Песчаные небеса - Олаф Бьорн Локнит

Старик, воздев худые руки, бросился к белой лошади, некогда принадлежавшей почившему Турлей-Хану. Киммериец тоже узнал конягу, и ему в голову пришла удачная мысль.

– Эй, Мораддин! А лошади нам пригодятся! Только не говори мне про конокрадство!

– Какое конокрадство? – удивленно отозвался Мораддин. – Мы спасаем бедных животин из огня.

Оставив Стейну в одиночестве поносить на чем свет стоит квартального и всю городскую стражу, они подбежали к конюшне. Мораддин схватил под уздцы гнедого жеребца, с которым никак не мог справиться помощник конюха.

– Позволь-ка мне, – Мораддин отстранил слугу, погладил по взмыленной шее приседающего на задние ноги коня и проговорил в полголоса несколько слов, после чего лошадь перестала биться и спокойно дала увести себя в сторону.

В это же время Конан был поглощен препирательством со старым шемитом. Оба вцепились в узду испуганно храпящей лошади, причем, каждый, после очередной реплики, тянул повод на себя, отчего голова животного поворачивалась то к киммерийцу, то к старику, и со стороны казалось, будто кобыла вежливо и внимательно их слушает.

– Вы, юноша, отняли у меня лошадь обманом! Вы позволили себе издеваться над бедным, больным человеком, старше вас не меньше, чем в три раза, и не отказываете себе в этом варварском удовольствии и сейчас!

– Да неужели ты не соображаешь, старый осел, что я отдал тебе целое состояние за никчемную клячу! Она моя! И я беру ее обратно!

– Вы таки называете состоянием тот дырявый мешок с двумя ржавыми медяками, который швырнули мне, убегая от стражи? Да знаете ли вы, несчастный юноша, по которому плачет лекарь, сколько стоит поездка в Асгалун, что в Шеме, ну, вы знаете?.. А как дороги услуги тамошних лекарей? Да у вас терпения не хватит сосчитать!

– Плевал я на твоих лекарей! Отдай лошадь!

– А вот это таки зря! У меня есть один замечательный лекарь, он вас посмотрит, и тогда увидите…

– Эй, Конан! Ты нашел себе коня? – Мораддин прервал перепалку, растолкав собравшихся зрителей, которым уже наскучило глазеть на догорающие «Врата Ста Удовольствий».

– Нашел, только вот этот старый скупердяй вцепился в нее как клещ и не отдает!

– Молодой человек! – шемит обратился к Мораддину. – Вы, я вижу, приятель этого болезненного юноши? Если вы беспокоитесь о здоровье своего друга, то скажите ему, чтобы он побыстрее вернул мне лошадь и деньги, а потом я скажу вам адрес лекаря, это мой двоюродный племянник…

– Деньги? – взвыл Конан и, дернув повод на себя, замахнулся: – Ах, ты… Да я тебя…

– Я же говорил! – пискнул шемит, пригибаясь.

– Варвар, снова ты за свое! Опять деньги! – укоризненно покачал головой Мораддин. – Оставь старого доброго шемита в покое, отдай ему лошадь и возьми себе другую, – он дернул Конана за рукав и процедил сквозь зубы: – Идиот, тут полно солдат, а ты устроил… представление!

– Старый… добрый… – тяжело дыша от гнева, Конан швырнул повод в лицо старцу и добавил, погрозив ему обожженным кулаком: – Ну, старый хрыч, мы еще встретимся!

– Конечно, конечно! – шемит засуетился, наклоняясь и кряхтя, нашарил повод и, откинув с лица седые пряди, сказал Мораддину: – Молодой человек, позаботьтесь о вашем друге, у него таки очень плохо с головой! – И старикан, вздыхая, покашливая и сокрушенно причитая потянул кобылу за собой, в более безопасное место. Краем уха киммериец еще улавливал его печальные речи:

– Вчера отобрали лошадь, сегодня сожгли дом, завтра лишат последней корки хлеба и что прикажете делать?..

Конан круто развернулся и, увидев, как один из слуг уводит ту лошадь, которую ему дали в крепости Баргэми, набросился на него с такой яростью, что слуга, бросив поводья, поспешил удрать.

От здания дома терпимости остался один обугленный, дымящийся остов. Народ расходился, покачивая головами и обсуждая, кто же мог совершить поджог, и вообще, за что столько несчастий вдруг свалилось на славный Султанапур? Вокруг дымящихся обломков столпились девочки Стейны, прижимая к груди свои пожитки, они скорбно оглядывали чадящие развалины, что остались от дома, ставшего для многих из них роднее и ближе, чем родительский. Многие из них украдкой плакали, размазывая по лицу краску с ресниц. Среди них была и Стейна – она оставила попытки докричаться до квартального и разогнала попытавшихся оцепить здание стражников: «Нечего тут торчать, как… как… бездельники! Марш ловить разбойников!», причем те послушно разбежались по кварталу и рыскали сейчас где-то поблизости, прилежно ища поджигателей. Несчастная хозяйка бесстрашно ходила между обугленных досок, копаясь в пепле изогнутой туранской саблей, что-то извлекала оттуда, обжигаясь и дуя на пальцы, и прятала за пазуху.

Привязав лошадей, Конан и Мораддин пробрались к ней.

– Стейна… – тихо сказал Конан, мягко обняв ее за плечи. Она вскинула голову, задев киммерийца по лицу слегка обгоревшими прядями волос, и, дернув плечом, холодно сказала:

– Ты все еще тут? И этот гном с тобой? Убирайтесь к Нергалу! – она ткнула кулаком Конана в грудь и, увидев что-то среди вороха полусгоревших ковров, направилась в ту сторону, ловко перебираясь по горячим балкам.

– Она помешалась… – прошептал Конан, взглянув на Мораддина. Тот ничего не ответил и сказал Стейне вслед:

– Вы что-то ищете? Вам помочь?

– Пошли вон! – огрызнулась бывшая хозяйка «Врат», наклонилась и, обернув руки полами длинного плаща, извлекла крупный золотой слиток, обернутый приплавившейся почерневшей тканью. Высоко подняв его, она повернулась к Конану и Мораддину и простонала:

– Что я ищу? Ты спрашиваешь, что я ищу? Милый варвар, тебе ничего не напоминает этот кусочек золота, а, котик?

Конан опустил голову, а Мораддин вздохнул.

– Молчишь, голубчик? Сет тебя побери! Я, старая, больная женщина осталась на склоне лет без единого медяка! Все, что я с таким трудом нажила, в один миг превратилось в пепел, и все по твоей милости, мерзавец! Да знаешь ли ты, каких скотов мне приходилось ублажать, пока ты шлялся где-то, сколько ночей я не спала, как недоедала, складывая золотой к золотому, пока ты сладко жрал, крепко дрыхнул, валялся с девками по сеновалам?! Зачем ты приперся ко мне со своей дикаркой, своими кувшинами, гномами, джавидами и прочей дрянью?! Зачем, я спрашиваю, ты втянул меня в свои дурацкие приключения?! Зачем, проклятый… ненавижу…

Голос Стейны задрожал, она уронила золотой слиток и закрыла лицо руками, сотрясаясь от рыданий.

– Стейна, милая, не надо! – Конан пробрался к ней и обнял. – Я заработаю, я куплю тебе новый дом, я… Ну, перестань же!

Уткнувшись ему в плечо, Стейна бормотала какие-то ругательства, слабо била кулаком Конана в грудь. Киммериец, гладя ее по голове, обернулся на Мораддина, но тот развел руками: мол, женские слезы – это не по моей части, твоя подружка – ты ее и успокаивай.