Река надежды - Соня Мармен

Александер вспомнил ощущение облегчения, которое испытал, когда на раны стал падать холодный снег. Потом его погрузили на носилки из сосновых веток… Где он теперь и что произошло? Почему он до сих пор жив? Может, его решили приберечь до следующего раза, подождать, чтобы он немного окреп?

Рядом кто-то заговорил – мягко, доброжелательно. Руки осторожно стали его ощупывать, потом к ногам приложили что-то влажное. В темноте ничего не было видно, однако он узнал пряный, с нотками смолы аромат индианки, которая ежедневно приносила им с Призраком еду. Его осенило, что во время истязаний он так ни разу и не увидел в толпе молодую женщину.

– Отдыхайте!

Она пробормотала это единственное слово на неуверенном французском и наклонилась при этом так низко, что едва не коснулась губами его уха. Александер с изумлением уставился на нее. Она говорит по-французски!

– Скажите мне… – выговорил он с трудом.

– Тихо! Satejahtha[97].

Она приложила теплую ладошку к его губам, призывая к молчанию, потом погладила его по щеке.

– Вдова все-таки решила вас оставить себе. Saatawatsi[98].

Оставить себе? Вдова решила его оставить? Но почему? Александер попытался встать. Он должен, должен понять, что случилось! Девушка мягко, но настойчиво заставила его лечь на циновку и накрыла медвежьей шкурой. Из темноты доносилось сопение спящих. Нет, сейчас он вряд ли что-то узнает… Его охватила приятная истома. Наверное, ему дали выпить какое-то снотворное зелье…

Картины пыток и последующей оргии преследовали Александера и во сне, и он проснулся от собственного жуткого крика. Приятное прикосновение руки заставило его умолкнуть. Сознание его металось между сном и бодрствованием в течение нескольких дней, в то время как раны уже начали заживать.

В периоды бдения он отметил, что индианка говорила с ним по-французски, только когда они оставались наедине. Ее имя было Тсорихиа, она родилась в племени виандотов, и вдова Годашио ее в свое время удочерила.

– Годашио испугалась, что дух ее покойного мужа не обретет ни покоя, ни astikein andahatey[99], чтобы потом возродиться. В вас она увидела uttha’yoni[100]. Рядом с вами она увидела душу своего мужа, его тотемом был волк. Ваши глаза заговорили с ней так же, как они говорили с волком.

Разъясняя Александеру, что произошло в ту ночь, описывая ему традиции ирокезов, Тсорихиа смешивала в глиняной миске мед с маисовой мукой. Эту смесь она наносила на полоски ткани, которые потом накладывала на ожоги и раны. Ритуал этот повторялся ежедневно, и Александер каждый день с нетерпением ждал ее прихода.

– Где метис-чиппева? – спросил он однажды, когда она принялась облизывать испачканные медом пальцы.

– Старейшины его прогнали. Он хотел забрать вас с собой и даже стал угрожать Годашио. Но Годашио – хозяйка своего «длинного дома», мать целого клана, поэтому старейшины ее слушают. Ниякваи ей рассказал, как вы говорили с волком по пути в деревню. Волк вас выбрал, поэтому Годашио и решила вас оставить.

Александеру вспомнилась ночь, когда отряд, который вел пленников, спугнул на берегу реки волчью стаю, и кивнул. Поведение животного и ему показалось странным, а еще он не мог не заметить, как изменилось после того случая отношение к нему со стороны Ниякваи. Выходит, индейцы решили, что ему покровительствует дух волка?

Он поморщился, когда Тсорихиа сняла старые бинты. Слава богу, ткань уже не прилипала к ранам, но они все еще оставались ярко-розовыми и при контакте с воздухом болели. Наложив свежие повязки, Тсорихиа протянула ему смазанную кленовым сиропом маисовую лепешку.

В «длинном доме» было темно. В центральном коридоре горело несколько небольших костров. Дым выходил из небольших отверстий под крышей, которые закрывались при необходимости задвижками. Александер лежал на невысоком помосте под медвежьими шкурами, и молодая индианка сидела с ним рядом.

– После обряда принятия в племя вы станете мужем Годашио, – невеселым тоном проговорила Тсорихиа.

– Мужем? Я думал, что буду ее рабом…

Молодая женщина удивленно вскинула брови.

– Рабы доедают то, что осталось после собак… Поверьте, быть мужем Годашио лучше.

Александер посмотрел туда, где вдова, сидя у костра вместе с другими женщинами, выбивала из початков маиса зерна в выдолбленную из куска дерева лохань. Рядом забавлялись дети – привязывали своих кукол, сплетенных из листьев маиса, послушному щенку на спину. Тсорихиа помрачнела, когда увидела, что Александер смотрит на ту, чье ложе ему придется делить, когда к нему вернутся силы. Судя по крепкому сложению, которым отличался этот мужчина с кожей такой же белой, как кора березы, это должно было случиться совсем скоро, и ей было грустно об этом думать.

Отмахнувшись от неприятных мыслей, молодая женщина поправила на раненом кожаное одеяло, на четвереньках перебралась поближе к его изголовью и обхватила его голову руками. Не говоря ни слова, она расправила Александеру волосы, а потом принялась их перебирать. Молодому шотландцу прикосновения ее пальчиков, вылавливавших из его шевелюры насекомых, которые обосновались там несколько месяцев назад, были очень приятны. Он даже закрыл глаза от удовольствия. Вспомнились другие руки, другой период жизни… Изабель делала так же…

– Помните, ваша жизнь отныне в руках Годашио.

Александер попытался рассмотреть ее лицо в полутьме. Черные, как обсидиан, глаза девушки смотрели на него печально.

– Вы – хороший воин, и она это знает. Многочисленные отметины на вашем теле говорят, что вы сильны духом. А если вы окажетесь хорошим охотником и хорошим возлюбленным, Годашио будет довольна и оставит вас себе надолго.

– А вы, Тсорихиа, как вы стали приемной дочкой Годашио?

Александер погладил девушку по округлой щеке большим пальцем, на котором уже стал отрастать ноготь. Тсорихиа понурилась.

– Сенека и виандоты никогда не ладили. Когда мне было пять, сенека напали на нашу деревню и забрали меня из семьи. Незадолго до этого Годашио лишилась дочки, поэтому она захотела взять меня к себе.

– И вы довольны своей участью? Вам никогда не хотелось вернуться к своим? – спросил Александер после непродолжительной паузы.

Лицо молодой женщины словно бы окаменело.

– Сегодня Годашио и ее внучка Веннита – моя семья.

– Но ведь эти люди отняли вас у родной семьи! У вас ведь были отец и мать, верно?

Ход рассуждений молодой виандотки был ему непонятен. Тсорихиа помолчала немного, не сводя глаз с волос, которые все еще перебирали ее пальцы.