Свечка. Том 1 - Валерий Залотуха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ва-ал! Ва-ал! Ва-ал!
Женщина в черном нетерпеливо подсказывает:
– Валентина Ивановна.
Валентина Ивановна? Какая Валентина Ивановна? Моя Валентина Ивановна?
Харон: Звонили из Ад…
Из Администрации Президента – знаю.
Харон: Наумов…
Наум – знаю.
Харон: Президент…
Дед – знаю.
Харон: Назначил Сокрушилина…
Генпрокурором – знаю! Я даже знаю, как это было: Наум адветайзинг, а Дед прочитайзинг, ха-ха! По телевизору показали, как меня берут, а он посмотрел и Сокрушилина должностью наградил, Генеральным прокурором заделал. И всем хорошо! Всем? Всем, всем, ха-ха-ха! Так что да здравствует закон всемирного понимания (он же закон всемирного непонимания)!
Всё знаю, всё понимаю, только одно не могу понять: женщина в черном и Валентина Ивановна – одно и то же лицо? Нет, про лицо я как раз понимаю: черные очки – глаза долой, толстый-толстый слой пудры – и никаких вам ямочек на щеках, платок на голову – волос не видно, а голос чужой – вчера кричала – связки порвала, так что вполне может быть, что лицо одно и то же, но фигура… Куда, извините, делись бедра, куда, извините, делась грудь? Где та полоска, которая вчера меня чуть с ума не свела? Вот чего я не понимаю, решительно не понимаю!
– Вы – Валентина Ивановна?
– Я – Валентина Ивановна. Вам знаком данный предмет, Золоторотов?
Знаком ли он мне? Эх, Валентина Ивановна, Валентина Ивановна… Да этот, как вы выразились, предмет, я из тысячи точно таких же предметов выберу! Чтобы различать китайцев, совсем не обязательно жить в Китае, достаточно хотя бы с одним китайцем дружить, а еще лучше полюбить его, хотя, наверное, это и непросто – полюбить китайца, почему-то никогда эта мысль в голову не приходила…
– Так вам знаком данный предмет, Золоторотов?
– Это… мой… ножичек… Мой любимый ножичек! Знаете, с ним какая-то мистика всегда происходит: сколько раз я его терял и столько же находил! Ножичек… Мой…
Я протягиваю к нему руку, но Щорс ее перехватывает:
– Был твой, стал наш.
– В каком смысле – ваш? Предупреждаю – я без него отсюда не уйду.
1-й замполит: Только не надо нас пугать.
2-й замполит: Мы и так пуганые.
Валентина Ивановна: Так вы признаете этот предмет своим?
– Конечно признаю!
Валентина Ивановна: Хорошо. Прочтите и распишитесь.
Я беру у нее ручку и снова вспоминаю, что мне Цышев говорил:
– Нет!
Валентина Ивановна (читает): «Я, Золоторотов Е. А., проживающий по адресу: Москва, Братиславская улица, дом …, квартира …, пятого апреля сего года выследил на улице девочку Мамаеву-Гуляеву Кристину, 13 лет, вошел с ней в лифт по адресу: Суминский проезд, дом …, и, угрожая ножом швейцарского производства с крестом, совершил с ней половой акт в особо развратной форме. После совершения полового акта в особо развратной форме я приказал ей молчать под страхом неминуемой смерти и в подтверждение своих слов сделал ножом надрез на щеке Мамаевой-Гуляевой Кристины длиною четыре сантиметра. Покинув лифт, я убежал. С моих слов записано верно». Вы поняли, Золоторотов?
– Что?
– Вы всё поняли?
– Нет.
– Почему?
– Я не слышал.
– Почему вы не слышали?
– Я кино смотрел.
– Какое кино?
Такое. Страшное. Самое страшное в моей жизни кино.
…Мама бежала у края толпы, которая еще недавно кричала мне вслед и улюлюкала, и я сразу ее узнал: синие спортивные бриджи, выцветшая штормовка, малиновый берет и маленький рюкзачок, который весело подскакивал за ее спиной. (Никогда не думал, что моя мама так быстро бегает!) Она удалялась вместе с толпой, стремительно приближаясь к раскрытой «книге» СЭВа, штурмуя мэрию, исчезая, возникая и вновь исчезая, и, чтобы она не исчезла совсем, я закричал изо всех сил:
– Мама!!!
– Что с вами, Золоторотов? Вам плохо?
– Мне хорошо.
Мне очень хорошо, Валентина Ивановна, только, пожалуйста, не задавайте больше ваших вопросов, потому что я должен сам с собой сейчас поговорить, сам себе на свои вопросы ответить. – Почему эта девочка указала на меня? – Потому что она видела меня в церкви, в которой Пушкин венчался. – Там было много людей, почему же она указала именно на меня? – Потому что я на нее посмотрел. – Почему ты на нее посмотрел? – Потому что я поставил свечку. – А если бы ты не ставил свечку, ты бы на нее не посмотрел? – Ну конечно же! Я бы сразу ушел, если бы не свечка!
– Что вы сказали, Золоторотов?
– Я? Ничего…
– Вы сказали «свечка». Какая свечка?
Копеечная! От которой Москва сгорела (шутка). Улыбнитесь, Валентина Ивановна, вам так идет улыбка! А вы, значит, на следующий день после смерти любимого на работу вышли? Как Инна Чурикова в фильме «Прошу слова» после смерти своего сына. И я прошу слова, Я ПРОШУ СЛОВА! Я просто обязан это всем сказать, до всех донести: ЛЮДИ! БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! НИКОГДА НЕ ХОДИТЕ В ЦЕРКОВЬ! НИ В КАКОЙ ПУШКИН ВЕНЧАЛСЯ, НИ В КАКУЮ ДРУГУЮ! НО ЕСЛИ УЖ ВЫ ТУДА ЗАШЛИ, НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ СТАВЬТЕ ТАМ СВЕЧКУ! НИ В ПРОСТОДУШНОМ СМЫСЛЕ, НИ В КАКОМ ДРУГОМ! Потому что как только вы это сделаете, так сразу всё и начнется! Или девочка будет стоять, и вы на нее посмотрите, как нельзя на девочек смотреть, или что еще… И сразу виноваты будете! Потому что ваша вина всегда с вами, она здесь, рядом, как говорится, в кустах! А фамилия его КУСТАВИНОВ! Он славный паренек, он честь своей сестры защищал! В Чечне воевал, потому что повезло! На АЗЛК за так работает, за бесплатно, потому что деньги начальство ворует, переводит в доллары и прячет за границей, а он верит! ЧТО РОССИЯ С КОЛЕН ПОДНИМЕТСЯ! Никто не верит, а он верит! А ему за это – отбить не скажу что, всё на свете отбить! А знаете, как они это делают? Наручниками за трубу повыше, вот хоть за ту, чтобы на цыпочках стоял, и ногами в пах, ногами в пах! Одному отбить всё на свете, а на другого собаку повесить! А знаете, как ту собаку зовут? ЕЕ МИЛКА ЗОВУТ! Да, я виновен, можете расстреливать меня ежедневно и ежечасно сколько угодно лет, только Милку не трогайте, пощадите собачку! А вам, Валентина Ивановна, я вынужден сказать, что вы очень переменились, очень переменились… Про лицо я понимаю, но фигура… Куда, извините, делись ваши бедра? Куда, извините, делась ваша грудь? А самое главное – где та восхитительная полоска, которая меня буквально с ума свела?
– Я бы таких, как ты, не расстреливала, а собственными руками душила, мразь!
Это вы мне? Но куда же вы, Валентина Ивановна? Разве я не правду говорю? Правду! Только правду, и ничего кроме правды! Хотя, сказать по правде, перед той полоской никакая правда не устоит, потому что, как ни крути, удовольствие выше правды! Удовольствие выше правды, не правда ли?
Его били, а он смеялся.
Тебя били, а ты смеялся.
И все удивлялся, спрашивая: «Но как же так, милостивые государи, как же так?»
Приложение поэтическое[38]
Анна Твёрдохлебова
Родина и мать
Поэма
Был у одной материОдин неудачный сын.Хоть она его и любила —Ведь был у нее он один.
Родился он ранним утромСтуденым февральским днем,Порвав все, что можно было,Ведь выходил он вверх дном.
Она его грудью кормилаСытным своим молоком,Лелеяла и любила,Не знала, что будет потом.
А мальчик рос понемногу,Учился читать и писать,Чтоб правильную дорогуВ жизни себе отыскать.
Однажды спросил он маму:«Мама, где мой отец?»Ему ответила прямо,Какой у отца был конец:
«Отец, сын, твой был геолог,В тайге проводил круглый год.Искал для страны железоИ марганец, калий и йод.
Однажды заснул в палаткеУ догорающего костра,И искра, одна лишь искраЖизнь его унесла!»
Так рос его сын-мальчишка,Не лез за хлебом в суму,Пуста была их сберкнижка —Мать всё отдавала ему.
Потом он закончил школуИ армию он отслужил,Потом институт закончилИ как семейный зажил.
Теперь он жил отдельно,И видел он редко матьИ, несмотря на все, что было,Стал ее забывать.
И в те же самые годыЖила своей жизнью страна,Шумели вешние воды,Как в прежние времена.
Но и враги не дремали,Всё ждали – когда, когдаОни нанесут народуСвой коварный удар.
И это случилось однажды.А план их был таков:Чтобы страна развалиласьНа пятнадцать отдельных кусков.
И вот все однажды проснулись —И нет уже той страны!В какую даль ни глянешь —Границы везде видны.
Но есть и еще граница —Невидимая она, —Меж матерью и сыномНевидимо пролегла,
И их навсегда разделила,Как острый бандитский нож.Мать осталась жить в стране Правда,А сын теперь жил в стране Ложь.
В стране по имени ПравдаВсе счастливы и равны,Все молоды и красивыИ травы всегда зелены.
За это их ненавидятЖильцы самой лживой страны.В холодных огнях рекламыИх лица почти не видны.
Девиз страны Правда известен:«Что есть у тебя – отдай!»
У соседей же он неуместен.Там только: «Купи-продай».
Купить, конечно б, неплохо,Да только было б на что,Когда голодные блохиСкачут по твоему пальто.
Лишь куст зеленой смородиныРастет во дворе под окном.«А может, продам я Родину? —Решил он. – Что будет, то будет потом!»
Потом что было, то было,Закон справедлив, но суров —Взяли и посадили.«Сиди, друг, и будь здоров».
Сидеть все сегодня рады,И он был немного рад.Небось, не осадный город,Не голод, не Ленинград.
Затем он забыл, как водится.Ведь принято теперь забывать,Что кроме проданной РодиныЕсть у него и мать!
Наверно, он многое понял,Одно лишь не мог понять,Что если ты предал Родину,То, значит, ты предал и мать!
«Мама, что теперь делать? —Вскричал он. – Дай мне ответ!»Но встала мать и сказала:«Ты умер. Тебя для меня нет!»
Опубликовано в газете «Русская Правда» 13.07.98 г.
