Девушка, которая застряла в паутине - Стиг Ларссон

Глава 16

Вечер 21 ноября и утро 22 ноября

Габриэлла Гране закрыла лицо руками. Она не спала уже сорок восемь часов, и ее терзало глубокое чувство вины, усугублявшееся стрессом от недосыпания. Тем не менее она весь день усиленно работала. С этого утра Габриэлла стала членом группы Службы безопасности — своего рода теневой следственной группы, — которая занималась убийством Франса Бальдера: официально — чтобы разобраться в глобальной внутриполитической картине, но втайне она была посвящена во все мельчайшие детали.

В группу входил и формально возглавлял ее старший инспектор Мортен Нильсен, который недавно вернулся домой из США после года обучения в Мэрилендском университете и, несомненно, был умен и начитан, но придерживался, на вкус Габриэллы, несколько правых взглядов. Мортен являл собой уникальный пример хорошо образованного шведа, от всей души поддерживавшего в США республиканцев и даже проявлявшего известное понимание по отношению к «Движению чаепития»[60]. Кроме того, он страстно увлекался историей войн, читал лекции в Военной академии и, несмотря на достаточно молодой возраст — тридцать девять лет, — обладал, как считалось, большой сетью международных контактов.

Однако ему часто бывало трудно отстаивать свою позицию, и руководство, по сути дела, принадлежало Рагнару Улофссону, который был старше и самоувереннее и мог одним сердитым маленьким вздохом или единственной недовольной морщиной над густыми бровями заставить Мортена замолчать. Присутствие в группе комиссара Ларса Оке Гранквиста положение Мортена не облегчало.

До прихода в СЭПО Ларс Оке был легендарным следователем комиссии по расследованию убийств Государственной уголовной полиции — по крайней мере, в том смысле, что мог, как утверждали, перепить любого и при помощи своего громогласного шарма обзаводился в каждом городе новой любовницей. В общем, для отстаивания своей позиции компания подобралась не из легких, и Габриэлла тоже вела себя во второй половине дня все тише и тише. Правда, не столько из-за петушившихся мужиков, сколько из-за нарастающего ощущения неуверенности. Иногда ей казалось, что сейчас она знает меньше, чем раньше.

Она, например, осознала, что в старом деле о подозрении на взлом компьютера было крайне мало доказательств, если таковые вообще существовали. Там, собственно говоря, имелось только заключение Стефана Мольде из Радиотехнического центра, но он сам не был до конца уверен в нем. В своем анализе он, по ее мнению, наговорил массу ерунды, а Франс Бальдер, казалось, прежде всего, доверял нанятой им женщине-хакеру, у которой в расследовании даже не существовало имени, но которую в красках живописал ассистент Линус Брандель. Разумеется, Бальдер многое скрывал от нее еще до отъезда в США.

Например, случайностью ли было то, что он поступил на работу именно в «Солифон»?

Габриэлла мучилась от неуверенности и злилась на то, что не получала больше помощи из Форт-Мида. До Алоны Касалес было не добраться, и дверь в АНБ снова захлопнулась. Поэтому сама Габриэлла не могла сообщить никаких новостей. Она, как и Мортен с Ларсом Оке, оказалась в тени Рагнара Улофссона, который постоянно узнавал новую информацию от своего источника в отделе по борьбе с насилием и сразу же передавал ее руководителю СЭПО Хелене Крафт.

Габриэлле это не нравилось, и она безуспешно указывала на то, что подобная логистика только увеличивает риск утечек. Казалось также, что это ведет к утрате ими самостоятельности. Вместо того чтобы искать по своим каналам, они слишком рабски следовали сведениям, поступавшим из компании Яна Бублански.

— Мы как жулики на письменном экзамене, — вместо того, чтобы подумать самим, ждем, пока нам шепнут ответы, — заявила она перед всей группой, что не прибавило ей популярности.

Теперь Габриэлла сидела одна у себя в кабинете с твердой решимостью работать самостоятельно, попытаться глянуть на дело пошире и продвинуться вперед. Возможно, это ни к чему не приведет. С другой стороны, не повредит, если она пойдет собственным путем, не заглядывая в тот же туннель, что все остальные. Тут она услышала в коридоре шаги — высокие решительные каблуки, которые Габриэлла к этому времени уже слишком хорошо знала. К ней в кабинет вошла Хелена Крафт, одетая в серый пиджак от Армани и с уложенными строгим узлом волосами.

— Как дела? — спросила она. — На ногах еще держишься?

— Едва-едва.

— После этого разговора я намерена отправить тебя домой. Тебе надо выспаться. Нам нужен аналитик с ясной головой.

— Звучит разумно.

— И знаешь, что говорил Эрих Мария Ремарк?

— Что в окопах невесело, или что-то подобное.

— Ха, нет; что угрызения совести всегда испытывают не те люди. Тем, кто действительно приносит в мир страдания, все равно. А те, кто борется за хорошее, терзаются муками совести. Тебе нечего стыдиться, Габриэлла. Ты сделала все, что могла.

— Я в этом не уверена. Но все равно спасибо.

— Ты слышала о сыне Бальдера?

— Мельком, от Рагнара.

— Завтра в десять часов комиссар Бублански, инспектор Мудиг и некий профессор Чарльз Эдельман встречаются с мальчиком в Центре помощи детям и молодежи «Óдин» на Свеавэген. Они попробуют уговорить его нарисовать побольше.

— Тогда я буду держать кулачки. Но мне не нравится, что я об этом знаю.

— Спокойно, спокойно, проявлять чрезмерную подозрительность входит в мою задачу. Эти сведения известны только тем, кто умеет держать язык за зубами.

— Тогда я на это полагаюсь.

— Я хочу тебе кое-что показать.

— Что именно?

— Фотографии парня, который хакнул сигнализацию Бальдера.

— Я их уже видела. Даже детально изучала.

— Ты уверена? — произнесла Хелена Крафт, протягивая Габриэлле нечеткий увеличенный снимок запястья.

— Ну, и что тут такого?

— Посмотри еще раз. Что ты видишь?

Габриэлла посмотрела и увидела две вещи: эксклюзивные часы, о наличии которых догадывалась раньше, и неотчетливо под ними, в щели между перчаткой и курткой, несколько черточек, напоминавших самодельные татуировки.

— Какой контраст, — произнесла она и добавила: — Несколько дешевых татуировок и очень дорогие часы.

— Более того, — сказала Хелена Крафт. — Это «Патек Филипп» 1951 года, модель 2499, первая серия или, возможно, вторая.

— Мне это ничего не говорит.

— Это лучшие из существующих наручных часов. Такие часы несколько лет назад продали на аукционе «Кристис» в Женеве более чем за два миллиона долларов.

— Вы шутите?