Hermanas - Тургрим Эгген

Тем вечером я положил двадцать экземпляров в сумку и понес домой. Было поздно, и Миранда поинтересовалась, чем это я так долго занимался. Ходил пить пиво?

— Нет, — произнес я, дав ей почувствовать свое дыхание. — У меня для тебя сюрприз.

Я достал экземпляр книги из сумки и раскрыл на первой странице. Там было написано посвящение: Миранде, моей богине.

— О Рауль! Почему ты ничего не сказал? Я думаю, это надо отпраздновать.

— Тшш, — я приложил указательный палец к губам.

— Какое хорошее название, — заметила она, повертев книгу в руках. — Как ты его придумал?

20

Дева с площади Пласа-Вьеха

Поднялся переполох, само собой разумеется. Миранда считала, что я обманул ее. Ну да, у нас была книга, и она ей нравилась, но… я не делал карьеры, в моей libreta не появилось золотой звездочки, у меня не было привилегий, ничего. Только дело в Управлении государственной безопасности, грозящий мне статус не-человека и четыреста экземпляров книги, из-за которой я мог оказаться в колонии минимум до тех пор, пока моя дочь не научится читать и писать.

Я спросил ее, как, по ее мнению, я должен был поступить.

Она не могла ответить. Но мы решили, что книги в любом случае надо спрятать. Я перенес их домой, по паре дюжин за раз. В спальне мы обнаружили отодвигающуюся панель, за которой оказалось достаточно места для складирования книг.

Когда у Миранды прошел шок, она начала мыслить практично. Мне надо было вывезти несколько экземпляров с Кубы контрабандой, считала она. Мы обдумали это: университет был подходящим местом, ведь там можно встретить иностранных студентов или исследователей, которые, как я полагал, могли заинтересоваться моей книгой. Я дал Миранде несколько экземпляров «Instrucciones[65]» для этих целей и попросил ее действовать тактично и осторожно. Это ей показалось смешным — после всего, что случилось, мне ли учить ее осторожности?

Характер книги был таков, что мне не стоило рассчитывать на широкое признание. Моя слава носила другой характер и казалась мне нереальной. Сначала я раздал несколько экземпляров ближайшим друзьям. У Пабло был приятель, имевший неофициальную сеть распространения запрещенной иностранной литературы. Фидель обычно говорил, что на Кубе нет запрещенных книг, есть только книги, покупать которые у бедной Кубы нет денег. И то, и другое было ложью. Многие литературные произведения были запрещены, классический пример тому — книга Джорджа Оруэлла о Товарище Наполеоне[66]. Даже я читал ее. Всегда находились люди, которые хвастались тем, что прочитали все книги из списка запрещенных, а приятель Пабло был тем, кто эти книги доставал. Я так никогда и не узнал его имени, и в этом был свой смысл. Для начала он взял у меня тридцать экземпляров. Сколько ему брать за книгу? Забавно — об этом я даже не думал. Мне пришлось признать, что, как и считал Пабло, я стал в некотором смысле капиталистом. Я контролировал средства производства. Я назначил цену в несколько песо. Слишком мало, сказал Пабло. Я должен брать как минимум столько же, сколько стоит официальный мусор. Так и решили. К «официальному мусору» относилась и моя первая книга.

Приятель Пабло вышел на связь через пару недель и попросил еще двадцать экземпляров. Потом еще пятьдесят. После чего он спросил — по-прежнему через Пабло, — каков был тираж. «Это значит, я могу повысить цену?» — спросил я у Пабло. Естественно, сказал он. Интересно быть капиталистом. Но я не поднял цену и никогда не думал о выпуске еще одного тиража, несмотря на то что спрос был велик.

Как только моя книга стала расходиться, я лег на дно. Пабло пригласил нас на вернисаж в помещениях Объединения художников имени Франка Пайса, где он собирался выставить несколько новых работ, в том числе большое полотно «Дева с площади Пласа-Вьеха», на котором была изображена Миранда. «Ты можешь что-нибудь прочитать?» — спросил он. Нам было не с кем оставить Ирис, поэтому мы решили, что пойду я, а Миранда посмотрит на полотно позднее, если вообще захочет.

Картина была хороша. Миранда превратилась в папиню-mulata с угольно-черными волосами. Губы ее стали толще, чем на самом деле, а глаза подобны черным бездонным колодцам. Лицо спокойное, взгляд направлен внутрь себя, что было нехарактерно для нее, но чем-то напоминало взгляд святой Анны с картины Леонардо. Тем не менее я легко узнал Миранду. Все «трансмутации» Пабло имели гораздо меньшее значение, чем ее женственность, и я испытал немалую гордость, когда Пабло взял слово и представил меня как супруга Мадонны, Иосифа Обручника современной кубинской поэзии. (Самого себя он считал Святым Духом, как мне показалось.) Я прочитал три стихотворения, в том числе про сахарный тростник, сорвав бурные аплодисменты примерно сорока присутствовавших.

После этого начали происходить примечательные вещи. Люди подходили ко мне один за другим и шепотом сообщали, что читали мою новую книгу. Похоже было, что ее прочитали почти все собравшиеся. Конечно, они принадлежали к маленькому и нерепрезентативному кругу, но тем не менее… Кто-то купил ее, но большинство одолжили у знакомых, которые, в свою очередь, одолжили ее у других знакомых… Книга ходила странными путями. Я и раньше встречался с читателями, как с довольными, так и со склочными, но сейчас все было по-другому. В воздухе витал запах succés de scandale[67]. Поскольку книга «Instrucciones» распространялась нелегально, о ней говорили все, и каждый считал, что просто обязан ее прочитать. К сожалению, мало кто замечал, какая она красивая. Но, может быть, красивая книга незаметна, и только некрасивые вызывают всеобщий интерес. Все это внимание и пьянило, и пугало: рано или поздно книга дойдет до людей, которые увидят в ней только плохое. Какой-то парень спросил совсем тихо, где я издал ее, — он подумывал над тем, чтобы напечатать свою, — но я ответил, пусть это останется моей тайной. Этого не знал даже Пабло, хотя, наверное, он догадался.

Низкопробное спиртное лилось рекой, и когда я напился до такой степени, что решил уйти, пока не отличился другим, и менее удачным образом, передо мной возникла личность, которую я не ожидал встретить. Луис Риберо. Он только что пришел.

Я нажрался не до такой степени, чтобы начать прилюдно осыпать его обвинениями. Вместо этого я смерил его ледяным взглядом и прошел мимо, не говоря ни слова. Но Луис схватил меня и затащил в угол.

— Что тебе надо? — поинтересовался я.

— Принести тебе чего-нибудь выпить? — спросил Луис.

Я отказался.

— Я хочу извиниться за то, что произошло в нашу последнюю встречу, — сказал он.

— Если уж соблюдать этикет, то это я должен извиниться, — ответил я. — Теперь я могу идти?

— Рауль, ты должен достать мне экземпляр «Instrucciones», — попросил он. — Люди только и говорят о твоей книге. Я обязан ее прочитать.

— Не понимаю, о чем ты.

— Твой сборник. Разве он не так называется?

— Я не издавал никаких сборников. После «Paso Doble», который, я думаю, ты уже читал.

Он посмотрел мне в глаза, пытаясь понять, не шучу ли я. Потом он рассмеялся. Хохотал долго и от души.

— Рауль, не думаешь же ты, что снова ошибся во мне?

— Почему я должен в тебе ошибаться?

— Боже мой… до меня доходили слухи. Говорят, что я стукач Госбезопасности. Это ведь не ты их распускаешь?

— Где ты об этом слышал?

Он задумался.

— От Кико. Он был пьян в стельку, обругал меня и обвинил во всех своих бедах. Сначала я думал, что это пьяный бред, но потом понял, что дело не так просто. Это неправда, Рауль. Я, без сомнения, жалкий поэт и жалкий человек, но я не провокатор. Этого ты на меня не можешь повесить.

Не знаю уж почему, но внезапно я поверил ему. Может быть, потому, что он говорил со мной так прямо.

— Кто-то стучит, Луис. Я был в Госбезопасности, и у меня есть этому доказательства. Я был уверен, что это ты.

— Из-за Миранды, — сказал он. Это не было вопросом.

— Да, а что мне было думать?

— Послушай меня. Не стану утверждать, что меня не привлекает Миранда. Боже мой, да кто же не завидует тебе из-за нее? Но я никогда, ни единой секунды не думал, что у меня есть шанс увести ее у тебя. Это ни разу не приходило мне в голову. Какой ей прок от меня? Мне нравится с ней разговаривать. Больше мы ничего не делали.

— Когда ты разговаривал с ней в последний раз? — спросил я.

— В последний раз я разговаривал с ней, когда ты запустил мне в голову бутылкой. Вполне возможно, я этого заслуживал. Но не потому, что я — стукач.

— Я склонен верить тебе, — признался я.

— Приятно слышать. Кстати, у меня есть для тебя новости.

— Что за новости? Хорошие или плохие?

— Не знаю. Мою рукопись приняли к изданию. Думаю, она выйдет весной.