Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его начальство в Государственном департаменте также бывало очень недовольно. «Зачем вообще нужен посол, отказывающийся общаться с правительством, к которому его послали?» – жаловался заместитель Государственного секретаря Уильям Филипс. Поскольку Додд продолжал общаться с некоторыми представителями немецких властей, то формулировка была некоторым преувеличением – но не слишком большим. И уж точно ученый-посол не помогал делу, открыто выражая свое неодобрение многим чиновникам Государственного департамента и представителям дипломатической службы, с которыми ему приходилось иметь дело. Как он совершенно справедливо замечал, вели они себя как элитные члены исключительного сообщества, взращенные в привилегированных семьях и учившиеся в университетах Лиги плюща. Они совершенно не одобряли чужака вроде Додда, а сам он не пытался улучшить с ними отношения. В сущности, Додд только ухудшал их своими доходящими до одержимости требованиями экономить бюджет, вплоть до сокращения телеграмм. Во время его работы посольство отослало на родину множество полезных отчетов, в том числе длинных: по ним было видно более глубокое понимание ситуации в Германии, чем показывали дипломатические отчеты Британии и Франции. Но грошовая экономия, как он сам признавал, создавала в результате впечатление «неполных телеграмм». Он утверждал, что борется лишь со сверхдлинными телеграммами на три-четыре страницы, когда можно обойтись «всего парой сотен слов». Как бы оправдываясь, он продолжал: «Я не отсылаю то, что, возможно, придется опровергать через неделю. Это мое объяснение. Департаменту это может не нравиться».
Додда не любили и военные атташе. Трумэн Смит описывал его как «известного историка, пацифиста». По мнению Смита, посол «выказывал очевидную нелюбовь к военным вопросам» и отсутствие интереса к работе военных атташе, равно как и к стремительному расширению германской армии и военно-воздушных сил. «Тут возникает вопрос о принципиальной пригодности доктора Додда к работе послом в Германии в наш конкретный исторический момент», – писал позже Смит. Кэй в своих неопубликованных мемуарах даже не пытается выражаться дипломатично. Написав, что из-за своих пацифистских убеждений Додд запретил Смиту и другим атташе появляться на официальных мероприятиях в военной форме, она добавила: «Нечасто встречаешь людей, которых в результате потом так презираешь».
Додд вряд ли заслуживал подобных оскорблений. Как указывал потом его биограф Роберт Даллек и другие, нет ни единой причины считать, что любой другой посол, каким бы искусным он ни был, мог бы добиться лучших результатов. Но последний период пребывания Додда в Берлине весь отмечен его сильнейшим разочарованием – и пониманием, что многие из тех, с кем он работал, тоже в нем разочарованы. К концу 1936 г. он снова задумался об уходе с поста – и прямо говорил, что «четырехлетней работы более чем достаточно». На два с половиной месяца он приезжал в США, чтобы заняться пошатнувшимся здоровьем, а в конце октября 1937 г. вернулся в Германию. «Я снова в Берлине, – писал он 29 октября. – Что я могу сделать?»
Но когда на самом деле настало время уезжать, Додд передумал и решил, что срок работы надо продлевать. К тому времени, однако, Рузвельт уже не слишком был в восторге от посла, которого отправил в Берлин в 1933 г., все еще надеясь повлиять на новое германское правительство через такого убежденного демократа, как этот историк из Чикагского университета. По одной из инициатив своего посла президент оказался фактически согласен с Гитлером: оба руководителя стран совершенно не собирались поддерживать стремление Додда собрать новую всемирную конференцию мира.
В последний раз Додд покинул Берлин 29 декабря 1937 г., горюя о том, что в конце концов ему пришлось оставить должность раньше, чем он хотел. «В Государственном департаменте были и до сих пор есть люди, которым не нравлюсь я и моя позиция», – писал он. После возвращения домой в Вирджинию он обнаружил, что чувствует себя все более больным. Когда началась Вторая мировая война, этот человек, которого все считали пацифистом, написал Рузвельту: «Гитлер намерен завоевать весь мир. Если мы не поддержим Англию и Францию, нам придется плохо». 9 февраля 1940 г. он умер в возрасте семидесяти лет, так и не дождавшись вступления своей страны в войну.
Додд уехал из Берлина не один: его семья последовала за ним. Это касалось и его дочери Марты, которая к тому времени настолько вдохновилась своими новыми убеждениями, что в последний свой период пребывания в Германии предприняла нечто экстраординарное. Хотя её любовника, Бориса Виноградова, отозвали в Москву, она съездила туда повидаться с ним, а также встречалась с ним в Париже. Когда же его перевели в советское посольство в Варшаву, она отправилась к нему и туда. Но не только личные отношения привлекали её теперь ко всему советскому. В мемуарах, где она повествовала о своей жизни в Берлине, Марта писала следующее: «Вообще, русские в берлинском посольстве оказались очаровательными людьми – естественными, неформальными, живыми и умными». Одним из этих очаровательных людей был агент по фамилии Бухарцев, берлинский корреспондент советской ежедневной газеты «Известия». Согласно имеющимся документам, именно он после Виноградова стал её куратором для НКВД, советской тайной полиции, занимавшейся также внешним шпионажем. Согласно служебной записке для НКВД, «Марта утверждает, что она – убежденная сторонница коммунистической партии и СССР». В январе 1936 г. Бухарцев сообщал, что он несколько раз встречался с Мартой и что она «прямо выражала свое желание помогать советскому посольству сведениями. Сейчас она глубоко изучает коммунистическую теорию и труд Сталина «Вопросы ленинизма». Её наставник – [Арвид] Харнак, у которого она очень часто бывает».
Харнак был мужем Милдред Харнак, американки и подруги Марты – преподавательницы, также обратившейся к идеям коммунизма. Как и Марта, в Германии Милдред вела себя осторожно и скрывала свои пристрастия – но, в отличие от дочери посла, оставалась в Берлине, что и привело её к трагическим последствиям.
Хотя Марта как любовница не была ни терпеливой, ни верной, она все еще питала привязанность к Виноградову. 14 марта 1937 г. она обратилась с петицией к советским властям, написав, что «мы решили просить официального разрешения пожениться». Две недели спустя она встретилась в Москве с главой Иностранного отдела НКВД Абрамом Слуцким. По его просьбе она подготовила содержательную речь о своей готовности служить Кремлю. «Я предлагаю свою
