Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов

в конце концов переборол действие яда, который доложен был убить его на месте.

Он очнулся в маленькой комнате, скрытой в недрах его дворца с нарочито запутанными коридорами и множеством тайных помещений. Правил Топильцин. Он все сделал правильно: когда отец упал, приказал ягуарам схватить Ахав Кан Ача и двух его помощников и обратился к народу. Он провозгласил, что злые силы опять покусились на его отца, но тот победил их, уйдя к своим братьям-богам. Гипноз речи прирожденного вождя был настолько силен, что народ нисколько не усомнился в его словах.

Кукулькана скрыли в глубине дворца. Топильцин был убежден, что отец умрет, и принял власть. Он слишком давно ждал этого момента, но не прикончил царя — как, несомненно, в подобном случае сделал бы без всяких угрызений совести любой другой наследник престола из Мезоамерики. Да и откуда угодно, собственно говоря. Но Топильцин был воспитан, все-таки, на несколько иных, чем прочие царевичи текущей эпохи, принципах...

Вместе с братьями он жестоко подавил мятеж, а потом лично изрубил на куски отцовской железной секирой трупы жрецов-заговорщиков. Они были скормлены псам, которых, в свою очередь, принесли в жертву ушедшему к богам Кукулькану.

А Кромлех был жив. Он уже вставал со своего ложа, делая несколько шагов по каморке. Ручная ягуарунди Аська — его любимица, которой придворные оказывали не меньшие почести, чем ему самому — ходила за ним хвостом. Ему рассказали, что она сама нашла его во дворце и многие дни, когда он пребывал между жизнью и смертью, лежала у него в изголовье, тихо урча.

Когда Кукулькан окреп окончательно, Топильцин пришел к нему.

— Отец, ты не можешь возвратиться, — без предисловий сказал суровый сорокалетний мужчина — уже старик по здешним меркам. Но полный жизни, сил, идей и — честолюбия.

Кромлех только кивнул — сын был прав.

— Я уйду... — начал он. — Далеко. В Мексику, в Город богов.

Теперь кивнул Топильцин.

— Ты уйдешь один, — он не приказывал, лишь констатировал.

— Заберу только Аську, — слегка улыбнулся Кромлех, но сразу же вновь стал серьезным. — Уйду ночью, через тайный ход, никто не должен быть рядом.

— Отец, — после короткого молчания заговорил Топильцин.

Он говорил по-русски.

— Я знаю, что у тебя есть цель. Ты с самого рождения направлял к ней меня и братьев. И мы следовали за ней, хотя до сих пор никто из нас не знает, в чем она. Я и дальше буду делать то, что ты начал. Но, может быть, ты хоть сейчас объяснишь, чего ты всю жизнь добивался?

Теперь настал черед замолчать Кукулькану.

— Сын, я... я уже не знаю, — это прозвучало глухо и почти трагично.

Топильцин вздрогнул и пристально поглядел на отца.

— Ты знаешь, — продолжал Кромлех, собираюсь с мыслями, — что я не из этого мира...

— Да, — кивнул сын, — ты пришел из Шибальбы, где боги.

Кромлех покачал головой.

— Там нет богов. И я не бог, и ты тоже не бог.

Топильцин молчал.

— Я пришел сюда, уверенный в том, что делаю. Я сделал это. Все изменилось и уже не станет так, как было. Ты этого не поймешь, прости, я не в силах это объяснить, но поверь мне, что это так. И... у меня изначально не было другого пути, я должен был это сделать. А ты и твои потомки должны будете это продолжить. Такова воля богов, если хочешь. Такова моя воля. Но я — только инструмент неба. Понимаешь?

Кромлех замолчал: ему было, что сказать еще, но нельзя, чтобы сын понял, что его божественный отец усомнился в своем предназначении. Ибо он усомнился.

Топильцин задумчиво кивнул.

— Может, и не очень понимаю, но чувствую, что это верно. И сделаю так. Тем более, что это не противоречит моим планам... Впрочем, — он остро взглянул на отца, — ты ведь сам устроил, чтобы мои планы совпадали с твоими стремлениями?..

Кукулькан положил обе руки на плечи сыну, пристально посмотрев в его бездонные голубые глаза — словно в зеркало.

— Мне надо собираться, Топильцин.

Повернувшись к своему ложу, он достал из-под него пухлый кожаный кодекс, который приказал принести из тайника, как только очнулся, и кое-что дописал там.

— Я писал это всю свою жизнь здесь. Тут все для тебя, твоих братьев и ваших детей. Ваше право, следовать этому или нет, но вы знаете, что я никогда не требовал от вас худого.

Топильцин кивнул, забирая у отца кодекс с поучениями.

— Прощай отец.

— Прощай, цветок моего шипа. Береги империю.

Поздней ночью столицу покинул бедный торговец, сутулившийся, чтобы скрыть свой высокой рост. В руке его была клетка из ветвей с ручной ягуарунди.

Странствие бога-царя продолжалось.

22

Евгений Кромлех. Восточный Ацтлан, Чикомоцток, Канария (Фортунские острова). 6 августа 1980 года (12.18.7.2.13, и 7 Бен, и 16 Шуль)

— Попали сюда вы, — насмешливо ответил Дельгадо на вопрос Кромлеха. — А я вас нашел.

«Я сплю», — подумал Евгений, читая его слова в воздухе.

Это была констатация, а не предположение — Кромлех с детства имел опыт подобных сновидений. Правда, настолько яркими и правдоподобными они бывали нечасто. И сны эти всегда обозначали что-то важное в его реальной жизни. Поэтому Евгений отнесся к текущему видению со всей серьезностью.

Еще его утешило, что страстные чувства, испытанные им только что к почти незнакомой девчонке, явно были следствием сонного морока.

— Ну так и взял бы ее, раз уж оба спите, — заметил Дельгадо, словно тоже читал его мысли, как слова.

А почему бы ему в этом иллюзорном мире не быть телепатом...

— Человеческий облик нельзя терять и во сне, — наставительно произнес Евгений, садясь на соломе.

Как всегда в таком состоянии, это произошло совершенно без участия мышц, одной силой воли.

— Да неужели, — иронически хмыкнул Дельгадо и превратился в койота.

Произошло это без всяких оборотнических спецэффектов, вроде конвульсий — он просто вдруг стал койотом. А его зеленые глаза горели звериным огнем и когда он еще выглядел человеком.

Это был именно койот, которых Евгений видел немало в Русской Атлантиде во время войны, а не африканский волк, которого можно было ожидать увидеть здесь.

Что же...

— Здравствуй, маленький койот, — сказал