Взятка по-черному - Фридрих Незнанский

— Помогите! На помощь! Спасите! Меня… помогите! Отойди, мерзавец! Отпусти, гад! Урод! Сволочь! — и колотила при этом в дверь обеими руками, рыдая и размазывая по своему расцарапанному до крови лицу слезы и сопли.

С той стороны в дверь постучали.

— Александр Борисович?

— Одну минуту, сейчас открою. — Он поднялся, подтянул галстук, достал из кармана ключи и открыл дверь. — Заходите, Константин Дмитриевич.

— А это что такое? — с удивлением спросил Меркулов, глядя на валяющуюся на полу почти обнаженную женщину, громко рыдающую и бьющуюся в конвульсиях.

— А это… — ухмыльнулся Турецкий. — Полагаю, трагический финал тщательно разыгранного фарса, Костя. Сейчас увидишь начало. — Он выглянул в коридор и крикнул: — Ребятки, помогите. Пожалуйста.

Сквозь слегка раздвинутые пальцы, прижатые к лицу, она взглянула на вошедших, и вот тут ей стало действительно плохо, до потери сознания.

Вошли двое. Одного она не знала, он нес стремянку, которую она видела в коридоре, а второй… вторым был Валера!

— Доставать? — спросил тот, который со стремянкой.

— Да, — кивнул Турецкий, — спектакль окончен. Нина Георгиевна, вы бы оделись, а? Простудиться недолго.

— Туфта… фуфло поганое… — сказала она и стала медленно подниматься.

Валера поднял с пола ее бюстгальтер, разорванную пополам юбку, китель, встряхнул все это и протянул ей.

— Оденьтесь, Нина Георгиевна, — сказал он сочувственно. И от этого совершенно ненужного теперь ей сочувствия она громко разрыдалась, уже искренно.

Потом она попробовала как-то закрепить на себе юбку. Меркулов пошарил в кармане, нашел английскую булавку и протянул ей:

— Возьмите.

— Валера, — простонала она, еще на что-то надеясь, — ты видишь, что он наделал со мной? Разве я это заслуживала?..

— Извините, Нина Георгиевна, — мягко сказал Филя, накидывая ей на плечи китель. — Не Валера я, меня зовут Филипп Кузьмич, и работаю я в этом здании, в системе безопасности. А вот сейчас вы окончательно успокоитесь, мы все присядем и посмотрим любопытное кино, которое заснял мой коллега вот этой камерой. Видите, там, на стене, портрет бывшего генерального прокурора? Так вот, у него в левом глазу — объектив камеры, которая все здесь засняла. Очень советую посмотреть. Иногда, если взглянуть со стороны, ну абстрагироваться, как выражаются умные люди, выглядит просто замечательно! Коль, ты закончил? Давай вставляй побыстрей в видак! Интересно же!

Она резко обернулась к Меркулову:

— Я вижу, вы здесь старший по званию, но не знаю вашего имени-отчества…

— Константин Дмитриевич Меркулов, — сухо представился Костя.

— Могу я обратиться к вам с просьбой?

— Можете.

— Я прошу вас избавить меня от очередного издевательства.

— Не возражаю. И прошу ознакомиться. — Он протянул ей сложенный пополам лист бумаги.

— Что это? — нахмурилась она.

— Подписанное мной постановление о вашем временном задержании. В дальнейшем — посмотрим.

— То есть как?!

— И попрошу без истерик. Вы знали, на что шли.

— Но я должна хотя бы сообщить… руководству!

— Руководству сообщат. А может быть, уже сообщили. У вас дома сегодня, в вашем присутствии, будет произведен обыск. Вы имеете возможность добровольно выдать деньги, которые путем вымогательства получили от своего подследственного.

— У меня ничего нет и быть не может, вымогательством я не занималась, сперва докажите.

— Хорошо, докажем — на очных ставках и с помощью криминалистической экспертизы. Дома вам разрешат одеться нормально, воспользуйтесь этой возможностью, следующая может появиться у вас нескоро. — Меркулов повернулся к Щербаку с Агеевым: — Проводите задержанную гражданку Ершову к выходу. За ней сейчас подъедут.

Когда они остались вдвоем с Турецким, Костя вынул из кармана белый платок и протянул его Александру.

— Ну и пошумели вы тут! Вытри правую щеку, она успела задеть. Продезинфицировать надо бы, йодом там… Руки-то, поди, не мыла?

— Почем я знаю? — Он вытер лицо, посмотрел на платок. — А, пустяки. А насчет дезинфекции я не против, у тебя есть?

— Свое надо иметь, — проворчал Меркулов, — ладно, пойдем, дам…

— Костя, а ты с генеральным поговорил? Ну по поводу Вакулы?

— Поговорил, его перекосило от одного упоминания… Сказал, что займется этим вопросом лично. Я думаю, сейчас не надо ему мешать. А вот дружку своему Вячеславу позвони. Пусть приготовится… Ну артисты… Драть вас надо…

— Так вот и дерут! — улыбаясь, Турецкий ткнул пальцем себе в щеку.

Нинка не позвонила. И вообще ее не было ни на работе, ни дома. Это показалось Игорю Петровичу очень плохим знаком.

Он не знал, по какой причине ее вместе с делом Гусева затребовал к себе этот Турецкий, но мог предположить худшее. Впрочем, что может быть хуже неизвестности?..

Вообще-то, интуитивно предвидя назревающие неприятности, в разговоре с Мамоном Игорь Петрович высказал такую мысль, что было бы неплохо маленько окоротить слишком резвого следака из Генеральной. Все он, понимаешь, под ногами путается, все лезет, куда не положено. Мамону обычно объяснять ничего не требовалось, так было прежде, и поэтому Игорь Петрович удивился и насторожился, когда Гриша, сделав лицо полного идиота, спросил:

— Это в каком смысле, Брус?

— Ты о чем? — не понял Брусницын такой фамильярности. Не привык он, чтобы уголовник его так называл. Свои — другое дело, это еще с Чечни пошло.

— Ну… про следака. Замочить, что ль?

Надо же, какой глупый, непонятливый вдруг оказался!

— А я сказал — мочить?

— Я так понял. Не, можно. Но я к тому, что дорого это тебе обойдется, Брус. Да ты не моргай, ты знаешь, за сколько мои братаны возьмутся? Не меньше ста «кусков». «Зеленью».

— Ты не спятил, Гриша? И кончай со своим Брусом, меня Игорем зовут!

— Как скажешь, мне один хрен… Ты ж меня Мамоном кличешь? Я разве обижаюсь?

— Так то — ты! А я с министрами за ручку каждый день здороваюсь!

— Оно и видно. Сидишь и вздрагиваешь, кончай травить, говори, чего позвал? Про Гуся? Так я уже все сказал. А следака мочить за деревянные бабки я не возьмусь. Ищи себе другого. У тебя, кстати, своих мокрушников хватает…

— Ох, не нравится мне, Гриша, как ты заговорил… Ладно, вали отсюда, Бог тебе судья, вот пусть он тебя в Думу и толкает, раз ты сам по себе шибко умный.

— Обиделся, видишь? Ну ладно, на половине сойдемся. Когда его надо уделать?

— Вчера!

— Так вчера и надо было базарить. Я скажу, чтоб поездили за ним и посмотрели. Потом скажу. Но бабки все равно вперед. Ты меня знаешь, а я — тебя. И перед братвой за тебя мазу держать не стану. Гуляй тут, но без меня…

Подождал Брусницын, пока спадет ярость, и стал звонить Сергею Ершову. Тот ничего о своей сестре не знал, но пообещал быстро выяснить. И уже через полчаса перезвонил:

— Беда, Брус, Нинка в каталажке.

— Как?!

— Я тебе с Кутузовского звоню. Но не из квартиры ее, а из своей машины. Квартира опечатана, соседей позвали в понятые. Там у этой дуры из сейфа какие-то немереные бабки выгружали и что-то со своими записями сличали. Короче, я так понял, что крепко она подсела. Сейчас буду выяснять у ее начальства, что произошло… Ай-я-яй, говорил же ей! Ну чего бы послушать! Баба — она и есть баба, и мозги куриные… Ох, будь оно проклято!

Это была не просто плохая, а очень опасная весть. И Брусницын заметался по кабинету, как голодный тигр: попадись сейчас кто — разорвал бы на части!

Нинка — баба и молчать долго не сможет, а как бабу расколоть, ему объяснять не надо. Значит, что? Надо немедленно возводить укрепления, чтобы в образовавшиеся бреши не просочился враг. Как укреплять? А поднимать народ, которым эти бреши можно с успехом заткнуть, вот как!

Он посмотрел на часы — еще, слава богу, не поздно, люди на работе, и не пятница, чтоб разбегались пораньше.

Прямой телефон Максимова не отвечал. Перезвонил в приемную, секретарша сказала, что Вилен Захарович у министра, скоро подойдет, но долго не задержится, у него какие-то планы на вечер.

Брусницын прямо подскочил на месте. Стал лихорадочно собираться. Подумал минутку и достал из сейфа пяток пачек долларов — пять «кусков», на всякий пожарный, как говорится, случай. Сунул в карман, в другой — мобильник, чтобы звонить с дороги, крикнул водителю — сам в таком состоянии за руль садиться не захотел — и помчался в сторону Садового кольца.

С дороги наугад набрал номер Максимова, и — о, радость! — тот оказался на месте.

— Вилен Захарыч, дорогой, дождись меня, не убегай! Я тебя потом, куда скажешь, на руках доставлю!

— Да что с тобой, Игорек? — искренне изумился заместитель министра. — Ты, часом, не заболел? Голос какой-то… слова непонятные…