основное содержание указа касается перемещения в Москву из Санкт-Петербурга, как в столицу, крейсера Аврора. Этот шаг имеет чисто политическое значение, как дальнейший этап в развитии преемственности лучших традиций российской истории и – и яркая демонстрация крепнущего единства возрождающейся армии, флота и всего российского народа. Этим указом вносится полная ясность в вопрос, что все происшедшее выполнено в полном и четком соответствии с волей и решением президента Российской Федерации.

На канале РТР сам президент, в пуловере и рубашке с мягким воротом, громоздко поместился в узком ампирном креслице между мозаичным столиком и карликовым японским лимонным деревцем; менее всего этот интерьер вязался с представлением о больнице и, если говорить о лечении, напоминал суперэлитный дом хроников.

– Сограждане! – произносил президент. – Вчера я подписал указ. Он касается перемещения в Москву – как в столицу России – из Санкт-Петербурга крейсера Аврора. – Президент говорил по обыкновению с затяжными паузами между отдельными словами – как если бы он из плывущих на аэропортовском конвейере чемоданов вытаскивал по мере приближения отдельные свои, увиденные среди длинного ряда незнакомых и ненужных. – Этот шаг. Имеет. Чисто политическое, – он поднял палец, – значение. Как дальнейший, – сощурился, – Шаг. В развитии. Преемственности. Лу-учших традиций! Нашего прошлого. И дальнейшая… демонстрация! крепнущего единства! Армии и. Флота. С наро-одом! Так что все сделано… в по-олном согласии! С волей президента. Президе-ент – контроли-ирует – ситуа-ацию. – Он снова поднял палец и подержал его так с видом ребе, истолковавшего бедняку мудрость Господней программы относительно его горестных дел.

Озвучив таким образом текст своего пресс-секретаря с соседнего канала, он исчез.

– Так, – сказал Мознаим. – То, что мы здесь стоим в соответствии с волей президента – это хорошо. Но… как будет с жильем?

Хорошо означало, что у него оставалось еще пятнадцать тонн топливного мазута, который по случаю новой вечной стоянки можно благополучно загнать. С жильем? следовало понимать так, что борьба за квадратные метры вступила в новую фазу: хороший московский метр равняется небольшой петербургской комнате. Каковой комнаты ему как раз хватало для перманентной личной катастрофы.

– 12 —

Преимущества выпивки с утра давно исследованы. Утро и так вечера мудреней, а расширяющий сосуды и взбадривающий нервы алкоголь накладывает на перспективу еще цельного дня оптимизм приятных возможностей. Все только на работу, а нам уже хорошо.

Утренняя Тверская уже шумела вовсю, когда моряки вышли из бара в расположении духа, близком к геройскому. У края тротуара Шурка поднял руку. Первая машина проехала мимо, вторая вильнула и обдала грязным веером из-под колеса, а номером третьим цокала подковами по мостовой лошадь, впряженная в прогулочно-экскурсионную пролетку. Бородатый кучер в декоративном синем армяке натянул вожжи.