Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

— Все правильно она говорит. Никого нет, — скорбно поджала губы Роза.

— Слушай, перестань темнить, а? Что за тайны?

— Никаких секретов. Жива эта бандитка, жива и здорова. Только для нас она все равно что умерла. Не существует ее для нас.

— А попонятнее нельзя? — попросила я, тихо закипая.

— Да что тут говорить? Бабушка тянула ее, воспитывала, а эта бандитка в восемнадцать лет ушла из дома и знать бабку не хочет. И как ушла! Со скандалом! И чего она тут только не наговорила! И «видеть тебя не хочу», и «умирать будешь, не приду», и «стану богатой, а тебе крошки не дам»!

— С чего это девушка так расходилась?

— А она всегда такая была. С виду ангел, а сама злющая и вечно всем недовольная. И всегда ей всего хотелось. Страсть до чего алчный и завистливый ребенок рос. Ни в чем отказа не знала, но если, к примеру, у кого из подружек обновка появится, так она вся слезами изойдет, спинной мозг бабуле выест, а себе такое же вытребует.

— Но это ни диво. Таких много вокруг. С бабушкой-то она чего не поделила? Почему из дома ушла?

— Разговор у них вышел. Софья Августовна все таилась и молчала, а тут вдруг возьми да расскажи девчонке всю правду. И про княжеский род, и про имения, и про бабкины шашни. Ну и про картину, конечно.

— Рассказала — и что?

— Вспылила наша бандитка. Попрекнула бабушку, что она ее в нищете растила, а могла бы с золоченой тарелки кормить. Представляешь?

— Так ведь действительно в нищете… — осторожно заметила я.

— Скажешь тоже! Ты на обстановку не смотри, это ничего не значит. Софья Августовна, пока в силе была, неплохо зарабатывала. Она два языка знает, в институте преподавала, ученики к ней толпой ходили. Не могу сказать, что жили богато, но уж не бедствовали точно! А Софья Августовна, вот простота, все до копейки на внучку тратила. Нет чтоб на старость средств подкопить! И что толку? Сама сейчас нищая, а бандитка все равно себя обделенной считает.

Роза ухмыльнулась:

— Эта соплячка как про княжество да про пропавшую картину узнала, так прямо в бешенство впала. Посчитала, что родня ее подставила, лишила причитающегося наследства. Всем досталось. Больше всех, конечно, Екатерине Павловне. Та перед ней кругом виновата оказалась. И от родителей, дескать, зря сбежала! И дурой была, что из Павловки добра не натащила! И картину проворонила! Не имела, мол, прабабка права так глупо собственную жизнь прожить, потому как ей, бандитке, от этого только вред!

— Слушай, что ты ее все бандиткой зовешь? Имя-то у нее есть?

— Есть, только у меня язык отсохнет, если я его повторять начну. Бандитка она, форменная бандитка. И ведь имела наглость сюда потом приезжать!

— Все-таки навещала бабушку. Может, примириться хотела?

— Сейчас! Скажешь тоже! Покрасоваться явилась. Мол, посмотри, какая я удачная да благополучная.

— Так она действительно разбогатела?

— Да разве ж я знаю? Приезжала на машине, врать не стану. И одета прилично.

— Может, стоит ее найти? — задумчиво пробормотала я.

— И не вздумай! Ни я, ни Софья Августовна тебе этого не простим. Да и не найдешь ты ее.

— Это почему же?

— Фамилию я тебе не скажу.

— Если нужно будет, я ее из-под земли достану, — ухмыльнулась я.

Глава 26

Утро началось моросящим дождем, а обернулось плохим настроением и мучительными раздумьями. Совершенно неожиданно в моем деле появились два новых фигуранта, и нужно было срочно решать, с кого мне начинать. Каждая персона имела свои плюсы и свои минусы, поэтому принять решение с ходу было не просто.

Меня, конечно, привлекал мальчик Федя. Он был прямым наследником семьи Батуриных, и это дорого стоило. К сожалению, шансы его найти практически равнялись нулю. Антонина Юрьевна уже пыталась сделать это, и ее усилия ни к чему не привели. Ей, мне помнится, ответили, что мальчик с такой фамилией в приют не поступал. Ничего удивительного в этом, конечно, не было, если учесть, какими словами его напутствовала Кора, оставляя у дверей детского дома. Она так запугала ребенка, что тот мог попросту сбежать. Выяснять, как сложилась судьба затерявшегося среди просторов нашей необъятной Родины ребенка, было делом пустым, за него и браться не стоило.

Внучка Софьи Августовны представлялась мне фигурой более перспективной. С точки зрения поисков. Найти ее особого труда не составит, другое дело, что и морального удовлетворения это не принесет. Как оказалось, Екатерина Щербацкая владела картиной не совсем законно, то есть, в прямом смысле она ее, конечно, не украла… Полотно ей было подарено, но то, каким образом это было сделано и к каким последствиям привело, делало права Екатерины Павловны на картину довольно сомнительными. Короче, в свете открывавшихся фактов передача «Христа в терновом венце» внучке Софьи Августовны душу мне не грела.

Изрядно помучавшись, я в конце концов приняла решение начать все-таки с Феликса. Уверенности в правильности подобного шага не было никакой, но главным аргументом тут стало то, что он был Батуриным. И еще конечно же моя привычка каждую версию отрабатывать до конца. Из чистого эгоизма, чтобы потом не изводить себя сомнениями. Антонина Юрьевна обмолвилась, что жила с родителями в районе Красных Ворот, а приют находился на Старой Басманной. Выяснить, что и в наши дни на этой улице по-прежнему располагается детский дом, удалось быстро и без проблем через платную справочную. И теперь, когда у меня в руках был листок с точным адресом, мне не оставалось ничего другого, как выбраться из уютного кресла и отправляться на работу.

— Вы к кому? — строго поинтересовалась вахтерша, сверля меня подозрительным взглядом поверх сдвинутых на нос очков.

— Мне нужен директор.

— По коридору направо, — сказала она, сразу утратив ко мне интерес.

И директор, и ее кабинет мне понравились. Я поняла это сразу, как только увидела стены, увешанные детскими рисунками, и полки с ребячьими поделками. В комнате тихо играло радио, уютно пахло молоком и свежеиспеченными булочками. Директриса и сама была похожа на пышную сдобную булочку. Очень крупная, с большими полными руками, с румяным круглым лицом и живыми глазами в лучинках морщинок, она показалась мне доброй матерью большого семейства.

— Вы ко мне?

Голос мне тоже понравился. Спокойный приветливый голос, именно таким и нужно разговаривать с детьми.

— Да. У меня к вам вопрос личного характера.

— Присаживайтесь, пожалуйста.

Опустившись на краешек стула, я сразу приступила к делу:

— Я разыскиваю своего дальнего родственника. Точнее, брата моей бабушки. В 1924 году их отец был расстрелян, как враг народа, и дети остались сиротами. По словам бабушки, ее брата определили сюда.

— Его одного?

— Детей разделили, сама она воспитывалась в другом месте. Должна сразу признаться, эти сведения не точны. Ей так кажется, но она не совсем уверена.

— И вы начали поиски только сейчас? Ваша бабушка не пыталась сделать это раньше?

— Ее жизнь сложилась таким образом, что предпринять что-либо было затруднительно, — туманно ответила я, от всей души надеясь, что дальнейших расспросов не последует.

Их действительно больше не было. Похоже, директриса много чего навидалась на своем веку и никакие повороты судьбы ее уже не удивляли.

— У вас есть документы, удостоверяющие родство? — будничным тоном спросила женщина.

Я удрученно поникла головой:

— У бабушки ничего не сохранилось.

Боясь, что после этого она откажется со мной разговаривать, я подалась вперед и с жаром заверила:

— Честно говоря, до недавнего времени я и не подозревала, что у бабушки был брат. Раньше она никогда ничего такого не рассказывала, а сейчас все время его вспоминает. Вспоминает и плачет. Говорит, не могу умереть спокойно, пока не узнаю, как сложилась его судьба.

Директриса понимающе кивнула.

— Фамилию, имя, год поступления ребенка в наше учреждение назвать можете?

Голос ее звучал участливо, на лице явно читалось желание помочь.

— Краснов. Федя Краснов. Осень тысяча девятьсот двадцать четвертого года, — торопливо выпалила я, счастливая оттого, что она мне не отказала.

Вообще-то эта фамилия вызывала у меня большие сомнения. Не знала я точно, какую фамилию носил мальчик Федя. Красновым я его назвала, исходя исключительно из собственных умозаключений. Батуриным он вряд ли мог быть. Ни время, в котором они жили, ни положение приемного отца к этому не располагали. Логичнее было предположить, что, усыновляя мальчика, Юрий Всеволодович дал ему свое имя. И, значит, Федя должен был называться Красновым.

— У вас есть архив? — с замиранием сердца поинтересовалась я.

— Да, в подвале. Пойдемте.

Огромное помещение обдало нас нагретым воздухом и застоявшимся запахом пыли.