Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

них злобу и страх. Они просто бояться, хотя может и догадываются, что стреляют невинных, но зло и страх немного выплеснулись из их душ, им стало легче. Такое происходит нередко, я подобное уже видел.

– Гетерцы, мерзкие идиоты, если бы не Маут, то плевал бы я на них с высокой колокольни. Грязные трусы.

Лагер не впервые видел расстрел, однажды даже участвовал в нём, когда при подавлении восстания на Медовских островах (полунезависимое государство к юго-западу от Фавии, расположенное на трёх крупных островах) командовал казнью мятежного генерала, захватившего власть, и его сподвижников. В тот день он лично пристрелил двух связанных предателей, что стояли на коленях с мешками на головах, и тогда его вовсе не мучила совесть, Хва спокойно после расстрела пошёл в столовую ужинать. Но в этот день он чувствовал в душе мерзость, липкой заразой она бурлила в его душе, будто причастен ко всему сам.

Как ему позже стало известно, от разных людей, что видели и слышали многое, в городе начались настоящие чистки котивского населения. Обезумевший от страха народ писал доносы и домыслы в комендатуру города, докладывая о подозрительных котивах, что не выключали свет во время налётов, вели себя странно и встречались по ночам с подозрительными людьми. Полиция, идя на поводу у горожан, проводила публичные казни выдуманных врагов. Они пытались успокоить население, которое и без ведома власти устраивало погромы и самосуды над котивами, что казались им странными. В большей части это были простые разборки с целью убить обидчика или с целью завладеть его имуществом, котивы старались сидеть по домам, ибо убийство подозрительного перестало быть преступлением.

***

Когда между Муринией и Гетерским союзом произошёл конфликт за Канильскую область, царь Лесо задумал обезопасить столицу с востока, распорядившись на удалении от края города на 100 километров обустроить линию обороны. Она включала в себя пять мощных бункеров, каждый из которых прикрывал собой важное направление и был рядом с посёлком или городком. Между бункерами располагались дзоты и пулемётные гнезда, соединённые рвами и траншеями. Предполагалось, что при должной обороне, такая линия сдержит врага, даже превосходящего вдвое. Однако случилось так, что линия пустовала, траншеи заросли и осыпались, бункера и дзоты никто не обслуживал, о линии Скипры (так звали главного инженера, спроектировавшего её) забыли и должным образом вспомнили когда муринцы вошли на территорию союза. Пихте не доверял гетерцам и на рубеж выдвинулись его войска.

Лагер занял со своей ротой один из полузаброшенных бункеров, что мирно затерялся на склоне холма у городка Бром. Он был наполовину спрятан в холме, несколько потайных путей вели в два дзота, что расположились в сотне метров по бокам от главного укрытия. Такой укрепрайон мог жить автономно более месяца, тут был, и склад боеприпасов, и продовольствие, и медпункт. Вместе с ротой капитана Хва, здесь обстроился пулемётный взвод, отделение санитаров с врачом-хирургом, связисты, артиллеристы в числе десяти человек и даже обслуживающий персонал бункера из числа гетерских солдат, что были негодны к строевой. Бункер был маленьким городом.

Прошла уже неделя со времени, как рота Хва Лагера обосновалась в бункере. Все эти дни шла вполне размеренная солдатская жизнь, солдаты ходили в наряды, спали, обедали и готовились к встрече с врагом, а в минуты, когда командир ничего не требовал, можно было и отдохнуть, почитать книги, написать письма или же просто поспать на час другой побольше. Их жизнь была бы неотличимой от простой казарменной жизни солдат фавийской армии, если бы не постоянные донесения с фронта об очередных поражениях гетерской армии, которая после возращения Маунда Маута в армию врага, начала терпеть сокрушительные поражения.

Капитан Лагер, который теперь был ещё и командиром бункера (в честь этого бойцы дали ему прозвище «комбун»), читал очередные сводки с фронта, которые ему распечатал связист. На белоснежных листках бумаги, что пахли свежей краской из печатного прибора, аккуратными столбцами чёрных букв, пугающе расположились последние новости. «Комбун» читал их со злобой и озабоченностью, часто грубо матерясь себе под нос.

«Одиннадцатый день весны, 410 года. Последние донесения с фронта от гетерской информационной службы ВС ГС. Муринская армия продолжает вести планомерное наступление. За прошедший день союзная армия потеряла города: Вильян, Белкис, Боор и Вивр. Командование предполагает, что основной удар войска генерала Маута нанесут в районе города Мальт. Идут бои местного значения в районе города Хорс и Полнор. За прошедший день потерянно 24567 солдат убитыми и ранеными, 2344 пленными, более 100 единиц бронетехники, 27 самолётов и 3 корабля. Брелим подвергся 3 раза авианалёту, разрушено более 300 домов и строений».

– М-да, – подумал Лагер, читая сводку и смотря на смазано распечатанный кусок карты, на котором был изображена восточная часть брелимской области. – Это какая-то грустная сводка, отступают и дохнут как мухи, да мы во всей Жирской операции потеряли вполовину меньше солдат, а она длилась год. Плохие вояки с этих гетерцев, Маут уже второй раз им надирает задницы, сраный котив. – Лагер достал из кармана пачку душистых сигарет, потряс её, убедившись, что она не пуста вставил одну папиросу в рот и, прикурив, сладко затянулся. Табак обжёг его горло, комнату объял синеватый табачный дымок. «Комбун» продолжил размышлять, водя пальцем по карте. – Наш бункер здесь, у Брома, у этой проклятой пригородной помойки, где нет ничего путного, кроме водочной фабрики, Мауту стало быть нечего штурмовать его, да и смысл ему идти напрямик, а вот Мальт это фланг, да, грёбаный фланг, там и бункеров меньше и флот их поддержит. Сраный Маунд, а наши союзники толпятся у Хорса. М-да, не скоро до нас дойдёт очередь побряцать оружием. Что-то от всей этой мути у меня заурчал живот. Пора, наверное, навестить старину Ревчу.

Ревча был местным поваром, готовил еду из полуфабрикатов, что хранились на складе. Он был тощим, пожилым гетерцем, который всю жизнь готовил детские обеды в школьной столовой, но был принудительно мобилизован в армию. Ревча был замкнутым и неразговорчивым, не любил он всех одинаково, его взгляд был тусклым, руки испещрены морщинами и выступающими венами. Большой нос занимал половину его худого и продолговатого лица. Но Хва, не смотря на свою неприязнь к гетерцам, нашёл со стариком общий язык. Иногда, когда Лагеру не спалось, а не спалось ему часто, они беседовали на кухне, либо на крыше бункера, выкуривая за разговором с десяток сигарет каждый. Повар оказался на редкость интересным человеком с интересной и порой необычной жизнью. Ревча был солдатом долгие пятьдесят лет назад и, как он говорил во