Забавные повадки людей - Гала Рубинштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он тебе непременно правду скажет, потому что боги не врут. Это ниже их достоинства.
Но если честно, мне это кажется какой-то литературщиной дурного пошиба. Ну, я понимаю, подкинуть тебе немножко денег — это вполне хороший тон для тяжело больного демиурга. А убивать... Фи, это как-то неинтеллигентно. Хотя черт их всех разберет, я в последнее время вообще людей перестала понимать. Вот получу Нобелевскую премию и куплю себе какой-нибудь дешевенький островок в Тихом океане. А то я так не играю — если уж всё равно экзистенциальное одиночество, то зачем тогда соседи? Мне и то и другое не потянуть, годы мои еще пока не те. Так что остается один выход — необитаемый остров. Или даже лучше — необитаемая планета. Опустите мне веки, укусите меня змеёй, засыпьте мое тело песком, короче говоря. А я шарфик поправлю, улыбнусь загадочно, и только вы меня и видели. Потому что сил никаких нет на социальные взаимодействия, черт их побери совсем...
* * *Здравствуй, моя радость!
Извини, что давно не писала. Пару дней назад, разбирая документы, наткнулась на медицинскую страховку, которую сделала пару месяцев назад, по наводке Этьена, как я теперь понимаю. На сон грядущий читала страховой полис, после чего меня всю ночь мучили кошмары. Я попадала в аварию, тонула в пруду, а под утро на меня напала стая диких кабанов. Нель, ты биолог, вот скажи мне: дикие кабаны ходят стаями? Или бродят по лесу в одиночестве, мучительно завидуя волкам или хотя бы баранам? Из всего перечня мне не приснился только пожар и падение с высоты. Что я не замедлила восполнить наяву: утром вышла на набережную и свалилась с лестницы. Как выяснилось впоследствии, вывихнула запястье. После чего села на камушек выкурить утешительную сигарету и подожгла прядь волос. Самое смешное, что за вывих я действительно получу немножко денег. Только надо будет осторожно с ними обращаться: на солнечном свету они могут превратиться в саламандру. Нелька, я не буду спрашивать, ходят ли саламандры стаями, ты мне только скажи — они не кусаются? А то я хотела бы как-то подготовиться, хотя бы морально.
Теперь по ночам просыпаюсь оттого, что грызу повязку на руке. Какой-то мелкий ужас тоненьким голосом вопит еле слышно, что тесно, страшно, больно, что его похоронили заживо, что воздуха не хватает, а дальше уже просто скулит жалобно. Я баюкаю, пою песенку, иду в ванную выпить таблетку, но сворачиваю на кухню и пью коньяк — почему бы мне его с вечера не поставить возле кровати, ты не знаешь? Хотя, конечно, это было бы слишком просто.
Самое ужасное, что я после этого вывиха наконец-то поняла: всё кончено, Олега нет и не будет больше никогда. Как будто через маленький разрыв связок заползла чернота, и вся моя тщательная защита, вся моя философская мудрость развалилась на мелкие кусочки. Наподобие этих новых лобовых стёкол, которые вообще-то никогда не бьются, но если уж все-таки бьются — то вдребезги. Никаких компромиссов.
Вот ведь странно, если подумать. Каким-то мистическим образом внутренняя цельность неразрывно связана с внешней целостностью. По крайней мере у меня. От малейшего пореза на коже рождается трещина и растет с каждым днем, прорастает корнями вглубь, и вот уже оглянуться не успеешь, как она щекочет самое нутро, по капельке вливая в душу холод и пустоту.
Может, есть какое-нибудь логическое объяснение, как ты думаешь? Может, это природа так специально придумала, чтобы мы с ранами на теле не прыгали, как клоуны, а забивались в угол и зализывали ранку, пока не затянется, и слёзками поливали, чтоб никакой злой микроб не проник...
Так что я планирую посидеть пару дней дома, тем более что заняться мне совершенно нечем. До отъезда еще целая неделя, менять билет хлопотно, да и незачем, а погода за окном необыкновенно мерзкая, даже для побережья.
Собираюсь сегодня варить борщ одной левой. И если мне это удастся, то готовься к тому, что вы меня потеряете: я сбегу с бродячим цирком, чтобы не губить призвание.
Только не говори мне, ради всего святого, что я уже давным-давно в труппе, — я, если честно, и сама догадываюсь.
Целую тебя нежно.
* * *«Морской дьявол, — говорит она, — а Морской дьявол. Ты почему все время плачешь?»
Я пожимаю плечами и вытягиваюсь на мокром камне.
Какая разница?
Ты смеешься, я плачу, но ведь об одном и том же, душа моя, об одном и том же.
Не надо слов, лучше побрызгай на меня водой. А не то кожа потрескается — потом за три луны не залижешь.
Она берет ракушку, подставляет под волну и опрокидывает мне на живот.
Потом зачем-то подносит ее к уху и смеется.
* * *Зря ты волновалась, долетели мы нормально. Не знаю, как там у вас в Марселе, а у нас в Эдинбурге погода — просто какое-то наказание господне. Третий день дождь, град и собачий холод. Как мне удалось вытащить Костика из гостиницы с камином и баром — понятия не имею. Теперь он бурчит, что я черствая и бездуховная, а это, между прочим, неправда. Вчера, например, я очень остро ощутила бессмертие, а это говорит о высоком духовном развитии, так в журнале «Космополитен» пишут. Хотя единственный журнал, которому я верю безоговорочно, — это «Nature», но они про бессмертие вообще ничего не пишут, а это как-то подозрительно. Может, заговор?
Прошли мы с Костиком по местам боевой славы. Во-первых, вроде как разведка боем, а во-вторых, местный университет — самая любимая моя альма-матер из всего сонма альма-матерей, в которых мне довелось поучиться. А потом засели в библиотеке, обложившись всевозможными списками: список патентов за последние пять лет, список всех фирм и лабораторий Шотландии и самый главный список — всех участников университетского семинара. Потому что, если мне не изменяет интуиция, всё сходится на университете. Может,
