На край света (трилогия) - Уильям Голдинг

– Простите, сэр, за беспокойство, но мне нужно проверить обшивку.

– Чего это ради?

Мистер Гиббс поскреб в рыжеватых волосах. На расстоянии в ярд я уловил запах спиртного.

– Дело в том… Простите, сэр, – корпус у нас, говорят, немного разболтался, что вообще-то неудивительно, ведь ему в обед сто лет.

– Да он гуляет, как старый башмак!

Мистеру Гиббсу, казалось, польстила моя осведомленность.

– Именно, сэр. И никак иначе. Ничего страшного, пассажирам беспокоиться не о чем. Удивительно, как это такой джентльмен, как вы, в море без году неделя, а уже разбираетесь, что к чему. Мистер Брокльбанк, когда я у него в каюте смотрел, не больно-то и понял, чего я делаю, но стаканчик мне за труды налил.

Мистер Гиббс сделал паузу, пожирая глазами бутылку бренди. Он опустился на колени и начал извлекать из-под кровати выдвижные ящики, что, учитывая ограниченное пространство, было нелегко.

– Какого черта вы там делаете, Гиббс? Осторожно, мои рубашки.

– Я, сэр, вам оснастку не испачкаю, мне только проверить… так, ага.

– Вы меня не слышите, что ли?

– Мне тут стыки проверить…

Речь его вдруг перешла в вопль. Пятясь, он выполз из-под койки, засунул пальцы в рот и застонал, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Что случилось, Гиббс?

Он продолжал раскачиваться и стенать, держа руку во рту.

– Бренди!

– Если это необходимо – хлебните. Господи, да вы пожелтели!

Мистер Гиббс пренебрег изящным бокалом. Он вынул бутылку из специального углубления над парусиновым тазом, зубами выдернул пробку и приложил горлышко ко рту. Он, похоже, выхлебал не меньше четверти бутылки, прежде чем перевел дух.

– Да вы наберетесь как сапожник!

Он поставил бутылку на место, согнул пальцы и стал на них дуть.

– Столько лет в мастерах, а все попался, как подмастерье! Да уж, обшивка, можно сказать, гуляет. Одни называют это так, другие иначе, а дело-то все одно, верно?

– Последствия угрожающие?

– Да как сказать. Знаете, сэр, то, что судно вот так вышло из ветра, на пользу ему не пошло, ни чуточки. Вот обшивка и гуляет. Какой прок лишний раз толковать о том, что там с судном, хотя, как позабиваешь костыли да распорки во всякую деревяшку на корабле, да коли поминутно носом в обшивку потыкаешься, как кобель суке под хвост, то все о посудине и выведаешь…

– Все?

– Как есть все, не хуже, чем у собственной супружницы, и в голове-то даже точнее, чем когда корабль разложили на плазе. Каждый дюйм, каждый болтик…

– Наш корабль?

Мистер Гиббс сел на корточки.

– Наш корабль, а то как же. И при всем при том, не обойдется, конечно, и без стаканчика-другого…

– Так мы все-таки в опасности?

Мистер Гиббс уставил на меня глаза, хмурясь, словно это потребовало от него больших усилий. Он снова поскреб в рыжеватых стриженых волосах, приходя в себя. Лицо его прояснилось, он улыбнулся. Улыбка, однако, вышла неубедительная.

– В опасности, мистер Тальбот? Нечего вам беспокоиться. Видывал я корабли, которые того и гляди развалятся, а они приходят домой и стоят себе в доке как ни в чем не бывало, точно из самой прочной выдержанной древесины – и это так же верно, как то, что в гинее двадцать один шиллинг. И хотя…

Он замолчал, посасывая палец.

– Ну, говорите же, приятель.

Мистер Гиббс улыбнулся, но как-то слабо.

– Уж у нас-то дерево точно выдержанное. Не сыскать тут ни щепки, что моложе хоть кого на корабле, кроме разве что Мартина Дэвиса, пердуна старого. Понимаете, сэр, настоящая опасность – если смешать выдержанную древесину и свежую. Когда я был вот такой малец, наткнулся раз на кницу с глазком – старым, конечно же, да мне-то почем знать? Я доложился помощнику плотника, а ему и дела нет, только ухо мне надрал.

Мистер Гиббс задумчиво поглядел на полупустую бутылку.

– Не советую вам больше пить, мистер Гиббс.

– Ну да, ну да… Я был сопляк совсем, так мне кошмары снились про этот глазок. Однажды я во сне завопил, проснулся, выпавши из койки, нащупал в потемках помощника плотника – Гилбертом звали, а я к нему со всем уважением, «мистер Гилберт», – так вот, я его нащупал, но в потемках только снизу койку и толкнул. Он как завопил: «Что за черт?!», а я заорал: «Мистер Гилберт! Там из глазка побег лезет!» Он вылез и дал тумака туда, где думал, я лежу, да только я был не там. «Я тебе задам “побег”, ветошь негодная», – сказал он, а я ему в ответ: «Нехорошо это, на нем уж и почка набухла». Тут он мне тумака и отвесил, и уж на этот раз попал в самый аккурат, да все приговаривал: «Почка! Вот когда, растак тебя, цветы распустятся, тогда меня и позовешь!»

Это воспоминание, похоже, доставило мистеру Гиббсу удовольствие, потому что он покачал головой и улыбнулся.

– А когда-то, мистер Гиббс, был такой корабль, что пустил побеги и весь зарос.

– Потешаетесь вы надо мной, сэр.

– Да-да, а на мачте у него выросла лоза и все матросы упились.

– По части пьянства нас не удивишь, сэр. А к какому порту он был приписан?

– Наверное, к греческому. Это из мифологии.

– А, тогда понятно! Греки, они всяко строят из свежей древесины, да только вот пить не умеют. Вы уж не обессудьте, но…

С этими словами он вновь отхлебнул из бутылки.

– Мистер Гиббс, в самом-то деле, сколько можно!

– Славненько, сэр, чисто горло промочить. Так или иначе, как тут работать, когда оно вовсю пробирает! Вот, опять начинается.

Мистер Гиббс, по-прежнему сидя на корточках, прикрыл глаза и покачивался противу движения корабля. Образовалась пауза.

Мною вновь овладела моя страсть.

– А мистер Бене, кажется, очень любезный джентльмен. Представляю, как он нравится дамам.

– Со всех сторон хорош, сэр, хоть его родители и амихранты. Он ради развлечения стишки пишет, только они уж больно заумные да длинные, ни слова не поймешь. Да, бренди и впрямь пробирает. Хорошо бы вы, сэр, не рассказывали старшему офицеру. А мистер Бене очень любезный – Мыс бы уже давно обогнул, по пятнадцать узлов в час делая, кабы не любезничал так с супружницей капитана.

– Несомненно, он… что вы сказали?!

– Вот я и говорю. Никогда не понимал, когда уже хватит. И всяк про то ведал, только говорили о том не иначе как шепотом – все ж таки офицер. А застукал их самолично капитан: он перед ней на коленях, а она не больно-то и возражает.

– Леди Сомерсет! А я, я боялся, что… Но как же так?

Мистер Гиббс кое-как поднялся и навис над столом, за которым я сейчас пишу. Лицо его, прежде землистое, стало потным и красным. В сочетании с рыжеватыми волосами создавалось впечатление, что внутри у него горит спиртовой пламень! Мистер Гиббс отсалютовал мне совершенно неподобающим образом, что вовсе не приличествовало офицеру, пусть и младшему, пошатнулся, открыл дверь и понесся, так сказать, под горку – в коридор. Шарахнувшись назад, Гиббс зацепил соседнюю дверь. Шум постепенно стихал: плотник направился вниз. Виллер, который, должно быть, приклеился к фанерной переборке, образующей стенки наших клетушек, прикрыл дверь, распахнул ее снова и смиренным голосом молвил, что хочет убрать на место ящики. Мне не осталось места в собственной каюте!

– Виллер, дамам на Алкионе, наверное, невмоготу из-за качки?

– Да, сэр, осмелюсь заметить, верно.

– Мисс… мисс Чамли, наверное, весь вояж провела в койке.

Виллер не ответил. Мне стало неловко: обсуждать такие вещи с прислугой неуместно. Я попытался по-другому:

– Мистер Бене…

Слова застряли в горле. Не представлялось возможным говорить о человеке, который вызвал у меня такое восхищение и в то же время заставил страдать! Но все-таки есть кто-то, кому я могу исповедаться – думаю, это подходящее слово – в том, что влюблен и ничего не желаю столь сильно, как говорить о Предмете Страсти… раз уж я не могу говорить с самим Предметом.

– Виллер!

До этого слуга смиренно смотрел мне куда-то ниже подбородка, а теперь поднял глаза и с откровенным любопытством изучал поочередно каждую черточку в моем лице, словно человеческий образ был для него чем-то необычным.

– Спасибо, Виллер, вы свободны.

Секунду или две он смотрел мне в глаза, затем слегка вздрогнул и как будто пришел в себя.

– Да, сэр. Спасибо, сэр.

– Да, вот еще, Виллер. Знаете, вы счастливчик. У вас был один шанс на миллион. Не мешало бы и помолиться.

Страшная дрожь сотрясла его с головы до ног. Он склонил голову и, не глядя больше на меня, вышел вон. Разумеется, он не годился в конфиденты; и еще я почему-то чувствовал, что Чарльз Саммерс, во многих отношениях такой чуткий и проницательный, не поймет ничего в делах сердечных. Значит, или мистер Бене, или никто. Бене – ведь он, конечно же, знаком с мисс Чамли, он сам влюблен, он мне посочувствует…

Но как мне отыскать его внизу?

Деверель! Деверель, мой кратковременный приятель, коего изгнали из моей памяти хворь и любовь, если не упоминать о предусмотрительности и неприязни! Деверель в оковах! Я отправлюсь вниз, на поиски арестанта, и как бы случайно встречу мистера Бене и Чарльза Саммерса! В их обществе я расскажу – не о требовании комитета, а о моем к нему отношении. Я корил себя за недостаточную сообразительность и за то, что оставил друга в беде. Единственным оправданием мне служили ушибы и «отсроченная контузия». Надо будет каким-то образом увести Бене от Чарльза и исподволь завязать разговор про «Алкиону» и тамошних дам.