Буйный Терек. Книга 2 - Хаджи-Мурат Мугуев

— Ничего, я завтракал.

— Тогда вот фрукты и вино, а затем в путь, — решительно произнесла она.

— В путь? — удивился Небольсин.

— Конечно, не сидеть же нам здесь до обеда, милый Небольсин. Обед у нас в два, сейчас одиннадцать. Я пригласила генералов с супругами и ваших друзей Пулло, Стенбока и Куракина. Все соберутся к двум часам. Зачем же нам сидеть здесь, в душных комнатах, до этого времени? Ведь я потому и написала вам «прошу к одиннадцати», чтобы побыть отдельно от них. Мы поедем на эти три часа куда-нибудь на воздух, за Сунжу или слободку…

— Поближе к чеченцам! — улыбнулся Чегодаев.

— Да, еще лучше было б к ним в горы, посмотреть, познакомиться с ними…

Небольсин улыбнулся.

— Как много в вас, Евдоксия Павловна, милой романтики, которой так восхищаются наши писатели и о которой рассказывают гвардейские бонвиваны, даже шагу не ступившие на чеченскую или кумыкскую землю.

— И пусть! Но мне нравятся эти, может быть и выдуманные, люди и, возможно, вовсе не похожий на правду мир. Зато он не походит на чиновничье-чопорный мир, какой окружает нас в Санкт-Петербурге. Балы, казенные празднества, размеренные слова, обдуманная фальшь и постоянная боязнь уха Третьего отделения… И глаза графа Бенкендорфа.

— Евдокси! Вас могут услышать люди, — умоляюще сказал по-французски Чегодаев.

— Чтобы не волновать ваше превосходительство, я пойду переоденусь и через пятнадцать минут буду готова к поездке.

— Не верьте ей, фронда… просто так… говорит, что в данную минуту ей кажется важным, — начал было Чегодаев.

— Модная салонная болезнь, я наблюдал ее в Петербурге… У меня и кузины страдают этим заразительным поветрием, — засмеялся Небольсин.

— Вот именно. Получил я на днях письмо из Франции от одного из моих друзей но Лионскому Кредиту[60]. Так там тоже бог его знает что творится в обществе. До сих пор не могут уняться страсти в связи с низложением Бурбонов и воцарением Орлеанов, — меняя тему разговора, сказал Чегодаев.

— А что это за Лионский Кредит?

— Акционерное общество, иначе именуемое «Лионский бархат». Надеюсь, слышали о таком? Так я, извольте-с видеть, один из его пайщиков…

— Вот как?! — удивился Небольсин, даже не представляя себе, что этот чванный и респектабельный чиновник мог быть дельцом и акционером известного в Европе торгового общества.

— Удивлены? О! — засмеялся Чегодаев. — А дело обстоит просто. В бытность свою во Франции я познакомился с делами этого общества, вник в их суть и понял, что держать втуне имеющиеся в наличии деньги — преступление. А у меня как раз в те дни получено было наследство от покойной матери моей, тысяч этак до четырехсот, серебром, конечно. Я и вложил в Лионский Кредит двести тысяч… И не ошибся. Дивиденды одни скоро покроют треть капитала…

— Не подозревал в вас таланта негоции…

— А я и сам не знал о нем, — чистосердечно признался Чегодаев. — Одно понимал — нельзя деньги держать без движения…

— А это не мешает вам но службе?

— О нет… наоборот. Его сиятельство граф Адлерберг весьма одобрил мое решение, а граф Александр Христофорович присовокупил: «И нам бы следовало открыть столь полезное дело». Конечно, после таких милостивых слов было разрешено перевести деньги на Лионский Кредит.

Этот штатский департаментский генерал неожиданно поворачивался к Небольсину новой стороной.

«Как я мало знаю жизнь и плохо постигаю людей», — с удивлением думал капитан, слушая Чегодаева, одновременно являвшегося образцом послушного исполнителя приказов чиновного Петербурга и умного, расчетливого дельца, приумножавшего свои капиталы.

— Вот и я, — появляясь перед ними, сказала Евдоксия Павловна.

Одета она была в легкое простое платье. На голове — широкополая шляпа, завязывавшаяся бантами под подбородком, через руку перекинута кремовая накидка.

Изящная линейка на высоких колесах, с обитой материей спинкой, разделявшей седоков, стояла у калитки. Рядом с кучером на козлах сидел казачок, мальчик лет четырнадцати. Они сдернули шапки при виде подходивших господ.

— Специально для прогулок по кавказским дорогам купил за неделю до отъезда сюда. Этот бон вояж очень удобен, — не скрывая своего удовольствия, сообщил Чегодаев.

— Хорош… я еще не встречал таких, — одобрил Небольсин.

— Последняя французская модель.

Евдоксия Павловна иронически улыбнулась, слушая, как муж расхваливал свою петербургскую покупку.

— Путешествуем в удобном тарантасе, а коляска и бон вояж следуют за нами, — снова обстоятельно доложил генерал.

Они расселись. Евдоксия Павловна рядом с Небольсиным, Чегодаев спиной к ним с другой стороны. Линейка тронулась. Сытые кони сразу же взяли рысью, и они быстро выехали за линию слободок и солдатского базара, на котором уже с утра гомонили и суетились люди.

Со степи потянуло запахами трав, свежий ветерок набегал с далеких чеченских гор. Было солнечно и ясно. Небольсин чувствовал на себе взгляд Чегодаевой и изредка, при поворотах дороги или толчках бегущих дрожек, тепло ее локтя.

— Вот теперь расскажите нам о вашей поездке к чеченам и выкупе пленных, — сказала Евдоксия Павловна. — Я нарочно увезла вас сюда, чтобы вы обстоятельно поведали об этом. Ведь генерал и ваши друзья все знают, и им неинтересно было бы слушать ваш рассказ.

Небольсин коротко рассказал о поездке к Мичику, о встрече с чеченцами и выкупе Булаковича и солдата Егоркина.

— Как это интересно… словно в романе, — восторгалась Чегодаева.

Грозная осталась позади.

Дороги зазмеились в разные стороны. Сунжа блестела слева, а лес приблизился к ним.

Небольсин заметил, что господин Чегодаев проявляет беспокойство, то и дело поглядывая по сторонам.

«Побаивается его превосходительство», — подумал капитан и тоже не без озабоченности вспомнил, что пистолеты остались дома. По давно установившемуся неписаному закону на Кавказе никто не выезжал и не выходил без огнестрельного оружия за линию крепости.

— Не повернуть ли назад, господа? — беспокойно сказал Чегодаев. — Крепость вдалеке, посад и слободки тоже… Мне кажется, что и времени остается мало… скоро станут собираться гости…

— Что вы, что вы… — запротестовала Евдоксия Павловна. — Чеченцев, которые жаждут похитить нас, нет, а до двух часов еще далеко.

— Ваше превосходительство… во-он казак чегой-то рукой машет, — обращаясь к Чегодаеву и сдерживая коней, сказал кучер.

Впереди, из-за камня и окружавших его кустов, поднялась фигура бородатого казака, державшего в руке ружье, другой он энергично махал над головой.

— Стой, Трифон! — с облегчением сказал Чегодаев. — Наконец-то одна разумная, христианская душа.

Кучер сдержал коней. Мальчик соскочил с козел и помог генералу сойти на землю.

— Пойдемте к нему, господа, — предложила Евдоксия Павловна, видя, что казак что-то говорит им. — Кажется, поход к чеченцам и похищение знатного петербургского гостя не состоится. Насколько я понимаю, казак этот — часовой и крайне обозлен нашим здесь появлением, — сказала Евдоксия Павловна, с удовольствием шагая по траве вдоль дороги.

— Здравствуй, станичник! — поздоровался Небольсин.

— Здравья желаю, вашескородие, — оглядывая неожиданных гостей, сказал казак.

— Часовой?

— Так точно, а впереде другой в дозоре находится, во-он там, у лясочка… А как же вы, вашескородие, так далече от крепости?.. Не полагается это… Тут скрозь чечены по лесу ховаются, не ровен час стрельнут, а то и хуже, на аркан возьмут, — неодобрительно покачал головой казак. — Туда, вашсокбродь, с барыней не ходьте… оттель какой ни на есть кунак выкинется, да на аркан… Ищи тогда ветра в поле.

— А ты тогда зачем здесь? — недовольно спросил Чегодаев.

— А я для свово дела стою… Смотреть за полем да чечена не прозевать, вот и вся моя дела, господин… — глядя на штатский костюм Чегодаева, сказал казак.

— Я генерал, зови превосходительством.

Казак лукаво ухмыльнулся, и, подмигивая, сказал:

— Енерал, да не с того конца… Я, верно, господин, и не знаю, как вас величать по чин-званию….

— Это великий князь, зови его вашим высочеством, — задыхаясь от смеха, еле проговорила Евдоксия Павловна.

— Великий князь, — недоверчиво протянул казак. — Никак нет, барыня, шуткуете. Неужто таки велики князья бывают? Они не великий князь… — ткнул он рукой в сторону Чегодаева.

— Почему так думаешь? — смеясь, спросила Евдоксия Павловна.

— Великий — это значит боль-шой, — важно сказал казак, — а они так себе, не дюже великие, опять же и… — он задумался, — и лицом не вышли.

— Как так? — от души расхохоталась Чегодаева.

— Да так, не больно красивши, сказать, вроди Володи…