Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Семенов Юлиан Семенович

Он закинул руки за голову и, уставясь в потолок, горестно вздохнул.

— Пойдемте завтракать, — предложил Невский.

— Идите, — не поворачивая головы, глухо отозвался Куплетов. — Я лучше посплю.

Вид у него и в самом деле был усталый и вызывающий скорее жалость, нежели другие чувства.

Но ведь он взял! — с внезапным отчаянием подумал Невский. Он! Больше некому. Взял — и молчит. И даже не раскаивается. Вот человек!..

— А насчет Лиды — это верно? — спросил он тихо.

Куплетов мельком взглянул на него, как-то брезгливо морща лоб, и зарылся щекой в подушку.

— Все — вранье! — провозгласил он. — Ну, конечно нет! Успокоились? Ведь может человек вот просто так, потехи ради. Не со зла же.

Невский ничего не ответил. Он сдернул с вешалки красно-оранжевую куртку с сине-белым капюшоном, уже окончательно просохшую к утру, и, на ходу натягивая ее на себя, вылетел из комнаты.

Он знал, что Куплетов потешается над ним, но ждал именно этих слов. И — дождался наконец. Вот что обидно.

Двери из вестибюля на улицу были настежь.

Снаружи по-прежнему моросил мелкий нудный дождь, но на площадке перед домом толклось много народу.

Все о чем-то разом говорили.

Невскому удалось только разобрать: "И все. Убили. Нынче ночью. Как она теперь одна?.."

Глава 9

Было промозгло, не по-летнему зябко, и оттого все кругом кутались в плащи и куртки. В воздухе плавали цветастые зонты. Всеми владело непонятное, гнетущее возбуждение.

На глаза Невскому попались его соседи по столу.

— Всем — здрасьте. С самым добрым утром, — поприветствовал он их машинально.

— Да какое уж там доброе!.. — горестно молвил Лазаретов и тыльной стороной большого пальца смахнул с кончика носа дождевую каплю.

— Это просто неслыханно, — подала голос Виолетта Прохоровна. — Ужас! Если бы я только знала, то. никогда бы не приехала сюда. Да-да! Ни за что!

— А вот мне интересно, откуда ж вы могли бы знать? — неожиданно рассердился Лазаретов. — Вы, Виолетта Прохоровна, право, иногда такие удивительные вещи говорите!..

Он вытащил большой носовой платок, расправил его и громко высморкался, строго глядя на Невского.

— Да что тут, собственно, случилось? — спросил тот. — Я слышал, какое-то убийство.

— Да-да! — закивал Лазаретов. — Жуткое убийство. Представляете?

— Здесь, в санатории?

— Ну, вы уж скажете!.. Упаси боже, чтобы — тут! — замахал руками Лазаретов.

— Медсестра, — ледяным тоном произнесла Евфросинья Аристарховна.

— Как?! — едва слышно, чужим совершенно голосом, пробормотал Невский. — Лидия Степановна? Ее. убили?

Страшное предчувствие сжало все внутри в напряженно бьющийся комок.

— Этого еще не хватало! — опешил Лазаретов. — Нет, она жива. Но ее муж!..

— За что? — невольно вырвалось у Невского.

Лазаретов лишь выразительно поморщился да руками развел: дескать, батюшки, за что ж на свете убивают, экий вы наивный человек!..

— Вот этого как раз никто толком и не знает, — словно проснувшись, защебетала Виолетта Прохоровна. — Говорят разное. И жулик, и подрался, и кто-то, может быть, из зависти. У нас тут такая паника.

— Виолетта Прохоровна, — с мягкой укоризной произнес Лазаретов, опять вы какие-то удивительные вещи говорите. Где вы видите панику? Я, по-вашему, паникую, или, скажем, Михаил Викторович, или Евфросинья Аристарховна? Право. Совестно такое слушать!

Разволновавшись, Невский и не пробовал вникать в смысл его слов.

На мгновение в памяти всплыло самодовольно ухмыляющееся лицо Куплетова.

"Она вам такого наговорит. А вы уши и развесили. У нее жених! Четвертый год!.."

Да откуда? Почему?

И теперь вот это совершенно несуразное, внезапное убийство. Черт знает что!

— Кто сообщил?

— Она сама — Лидия Степановна, — с готовностью ответила Виолетта Прохоровна. — Прибежала утром — и криком кричать. Всех подняла. И уж так убивалась, так убивалась. Я, правда, не видела. Но — говорят!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И я не слышал ничего, досадливо подумал Невский. А под носом вон что происходит. Только время зря потратил на пустые препирательства с массовиком!..

— Вы ведь вчера поздно с ней гуляли. — ни с того ни с сего, меланхолично глядя в сторону, заметила вдруг Евфросинья Аристарховна.

То была солидная оплеуха, однако Невский сделал вид, что это — так, сущий пустяк, не стоящий в действительности долгих обсуждений.

— Верно. Я проводил ее до автобусной остановки. Потому что было очень поздно и темно. А вы, простите, за всеми эдак наблюдаете или только за мной?

Лазаретов заинтересованно прислушался.

— Я ни за кем не слежу, — враждебно проговорила Евфросинья Аристарховна.

— Ой ли?! — качнул головою Невский. — Что-то мне не слишком верится.

— И на здоровье. Я никого не прошу верить мне или нет. Но разнузданных гулянок у себя под окнами я тоже не потерплю! Это вам не танцульки, и вы не у себя дома. Здесь, как вы знаете, общественное место.

Последние фразы она произнесла нарочито громким голосом, чтоб было слышно всем, после чего, считая, вероятно, свою миссию успешно выполненной, со смиренным видом отошла на несколько шагов.

Вон ты куда хватила, подумал Невский. Недооценил я тебя, тихоню.

В другой бы раз он только равнодушно отмахнулся, не придав ее словам значенья, но теперь все сказанное обрело вдруг непонятный и тревожащий подтекст.

Нет, никакой вины он за собой, естественно, не ощущал, однако догадался: Евфросинья Аристарховна и впредь готова отравлять ему существовование — и потому, что он одним уж своим видом и манерами вести себя не вписывался в четкий круг ее житейских представлений, и потому, что, надо полагать, сама поборница высоких нравственных устоев относилась к категории людей, которым просто тошно делается, ежели кому-либо другому в данный миг легко и хорошо.

Она была вдовой со стажем и несла его, как знамя, тяжелеющее год от года, и, похоже, искренне подозревала всех, кто этим стажем не располагал или хотя бы не стремился к обретенью такового.

— Вот и поругались, — горестно развел руками Лазаретов. — Тут покойник, а они.

— Да что вы? В нашем корпусе? — побледнела Виолетта Прохоровна. — Он здесь?!

— Виолетта Прохоровна, иногда вы не понимаете азбучных вещей, — нервно дернулся Лазаретов. Судя по всему, у них тут завязался нежный, трогательный, старческий роман. — Ну, конечно же он дома. Или в городской больнице, в морге... А вот Лидия Степановна.

— Она у себя? — быстро спросил Невский.

— Была в кабинете, — подтвердил Лазаретов. — Да у нее там, знаете, народ.

— Не беспокойтесь.

— Боже мой, я останусь сегодня без завтрака, — трагически сообщила Виолетта Прохоровна. — От такого кошмара я буду болеть четыре дня.

Но Невский ее уже не слушал.

Через две ступеньки он помчался по парадной лестнице к дверям, наверх.

Что было после, Невский почти не запомнил.

До самого обеда день прошел в волнениях и совершенно бестолково.

Все вокруг бродили взбудораженные, болтали без умолку, строя версии одна нелепее другой, шумели, мешали друг другу, бесцельно толчась из угла в угол, а нудный дождь все лил да лил, и налетал порывами резкий холодный ветер, и было такое одинокое чувство, будто лето вдруг закончилось и всем давно уж пора по домам.

Но это было потом.

А тогда Лидочка сидела в своем кресле под торшером, бессильно уронив руки на колени, осунувшаяся, разом постаревшая и подурневшая.

В комнате находились какие-то посторонние, незнакомые люди, но Невский не обратил на них внимания, да и они его словно не заметили.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он сразу прошел к креслу в углу — и надолго остался там стоять.

Лидочка лишь на миг подняла на него глаза, сухие, с воспаленными веками, — и тотчас опустила.

И во взгляде ее не было ни признательности за то, что он явился — вот сейчас, к ней! — ни отчаяния, ни боли, ни мольбы об утешении и сострадании — все словно спряталось куда-то внутрь, сжалось и окаменело.