Сто сорок писем Василия Белова - Анатолий Николаевич Грешневиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оба сюжета попали на экраны телевидения. Но я смог оценить лишь телеочерк об Онегове, он оказался куцым и не увлекательным, а передачу про Белова мне увидеть не довелось.
Мое предложение к Белову поехать вместе в псковское село Борки на Васильевские чтения вызвано было общим приглашением к нам со стороны вдовы покойного писателя Ивана Афанасьевича Васильева. Это был один из моих больших учителей, давших путевку в писательский мир, и я был рад тому, что Белов знал его лично. Но болезнь Василия Ивановича не позволила ему осилить дальнюю дорогу.
Письмо пятьдесят седьмое
Дорогой Анатолий Николаевич!
Спасибо тебе за Большие Соли, я после них почувствовал себя лучше, поеду еще. Снимки из Солей получены.
С Иваном Афанасьевичем Васильевым меня связывала дружба, его искренность и одна и та же тема в книгах, то есть русское крестьянство.
В Вологде стоит дождь и холод, деревню откладываю до тепла. Передай привет сыну, Гале и всем друзьям, не забывшим меня, грешного, и посетившим меня в Некрасовском районе.
Посылаю тебе ксерокопию документального рассказа «Пропавшие без вести» – в виде письма в Нью-Йорк Милице Александровне Холодной. Если сможешь, издай его доступным для тебя тиражом. Если не сможешь издать, то хотя бы прочитаешь.
Перебрались ли с семьей в новый дом?
Пока, будьте благополучны.
Белов. 20 мая 2004 г.
Лечение в санатории «Больше Соли» временно приглушило боль в позвоночнике. Обрадованный Белов списался с врачом Барбакадзе, заполучил свои рентгеновские снимки, послал ему проспекты современной техники, лечащей опорно-двигательную систему. Но вскоре болезнь вернулась, и Василий Иванович решил в другом санатории попробовать полечить спину.
Две недели я уговаривал Белова поехать в село Борки и поклониться праху писателя Ивана Васильева, при жизни ставшего легендой деревенской публицистики. Ну кто еще так упорно и яростно бился за возрождение русской деревни, за новые формы хозяйствования, за повальное строительство для крестьян современных клубов, библиотек, бассейнов, музеев, картинных галерей и даже газетных киосков?! Журнал «Наш современник» и газета «Советская Россия» неустанно, чуть ли не из номера в номер, на протяжении трех-четырех перестроечных лет публиковала его очерки и статьи. С горечью наблюдая, как вместе с деревней страна теряет национальные традиции, песни, ремесла, нравственные и духовные ценности, весь уклад крестьянской жизни, а значит, и чувство земли и чувство родины, он всем сердцем принял идеи Горбачева о перестройке и построении нового социализма с человеческим лицом. По вечерам ему напрямую звонил сам секретарь и член Политбюро ЦК КПСС Александр Яковлев и требовал статей в защиту перестройки. Он, конечно же, писал…
Но потом пришло страшное разочарование и в перестройке, и в ее лидерах Горбачеве и Яковлеве, а потом и в их преемнике Ельцине. О них он говорил только в уничижительных тонах. Русская многострадальная деревня и ее последние крестьяне были преданы и брошены… Бывший фронтовик, Лауреат Ленинской и Государственных премий, безусловно, не мог впасть в уныние и сидеть сложа руки, наблюдая, как ельцинисты уничтожают государство, он продолжал борьбу, но перо его уже не было так остро, да и пресса перестала предоставлять ему полосы.
В те разрушительные годы Белов и Васильев остались верны своим жизненным и творческим принципам. Их мучала сильная жажда уединенности, желание избавиться от душевной пустоты и обрести душевную гармонию. Но они вставали в полный рост и шли в атаку… Их оружием, как всегда, было слово, и оно звучало смело и правдиво.
– Знаешь, Толя, а я ведь тоже грешен, поверил Горбачеву и в его перестройку, а потом, как Васильев, ругал себя, – признался тихим голосом Белов.
– И со мной такая же оказия приключилась, – засмеялся я. – Страна ждала перемен, потому многие достойные люди и клюнули на горбачевско-яковлевскую приманку.
– Мне кажется, мы с Иваном Афанасьевичем искупили тот грех. Я все же успел восстановить на родине церковь, туда ездит на службу батюшка… Иван Афанасьевич, правда, не успел достроить свой храм. Был подыскан фундамент, заготовлен стройматериал и батюшка освятил место строительства… Смерть не позволила ему увидеть, как поднялся храм.
– Он оставил после себя в селе и другие важные храмы – Школу искусств, картинную галерею, музей военной книги, Дом экологического просвещения. Кто еще из писателей может похвастать таким наследием?! Может, навестим все эти культурные учреждения, хранящие дух великого труженика и писателя?!
– Прости, Толя, не могу…
Не поехал и я в село Борки, где когда-то в доме писателя гостевал три дня и спал у него на сеновале. Стыдно за ту лень и загруженность в делах.
Никогда не забыть, как в сложный для меня творческий период он поддержал меня и написал к первой моей книге «Жар русской печи» свое проникновенное предисловие. Жаль, оно не полностью вошло на обложку, но зато помогло в издании… Писатель так представлял читателю мой труд:
«Не знаю, замечают ли литературные критики в творчестве молодых писателей, выходцев из российской глубинки, кроме душевной боли за отчую землю еще и особое внимание к миру простого русского человека, понимание и приятие его терпения, мудрости, веры и стойкой надежды.
Новые и новые таланты будут обращаться к постижению вечной темы народа, духовного мира простого человека. Да, они начинают с газетной заметки, со статьи и очерка, чтобы напомнить обществу: не оскудевает земля русская добрыми людьми! Но пройдут годы – и, глядишь, новое имя на литературном небосводе. Не берусь пророчествововать, но знаю точно, автор данного сборника – Анатолий Грешневиков – как раз из тех неравнодушных и зорких к народной жизни людей. От всей души желаю ему большой дороги!
Иван Васильев, лауреат Ленинской премии».
Текст предисловия был круто купирован. Что же выбросил вездесущий редактор? Оказывается, ему не понравилась пропаганда творчества известных писателей-почвенников Белова и Абрамова. А отставленный в сторону абзац звучал так:
«Мне кажется, засилье городских литературных групп создает не весьма благоприятную атмосферу для молодых сил, идущих в литературу из глубинки. Сложилось какое-то снобистское отношение к теме труда, обыкновенной жизни и народному мировоззрению: ну, что там, дескать, интересного может представлять для изящной словесности описание мужика? Есть Иван Африканыч, есть Михаил Пряслин – и хватит, начитались уж!.. Мы-то, может быть, и начитались, да вот какое дело: и народ на месте не стоит, да и можно ли одним-двумя героями объять необъятное?!».
Поразительно,
