Ради милости короля - Элизабет Чедвик

– Нам, мужчинам, нужно держаться вместе, верно? Ты мой сын, вот что действительно важно, и я признаю тебя таковым.

Хьюберт Уолтер, настоятель Йоркского собора, подошел, чтобы поговорить с королем, и Генрих отпустил Уильяма, расцеловав в обе щеки.

– А теперь иди, – сказал он. – Давно пора спать, если ты хочешь выступить в путь на рассвете.

Уильям откланялся, как его учили. Он был рад, что уже слишком большой для забот Джуэты и его обучение теперь перешло в руки священников и рыцарей. Не хотелось смотреть ей в глаза… как и любой другой из ее соучастниц в заговоре молчания. Почему они не могли рассказать? Он так и не узнал, кто его мать, только имя, которое оставалось для него пустым звуком. Какой она была? Что он унаследовал от нее? Она есть в нем, но разве он может быть в ней, если она его покинула? Уильям бросился вниз лицом на свой тюфяк в комнате, выделенной пажам и оруженосцам. Он хотел знать правду, но теперь пожалел, что спросил, потому что стал лишь еще более несчастным.

– Что с тобой? – поинтересовался Хьюберт де Бург, один из старших пажей. Он сидел на своей кровати и чинил застежку на обуви. – Плачешь, что ли?

– Нет! – гневно возразил Уильям и стиснул зубы.

Его глаза горели, горло сжималось, но он проглотил свои чувства. Он сын короля, который правит землями от границ Шотландии до Пиренейских гор – мест, о существовании которых он узнал от учителя. Кроме того, отец дал клятву крестоносца. Уильям будет всеми силами подражать его величию, и со временем оно заполнит и вытеснит ту его часть, которая унаследована от матери.

Утром, прежде чем отправиться в путь, Уильям благочестиво прочел молитвы, отводя глаза от фигурки Девы Марии с Младенцем Иисусом на коленях, хотя не далее как вчера взирал на нее с лихорадочной жаждой правды.

Глава 25

Ида уставилась на шнурок, который плела, и выругалась, потому что пропустила поворот и в красно-белом узоре появился изъян. Гнев на ошибку пульсировал в висках, и пришлось отвернуться, потому что у нее болела голова, а перед глазами все расплывалось. Она плохо себя чувствовала все утро.

Отодвинув рамку и встав из-за рабочего стола, она подошла к окну и выглянула во двор. Вулфвин, кухарка, кормила кур, и, как обычно, большой белый гусак вертелся у нее под ногами, вытягивая шею и шипя на прочую птицу. Почему-то Гуго полюбилась вредная тварь, и пришлось выбранить его за то, что вчера он принес гусака в зал.

Ида потерла лоб. От непролитого дождя воздух был тяжелым, как занавес, и на горизонте маячила гроза. Она одновременно мечтала о ливне, который очистит воздух, и не желала его, потому что дороги раскиснут и путешествовать будет сложно. Завтра она должна отвезти семейство к Роджеру, который до сих пор в Вестминстере.

Беспокойный крик заставил ее подскочить к колыбели. Трехмесячный Уилкин проснулся и, когда мать склонилась над ним, расплылся в улыбке. Его полное имя было Уильям, одно из традиционных имен в роду Роджера, но оно пронзало Иду болью. У нового сына тоже темные волосы и карие глаза. Всякий раз при виде его она представляла своего первенца и испытывала чувство утраты. Сыновья напоминали два хирографа[25] – похожие, но не совпадающие во всех мелочах. Взяв малыша на руки, Ида подошла к окну. Гуго играл в пятнашки с Мари, их крики звенели по всему двору. Маргарита, которой в следующем месяце должно было исполниться три, пыталась бегать за ними, но слишком короткие ножки все время наступали на подол сорочки. Наконец девочка села посреди двора и устроила истерику, ее лицо казалось особенно красным на фоне соломенных кудряшек. Няня схватила ее под мышку и унесла в дом.

– Уложить ваше парадное платье, миледи?

Ида оглянулась на Бертрис, державшую платье из зеленой шелковой парчи. От поворота боль пронзила голову, а желудок свело.

– Да, возьми. – Она заставила себя оторваться от горьких мыслей. – Если оставить его дома, оно наверняка мне понадобится.

Возможно, Роджер захочет развлекать гостей или возьмет ее в Вестминстер.

Ида не видела мужа с начала мая. Он пропустил рождение сына, будучи с Генрихом в Нормандии. Он присутствовал на ее воцерковлении, но оказался нужен в Вестминстере, и было решено, что ей лучше провести во Фрамлингеме еще месяц, чтобы восстановить силы и дать младенцу подрасти, прежде чем отправиться в Лондон. Ида коротала время за обязанностями владелицы поместья, хлопотами по дому и саду, материнством и воспитанием, хозяйством и землями, и, хотя дел у нее было по горло, дни часто казались пустыми. Все равно что танцевать в одиночку, держась за воздух вместо руки партнера. Ида снова повернулась к окну, на мгновение прижалась лбом к холодному камню и закрыла глаза. Завтра нужно выступить в путь. Болеть нельзя.

Во дворе прогремели копыта, заставив ее вскинуть голову. Эдвин соскочил с запыхавшегося коня. Скакун обильно потел и дрожал, он даже не нашел сил отпрянуть, когда белый гусак атаковал всадника и лошадь, вытягивая шею и гогоча, чтобы защитить свою территорию. Иду охватила тревога. Должно быть, новость важная, раз Эдвин загнал коня. Она велела служанке спуститься и немедленно привести его наверх. Иисус всеблагой, неужели с Роджером беда?

Эдвин пересек порог, подошел к ней и опустился на колени, склонив голову. Комнату заполнил запах конского и мужского пота.

Ида приготовилась к худшему.

– Что случилось? – твердо спросила она. – Говорите.

– Миледи, король мертв, – объявил Эдвин. – Он давно был нездоров, но окончательно слег и умер в Шиноне неделю назад. Милорд послал вам новость из Вестминстера, просит приехать к нему как можно скорее.

– Умер? – слабо повторила она, а затем еще раз, беззвучно.

– Да, миледи. – Грудь Эдвина раздувалась после отчаянной скачки. – Его похоронят в Фонтевро.

Ида в отупении глядела на него. Под сердцем залегла свинцовая тяжесть, а все вокруг стало расплывчатым и бесцветным.

– Миледи… мадам… – Встревоженный голос Бертрис казался Иде не более чем назойливым жужжанием мухи.

– Благодарю, – сухо сказала она Эдвину. – Ступайте отдохните и освежитесь.

– Хотите, я сменю лошадей и отправлюсь с ответом, миледи?

– Я сама поговорю со своим мужем достаточно скоро, – покачала головой Ида.

Вестник откланялся. Ида ощущала внутри пустоту, как будто из ее костей высосали мозг. Почти не сознавая, что делает, она отправилась в часовню помолиться. Гуго и Мари болтали с конюхом, который растирал лошадь Эдвина, чтобы та остыла. Гуго играл с эмалированными красными и золотыми подвесками на шлейке мерина. Гусак был заперт в ивовой клетке, но продолжал угрожающе гоготать. Ида слышала и видела все это с чувством отстраненности, как будто сцена перед ее глазами была эпизодом одной из книг Генриха.