Леди не движется - Олег Дивов

– Видала? – Старушка с гордостью поглядела на меня. – Ничего, это они еще не поняли. Новенькие какие-то. Еще поиграем в волейбол. Спорим, мы их уделаем с сухим счетом?

Она мелко засмеялась.

– А почему вы летаете этим рейсом? – спросила я. – Вы ведь можете позволить себе как минимум первый класс, а то и федеральный лайнер.

– Могу, – признала старушка. – А люблю я это корыто. Я на таких, считай, почти полвека отходила. Да не стюардессой. Мне, извини, старший стюард всегда сам приносил чай. – Она помолчала. – Пилот я. И такой пилот, каких сейчас не делают. Да сейчас никому не нужны хорошие пилоты. Все считают, что если автоматика, так самому ни черта уметь не надо. Знай выполняй инструкцию. Потому-то за Хилиру никто по сей день и не прошел. Автоматике там кранты настают, а на ручном идти – дураков нет. А я на «Дельфинчиках» ходила. – Она ласково оглядела облезлый салон. – Они хорошие. Вот хоть режь меня – не было у нас грузовых кораблей лучше этой серии. На военных бортах не ходила, а с чужих слов судить – сама знаешь… А из гражданских эти – лучшие.

Тяготение вернулось так резко, что у меня желудок оказался непонятно где – то ли в кишках запутался, то ли в легких застрял. А я вроде бы тренированная.

– Итить твою наперекосяк, – в сердцах сказала старушка. – Вот ведь ублюдки! Это я про команду. Руки из жопы растут. Ну кто, кто так делает, а?

Громко рыгнул сосед. Орки заржали – у них из банки выскочило пиво. С грохотом посыпались плохо закрепленные вещи, через проход визгливо и нецензурно ругались, кто-то застонал. Младенец развопился уже всерьез, ему вторила мамаша, почему-то считавшая, что все вокруг – садисты, издеваются над многодетной матроной…

– Не, – сказала старушка удовлетворенно, – это еще тихо. Вот на третьем будет аттракцион. Там две коррекции подряд, и доворачивать приходится неслабо. После этого даже орки какие-то грустные становятся, хотя обычно невесомость их развлекает.

Гул стал невыносимым.

– Что там может гудеть? – не выдержала я.

– Вентиляция, – охотно сообщила старушка. – Она здесь хилая, ее чистить надо после каждого рейса. Это дорого. Поэтому чистят раз в год. А сейчас и нельзя. Знаешь, что грязь от природы сухая, а от человека – всегда жирная? Вот на этом липком жиру все и держится. Он как клей. Сними его – а под ним все рассыплется. Надо менять. Менять владелец не хочет. Да зачем? Ему самому не слышно, а остальные потерпят. Не нравится – не летай, вот и вся мораль. Вот ведь скотина, такой корабль ушатал, – вздохнула старушка. – И пилоты у него ублюдки. Кого ни возьми. Эта команда, которая сейчас, еще ничего. Вот вторая – та да-а… Отмазываются, мол, движок хилый. Так а мозги тебе на что дадены? Уметь надо управляться. Будь у меня нога в порядке, я б и с этим движком корабль с земли подняла. А они даже со стола не вдруг стартуют.

Я сочувственно промолчала. Старушке не требовались мои реплики, ей и так было хорошо.

– Ах, как я ходила… Ну и доходилась, – она хихикнула. – Я была пилотом такой крутизны, что однажды от этой своей крутизны офигела. А результат ты видишь. Теперь с палочкой гуляю, газ ищу и прочие ништяки.

– Авария?

– Да ну что ты, какая авария… Там катастрофа была. Мне, видишь ли, предложили пойти в экспедицию. Есть у нас упертые люди. Верят в миф, что за Хилирой проход должен быть, и тем проходом в рай попадаешь прямиком. Сокровища прямо под ногами валяются, да такие, что половину Галактики разом купить можно. И мне предложили идти с такой экспедицией. А я согласилась. Потому что насчет сокровищ не скажу, а проход-то там точно есть. Двумя кораблями пошли. Я второй шла, это меня и спасло. А там место непростое. Там не только автоматика вылетает. Там еще много чего происходит. И кто оттуда живым возвращается – с виду человек, а на деле – кто его разберет… Сама Хилира еще куда ни шло, самый ад кромешный за ней начинается. В общем, было нас двести человек. Вернулись двое – я и наш старший стюард. Стюард с ума сошел, а я вроде ничего. До базы долетела кое-как. Меня сразу в госпиталь, а поделать ничего не могут. Так у меня левая нога ниже колена и отсохла. Предлагали протез, но я отказалась. Экзоскелет только ношу, чтоб самой передвигаться, и все. Понятно, меня списали с флота, пенсию назначили, а мне всего-то девяносто. И что? У меня только жизнь начинается, а заняться нечем! И тут потихоньку я стала замечать за собой, что искать могу. Раз попробовала, два – получается. Сначала соблазн был записаться в хилирские провидцы, но я удержалась. Уж больно у них репутация плохая. Так что я просто пенсионерка, а знающие люди меня уважают.

Ребенок надрывался. Кто-то из пассажиров поднялся с бутылкой воды в руке. Вскочила оркушка и остановила сердобольного:

– Слышь, не надо.

– Но…

– Первый раз, чо? Сиди, я ща утешу ее.

Я вытянула шею, следя за развитием событий. Оркушка пробиралась в конец салона, грациозно огибая кладь. Вслед за ней в проход высовывались головы.

– Слышь, – сказала оркушка мамаше, – уйми детеныша. И сама в натуре уймись. Задолбала уже воплями своими.

Ой-ой-ой, зачем же она так… орков никто не любит, и пусть весь салон уже тошнит от жалоб и детского плача, все встанут на защиту человеческой самки. Потому что своя.

Я отстегнула ремень.

– Дорогая?.. – удивилась старушка.

– Пойду разрулю конфликт. А то оркушка резкая, а той только повод нужен.

Там уже разгорался скандал. Оркушка говорила с тихой угрозой, на низах, а мамаша визгливо отругивалась, называя ее пьянью и потаскухой. Оркушка в долгу не оставалась. Я подобралась вплотную и схватила оркушку за локоть. Та развернулась так быстро, что нормальный человек на моем месте отпрыгнул бы, будь куда. Мне, во-первых, было некуда, а во-вторых, я знала, насколько стремительными могут быть орки.

– Остынь, – сказала я оркушке. – Иди к своим друзьям.

Черные глаза оркушки прищурились:

– А тебе больше всех надо?

– А тебе, если ты пошла порядок наводить? – Я помолчала. – Она же провокатор. Она нарочно всех раздражает, чтобы кто-нибудь сделал ей замечание. Ей поскандалить хочется. А ты поддалась. Если я не вмешаюсь, она получит свое, а тебя после посадки заберут в полицию. Оно тебе надо? Иди. Лучше объясни остальным, почему этому ребенку нельзя давать воду. Ты ведь знаешь, не первый раз летишь?

– Натурально, – фыркнула оркушка, – еще бы я не знала. Она в прошлый раз сказала, что это мы пива налакались и заблевали салон.

Мамаша сочла, что слишком долго молчала. Набрала воздуха побольше – попутно встряхнув младенца, – выдала монолог уже по моему адресу. Я молчала. Молчала и смотрела на ее детей. Одеты как с помойки, стрижет их явно мама, ни у кого нет сопряженного браслета на чипе, вообще никакого. Взгляд недетский. Затравленный.

– Хочешь, чтобы мы сочувствовали страданиям твоим и твоих детей? – спросила я намеренно негромко. – С какой стати, если страдать их заставляешь ты?

– Да ты…

– На что ты тратишь пособия?

На миг мамаша заткнулась, вытаращив глаза. Старший ребенок отвернулся, слишком быстро отвернулся.

– Да какие пособия, меня с четырьмя детьми их отец бросил, пьянь подзаборная, алиментов не платит, а раз я замужняя, какие мне пособия, те че, больше всех надо, че ты лезешь, а-а, хочешь показаться такой справедливенькой, за счет моих детей…

– Что – все четверо пьянь подзаборная? – перебила я. – У тебя дети все от разных отцов.

За спиной в салоне раздался сложносочиненный звук: половина народу охнула, половина начала давиться от хохота.

– Да как ты смеешь…

– Так и смею. Ты лучше подумай, что детям скажешь. Ты на каждого пособие получаешь. И льготы у тебя такие, что ты вполне можешь позволить себе эконом на федеральном лайнере. Потому и живешь в халупе – от социальщиков прячешься. Им-то ты не можешь соврать, что бедная-несчастная, они-то знают, сколько тебе государство за твоих детей платит. За то, чтоб они учились в интернате на Кангу, а не мотались с тобой на Эверест. За то, чтоб ходили в своей одежде, а не в найденной на свалке. За то, чтоб твои старшие не работали бесплатными няньками при младших, когда ты ходишь по клубам в поисках очередного «жениха». Вот за это ты получаешь пособия. Но ты ж считаешь, что незачем выгоду упускать, верно? Поэтому ты на детей ни гроша не тратишь лишнего. Все копишь. Дети вырастут, ты из дома их выпнешь – и заживешь наконец по-человечески. На их денежки. А нечего, да? Пусть скажут спасибо, что ты их родила.

Я пошла на свое место. Мамаша разрыдалась, взывая к чувствам окружающих – мол, обидели-ни-за-что-оскорбили, какая-то фифа прямо при детях, и никто не заступится за бедную женщину, которая одна четверых детей поднимает… Ну ладно, нарвалась. Я вернулась и сказала старшему:

– В следующий раз, как она уйдет, берешь младших и топаешь до ближайшего полицейского участка. Там говоришь: мама ушла, боимся одни дома сидеть. Социальщиков тебе вызовут, им все и расскажешь.