Росс Полдарк - Уинстон Грэм

В это мгновение двое мужчин подхватили его и перекинули через седло. Когда он стал соскальзывать, конюх перебежал на другую сторону. Своевременный толчок вверх, и Джуд наконец крепко уселся в седле, поддерживаемый мужчинами с двух сторон. Старый слепой Рамут стоял, не шелохнувшись. Затем, сунув одну ногу Джуда глубоко в стремя, Рамуту шлепком дали понять, чтобы он трогался.

На выезде из города, пока он ехал по мосту и на протяжении всего подъема по пыльному холму, Джуд оставался в седле, как приклеенный, обращаясь к прохожим и призывая их покаяться, пока еще не поздно.

Освещенные лучами яркого заката, девушки медленно ехали домой под аккомпанемент куплетов и витиеватой брани, дававшей понять, что Джуд еще не выдохся.

Поначалу разговаривали они неохотно, каждая была поглощена собственными мыслями и довольна радостями прошедшего дня. Совместная прогулка позволила им лучше понять друг друга.

Когда солнце зашло за Сент-Агнесс, небо замерцало яркими лимонно-оранжевыми тонами. Поднявшиеся кверху облака оказались вовлечены в яркую игру красок, и, потеряв форму, окрасились в причудливые цвета. Всё это походило на картину второго пришествия, которое совсем недавно во всеуслышание предрекал едущий вдалеке Джуд.

- Верити, - произнесла Демельза. - Насчет этой одежды.

- Да?

- Фунт, одиннадцать шиллингов и шесть пенсов выглядят весьма дороговато для парочки корсетов.

- Они хорошего качества. И послужат тебе изрядно.

- Прежде у меня никогда не было настоящей пары корсетов. Я боялась, что они захотят, чтобы я разделась А мое белье просто ужасно.

- Я одолжу тебе кое-что из моего, когда пойдешь на примерку

- Ты пойдешь вместе со мной?

- Да. Мы можем встретиться где-то на пути.

- А почему бы тебе тогда не остаться в Нампаре? Еще на две недели?

- Дорогая, я весьма польщена и благодарна за твое приглашение. Но я нужна в Тренвите. Быть может, я навещу тебя вновь к весне?

Некоторое время они ехали молча.

- А двадцать девять шиллингов за эту шляпку для верховой езды. И это прелестное сиреневое с зеленым платье. Боюсь, нам не следовало на них тратиться.

- Тебе не следует так себя корить.

- На то есть причина. Мне следовало сказать её тебе раньше.

- Сказать что?

Демельза замялась.

- Что, может, мои размеры не будут прежними. Тогда я не смогу их носить, и деньги будут выброшены на ветер.

Верити понадобилось мгновение, чтобы уловить смысл сказанного, поскольку Демельза выпалила всё одним духом. Дорога в этом месте сужалась и становилась неровной, поэтому лошади пошли вереницей. Лишь когда они вновь поехали бок о бок, Верити осмелилась спросить:

- Милая, ты имеешь ввиду...?

- Да.

- О, я весьма рада за тебя, - Верити с трудом подбирала слова. - Ты, должно быть, очень счастлива.

- Вообще-то нет, - произнесла Демельза, - особой радости я не испытываю. Мой прежний распорядок нарушен, а в ночь на прошлое воскресенье я бодрствовала всю ночь и чувствовала себя странно. Сегодняшним утром меня вновь тошнило, точь-в-точь как Гаррика, когда тот наглотается червей.

Верити рассмеялась.

- И ты волнуешься из парочки платьев! Росс... Росс будет в восторге!

- О, я пока не могу ему признаться. Он слегка странноват в таких делах. Реши он, что я приболела, так заставит меня сиднем сидеть весь день и бездельничать.

Яркое сияние исчезло с небосвода, оставив после себя облака, омытые насыщеным фиолетовым свечением. Скудный сельский пейзаж окутался теплым светом - бесчисленные стада коз на вересковых пустошах, отдельные стога сжатой пшеницы, деревянные верхушки шахт, серая черепица и обмазанные глиной лачуги; светились и девичьи лица под широкоми шляпками, а ноздри лошадей поблескивали.

Ветерок стих, и вечернюю тишину нарушали лишь звуки езды: клацанье лошадиных зубов об удила, скрип кожаных седел и цоканье копыт. На небе застыл полумесяц, и Демельза поклонилась ему. Верити обернулась и посмотрела назад. Джуд находился от них в четверти мили, а Рамут остановился и пощипывал живую изгородь. Джуд же распевал:

- И лето мы везем домой, что следует за маем....

Они подъехали к Баргусу. В этом мрачном и пустынном месте погребали душегубов и самоубийц. Виселица уже несколько месяцев пустовала, но место считалось нечистым, и обе с облегчением вздохнули, проехав его еще до наступления темноты.

Теперь, когда они вошли в знакомые места, лошади перешли на рысь, но девушки придержали их, чтобы Джуд не остался далеко позади.

- Я слегка побаиваюсь, - произнесла Демельза, словно громко разговаривала сама с собой.

Взглянув на Демельзу, Верити поняла, что та имела в виду не привидения или разбойников.

- Я тебя понимаю, дорогая. После родов вскоре всё пройдет и...

- Нет-нет, - прервала её Демельза. - Я не за себя боюсь, а за Росса. Видишь ли, он любит меня совсем еще недолго. А теперь я стану уродиной на многие месяцы. Вдруг он увидит, как я уткой переваливаюсь по дому, и забудет, что когда-то меня любил.

- Тебе не следует этого опасаться. Росс никогда ничего не забывает. Я полагаю, - Верити всмотрелась в сгущающиеся сумерки, - это черта нашей семьи.

Последние три мили они преодолели в полной тишине. Молодая луна вслед за солнцем опускалась вниз. Вскоре она исчезла, оставив после себя тонкую дымку. Демельза смотрела, как крохотные летучие мыши кружат и мелькают на их пути.

Когда девушки проехали молодые рощицы возле Уил-Мейден и въехали в знакомую долину, то почувствовали облегчение. По обочинам стояли свежесжатые стога - два пшеничных и один овсяный; по утрам, в лучах рассвета, они светились золотом - два ярко, а один тускло. В конце долины мерцали огоньки Нампары.

Росс стоял в дверях, поджидая, чтобы помочь им спуститься с седла и провести в дом.

- А где Джуд? - спросил он. - Он что...?

- Он там, - ответила Демельза. - Всего лишь там, наверху. Моет лицо у ручья.

Глава седьмая

Осень не желала сдавать свои права, словно наслаждалась своим совершенством. Ноябрьские ураганы не срывались, а листья высоких вязов, желтые, коричневые и бледно-алые, мерно плыли по ручью до самого Рождества. Жизнь в Нампаре текла так же размеренно. Они жили вместе, эти несхожие любовники, в гармонии и согласии, работали, засыпали, ели, любили, смеялись и ладили друг с другом, создав вокруг себя прелестный остров забот, на который внешний мир не делал серьезных попыток покуситься. Рутина их жизни стала частью каждодневного удовольствия.

Джинни Картер приходила в дом, неся привязанного за спиной голубоглазого рыжеволосого младенца. Если ребенок вел себя тихо, то не мешал ей работать. Они приходили каждое утро в семь, а уже в семь вечера Джинни можно было увидеть идущей со своим узелком через холм обратно в Меллин. О Джиме новостей почти не было. Однажды Джинни показала Россу недавно полученное письмо, полное грамматических ошибок, которое написал один из сокамерников Джима. В нем говорилось, что у Джима всё в порядке и он ее очень любит. Росс знал, что Джинни жила за счет матери, а весь свой заработок отсылала Джиму так часто, как только могла. Правда, неизвестно, какая часть этих денег оседала в карманах тюремщика. Только настойчивость миссис Мартин и материнские заботы остановили Джинни от того, чтобы пройти двадцать шест миль до Бодвина, переночевать под забором, а на следующий день вернуться обратно.

Росс подумал, что после Рождества сам отправится туда.

Демельза освободилась от большей части повседневной работы, однако по прежнему постоянно была занята и не находила свободного времени для игры на спинете. Она уже научилась извлекать из инструмента несколько приятных слуху звуков и, как выяснилось, была способна исполнить пару простеньких мелодий, которые знала настолько, что могла спеть. Росс сказал, что в следующем году спинет настроят, и она начнет брать уроки.

Для домочадцев Нампары стало сюрпризом, когда двадцать первого декабря к ним прибыл юный Бартл с запиской от Фрэнсиса, в которой говорилось, что Росса и Демельзу приглашают провести Рождество в Тренвите.

"Не будет никого, кроме нас, - писал Фрэнсис, - дом полностью принадлежит нам. Кузен У.А. в Оксфорде, а мистер и миссис Чайновет отпразднуют Рождество с ее кузеном Дином из Бодмина. Мне грустно от того, что наши семьи не осознают подобным же образом своего кровного родства. К тому же от Верити мы многое слышали о твоей жене (нашей новой кузине) и хотели бы с ней познакомиться. Приходите днем в Сочельник и останьтесь на пару дней".

Росс тщательно обдумал записку, прежде чем ее передать. Послание было написано в приятельском тоне и не создавало впечатления, что писалось под чьим-то давлением, Верити или Элизабет. Росс не желал усугублять трещину в их отношениях, возможно, еще существующую. К тому же казалось досадным отвергать искренний дружеский жест, в особенности от друга детства.