Корона с шипами - Джулия Джонс

Кэмрон напрягся. Он ненавидел Райвиса Буранского, ненавидел его холодный тон, его злой язык. Все самое надежное, проверенное столетиями военной науки, этот человек умел принизить, уничтожить одним насмешливым замечанием. Ему дело не было до высоких целей, до людей. Он заботился только о себе.

Но война — это не только тактика: это еще сердце, и душа, и вера. Рыцари Рейза победили в битве при горе Крид не потому, что были опытней и проворней врагов, а потому, что верили в своего командира и защищали свои семьи и дома.

Кэмрон откинул с лица мокрые волосы. У него больше нет дома, некому и не во что верить. У него осталось лишь чувство долга. Он должен отомстить за тех, кто погибли, ибо жили в городе, носящем его имя. И поэтому сейчас он должен уходить отсюда. Медлить нельзя ни минуты. Он должен сделать это ради Мари, Эми, Феласа и часовщика. Ради себя самого.

На горизонте показались золотистые огни Ранзи, и Кэмрон поспешил на их свет — темная одинокая фигурка в темном поле.

13

Узорщик был один в скриптории. Горшочки из-под красок и кисти так и остались невымытыми, ставни — не закрытыми на ночь, а свисавшие с вбитого в потолочную балку крюка куски выделанной кожи напрасно ждали, что Эдериус наконец поднимется и разрежет их на аккуратные прямоугольники. Сколько он себя помнил, с самого детства — с первых восьми лет в Гэризоне и с двадцати — учения на Острове Посвященных — Эдериусу внушали, что лениться нехорошо. Его мать считала, что бездельника легче ввести во грех, а святые отцы убеждали мальчика, что всякий, кто ленится, неминуемо превратится в слабоумного дурачка. Но теперь Эдериус почти сожалел о своем всегдашнем трудолюбии. Разве не оно довело его до нынешнего состояния?

Эдериус вскочил, отпихнул стул и подошел к столику в другом конце комнаты. Там стояла бутыль со спиртом для промывки кистей. Несмотря ни на что, он не мог долго пребывать в бездействии. В одном его мать и святые отцы с Острова были абсолютно солидарны: от лени в голове заводятся лишние мысли.

Изгард сегодня еще не нанес обычный свой визит, и, наливая спирт в чашку, Эдериус поймал себя на том, что в ожидании шагов короля прислушивается к каждому звуку. Волчий вой далеко в горах заставил его подскочить на месте. Эдериус посмотрел на испаряющийся с пальцев разбрызганный спирт и попытался прогнать страх, пренебрежительно передернув плечами. Но боль пронзила сломанную ключицу, лицо писца жалобно сморщилось, он беспомощно покачал головой.

Скорей бы пришел Изгард. Он готов терпеть боль и побои — но это ожидание невыносимо. Оно превращает его в перепуганного, больного старика.

Эдериус схватил чашку со спиртом и так сжал ручку, что побелели костяшки пальцев. Он — узорщик, прошедший обучение у самих Посвященных. И об этом его никто не заставит забыть. Никто и ничто.

Твердой поступью он вернулся к своему столу, собрал все испачканные кисти и погрузил их в чашку — пусть хорошенько пропитаются спиртом, легче будет мыть.

И еще он не должен забывать, что сам этого хотел. Собственное честолюбие привело его к человеку, которого тогда называли Изгардом Альбрехским. Они встретились пять лет назад. Изгард устроил эту встречу в квартале Эрлиш в квадратной комнатке маленькой гостиницы. Через открытое окно в помещение проникали испарения и запахи Вейза.

— Вы должны работать со мной, Эдериус, — излагал свои планы Изгард. — Вы нужны мне. Гэмберон говорит, что вы лучший узорщик в Гэризоне, единственный, кто разбирается в старинных узорах и в секретах мастеров древности. Единственный, кто может помочь мне. Гэризон должен обрести былую мощь. На гэризонский престол вновь должен взойти король. Гэризон — великое государство, и наш народ — великий народ, но столько лет нас топтали ногами, что гэризонцы забыли свои победы, забыли свою гордость.

Изгард преклонил колени и взял Эдериуса за руку.

— Разве вы не любите свою страну, Эдериус? Разве не хотите возрождения Гэризона?

Никогда в жизни не забудет он выражение лица Изгарда в тот момент. Глаза будущего короля сияли, щеки пылали... Он был точно ангел, а прикосновение теплой руки — робким и просительным. Эдериус был тронут до глубины души. Этот блестящий юный вельможа действительно нуждался в нем. Услышав ответ, Изгард поднялся и поцеловал его руку.

Даже теперь при одном воспоминании о том дне у Эдериуса защемило сердце. Изгард тогда был совсем другим. Честолюбивым — да. Жестоким с врагами — безусловно, но и беспредельно великодушным с теми, кого любил. Эдериус до сих пор помнил свою болезнь в первый год их дружбы: он схватил простуду, долгими часами работая в холодных нетопленых комнатах. Изгард не отходил от него. Не давал никому другому заботиться о своем писце; дневал и ночевал у его изголовья, не спал три дня, пока у Эдериуса не прошла лихорадка. И первое, что увидел больной, очнувшись, — это склонившееся над своей кроватью лицо юноши с блестевшими от слез глазами.

— Господь услышал мои молитвы, — сказал он и нежно погладил Эдериуса по щеке, — я получил бесценный дар судьбы. Не знаю, что бы я стал делать без тебя.

Эдериус закрыл глаза. Много воды утекло с тех пор. Тогда были только они трое — Изгард, Гэмберон и он. Каллиграф, ученый и тот, кому предстояло взойти на престол. Четыре безмятежных года — а потом все изменилось. Гэмберон ощутил какую-то тревогу. Это продолжалось много месяцев. Чем дольше он изучал Колючую Корону и ее историю, тем сильней становилась эта тревога. И однажды ночью Гэмберон ворвался в спальню Эдериуса и, плюясь от возбуждения слюной, заявил:

— Мы не можем позволить Изгарду завладеть Венцом. Мы должны, не медля ни минуты, идти в Сирабеюс; ты поможешь мне уничтожить Корону еще до следующего захода солнца.

Эдериус выдернул кисти из чашки со спиртом. Жидкость окрасилась в красный цвет. Он принялся чистить кисти, с непривычной резкостью теребя и дергая их.

Он любил Гэмберона как брата, но Изгард был для него как сын. Выбор оказался на удивление легким. Гэмберон сразу же ушел — один. Час Эдериус сидел в темноте, отсчитывая секунды, потом пошел будить Изгарда.

— Поторопись! Ты должен немедленно ехать в Сирабеюс, — сказал он, — Гэмберон на пути туда, он хочет уничтожить Корону.

Эдериус прокашлялся. То была самая длинная ночь в его жизни. Он сидел на постели Изгарда. Мочевой пузырь готов был лопнуть, но, не в силах пошевелиться, почти не дыша, он сидел и ждал.

Рассвело, прошло полдня — и лишь тогда Изгард вернулся. Колючую Корону он нес под мышкой. С шипов еще свисали обрывки одежды Гэмберона. Эдериус вспомнил, что удивился, как это Изгард ухитрился пронести Венец от самого монастыря и не пораниться. Изгард молча вошел в комнату, молча поставил Корону с шипами на полку, молча подошел к Эдериусу, ударил его кулаком в лицо и повернулся к двери.