Я признаюсь во всём - Йоханнес Зиммель

— Только я сам, господин доктор!

— Ну и хорошо. А сейчас иди обратно в класс, и через две недели расскажешь мне, как прошел экзамен!

Мартин кивнул. Он дошел до двери, обернулся и сказал:

— Господин доктор!

— Да?

— Альберт стоит за дверью. Можно ему войти?

Доктор Фройнд удивился:

— А почему он стоит за дверью?

— Я привел его с собой, — сказал мой сын. — Мы кое-что придумали и хотели бы вам рассказать об этом.

22

И они встали перед большим письменным столом: Мартин, который держал слово, и рядом с ним красный, смущенный, переминающийся с ноги на ногу, взволнованный Альберт.

— Речь идет об Адаме, господин доктор, — начал Мартин.

— Да, — подтвердил Альберт.

— А что с Адамом? — Я видел, что доктор Фройнд тоже был взволнован. Он наклонился вперед. Зазвонил телефон. Доктор поднял трубку, быстро сказал: «Не сейчас», — и положил ее.

— Ну, вы уже знаете, господин доктор, Адам очень плохо учится по математике, — это сказал Мартин, мой сын, которого выгнали из четырех школ, который был признан невменяемым, а рядом с ним стоял слабоумный. — Адам — бедный мальчик, господин доктор! Госпожа учительница нам это объяснила. Он долго был тяжело болен, и сейчас он наконец выздоравливает. Конечно, он еще очень слаб, и у него еще не все получается так хорошо, как у меня или у Альберта…

— Да, — сказал Альберт, у которого тоже еще не все получалось.

— Ну, и что же с математикой?

— Всегда одно и то же, господин доктор. Когда учительница вызывает Адама, он так волнуется, что не может отвечать на вопросы. Но почему он так волнуется? Потому что в классе сидят несколько идиотов, которые всегда смеются, когда Адама вызывают к доске!

— Всегда смеются, — эхом откликнулся Альберт.

— Сколько же тех, которые смеются? — спросил доктор Фройнд.

— Ну, когда шесть, когда двенадцать, по-разному. Во всяком случае, очень много. Больше, чем мы с Альбертом вместе могли бы побить. Мы уже думали об этом, но это не имеет смысла.

— Не имеет смысла, — повторил Альберт и подпрыгнул. — Не имеет смысла, ха-ха!

Я встал и подошел ближе. Я чувствовал, что здесь происходит что-то такое, что тронуло даже доктора Фройнда, который слышал так много необычного и страшного.

— Альберт и я, господин доктор, мы сидим сейчас вместе, — мы так часто говорили об Адаме. Мы очень хорошо его знаем, потому что он…

— …сидит перед нами… — сказал Альберт.

— …и мы видим, как он пишет.

— Да, — тихо сказал доктор Фройнд.

— И нам с Альбертом кажется, что Адам знает правильный ответ, когда учительница его вызывает. Но тут начинается этот глупый смех! И это ему так больно, что он все забывает.

— Глупый смех, глупый смех! — отозвался Альберт.

— Теперь Адам начинает бояться этого смеха еще до того, как учительница вызывает его. Адам боится уже весь урок, господин доктор! Если так пойдет дальше, эти идиоты добьются того, что он уже вообще не сможет правильно ответить, вызовут его или нет.

— Да, это очень плохо, то, о чем вы мне рассказали, — сказал доктор Фройнд. — И конечно, так не может продолжаться. Мы должны что-то предпринять, чтобы помочь бедному Адаму, правда?

— Мы придумали уже, уже придумали, — объяснил Альберт.

— Да, господин доктор, — сказал Мартин. — Но мы хотели у вас спросить, правильно ли это и можно ли нам это сделать.

— Что же вы придумали? — спросил доктор Фройнд. Он держал в руке сигарету, но совсем забыл ее прикурить.

— Все очень просто, господин доктор. Как я уже сказал, побить насмешников мы не можем — их слишком много. Говорить с ними тоже не имеет смысла, потому что они просто идиоты. Поэтому мы подумали, что нам нужно что-то сделать, чтобы Адам, даже если они засмеются, ответил верно!

— Вот это да! — глаза доктора Фройнда блестели. — Это вы сами придумали?

— Да, господин доктор! Альберт и я! Вы поняли, что мы имеем в виду, правда?

— Еще бы я вас не понял! Вы считаете, что если Адам один раз ответит правильно, несмотря на то что эти идиоты засмеются, то он больше не будет бояться этого смеха.

— Совсем не бояться — может быть, пока нет, но значительно меньше.

— Меньше бояться, меньше бояться, — кивнул Альберт и захлопал в ладоши.

— А как вы хотите это сделать?

— Вот в этом все дело, — озабоченно сказал Мартин. — Это получится только в том случае, если вы поговорите с госпожой учительницей, и она нам поможет. Если госпожа учительница скажет нам перед уроком, какие вопросы она задаст Адаму, мы, Альберт и я, могли бы написать ему на листочке правильные ответы. И если она его спросит, то, когда он встанет, а они засмеются, я придвину ему листок, и ему нужно будет только прочитать правильный ответ.

— Конечно, не заметит! — предупредил Альберт.

— Он имеет в виду, что госпожа учительница, конечно, не должна заметить, что перед ним лежит листок! Она должна сделать вид, что очень рада, что Адам правильно ответил, а потом похвалить его.

— Понимаю, — тихо сказал доктор Фройнд. — И на следующих уроках вы могли бы это делать снова и снова, пока идиотам не над чем станет смеяться.

— Да, господин доктор, — Мартин согласно закивал. — И если они не будут больше смеяться, то нам не нужно будет подсказывать Адаму, потому что правильный ответ он знает сам! — Он выжидательно смотрел на доктора Фройнда: — Это хорошая идея?

Доктор Фройнд встал и пожал обоим руку.

— Друзья, — сказал он. — Это лучшая идея, которую я только слышал от двух мальчиков, а я слышал много разных идей от разных мальчиков! Я поздравляю вас! Попросите свою учительницу зайти ко мне на перемене. Я поговорю с ней. И она все с вами подготовит. Но мы должны держать это в тайне, правда? Никто не должен об этом знать!

Мартин просиял:

— Спасибо, господин доктор! До свидания, господин доктор! — И, посмотрев в мою сторону, сказал: — До свидания, папа! — Он взял Альберта за руку. — Пойдем, — сказал он. — Вместе они вышли из комнаты.

Я посмотрел на доктора Фройнда. Потрясенный, он снял очки и протер их.

— Это те мгновения, — сказал он, — ради которых мы живем. Эти мгновения… — он снова надел очки, откашлялся и наконец прикурил сигарету. — Видите, так бывает: слабые помогают больным, бедные — самым бедным. Не сильные найдут решение, а слабые. Асоциальный и кретин объединяются, чтобы помочь другому кретину. Так это происходит в школе. И так будет везде. Во всем мире. Бесправные и униженные, безнадежные и преданные поддержат и освободят друг друга. Однажды я прочел стихотворение. Строчку из него я запомнил: «Трус, возьми руку труса…» Это только начало. Так будет, все лучше и лучше, день за днем. — Он посмотрел на меня: — Почему вы молчите?

— Вы этого, вероятно, не заметили, — тихо ответил я. — Но Мартин… он сегодня…

— Что он сделал?

— Он впервые назвал меня папой, — пробормотал я.

23

Когда я начал эту рукопись, я сказал, что это будет история одной ошибки. Сегодня, вечером 7 апреля, когда я пишу эти строки, я счастливо осознал, что мне было позволено понять свою ошибку. Я позвонил Хоенбергу, он обещал прийти после ужина. Я должен рассказать ему историю с Мартином и Альбертом, она меня глубоко поразила. Как хорошо, что мне еще довелось ее пережить, что я еще смогу наблюдать эксперимент со слабоумным Адамом.

Я сознательно хочу рассказать на этих страницах все, что произойдет дальше, день за днем, в мельчайших подробностях. Я с нетерпением жду, я хочу узнать больше. Может быть, я уже не доживу до окончательного прогресса, до коренного перелома к лучшему. Я знаю, что жить мне осталось недолго. В ушах у меня до сих пор звучит голос специалиста из Мюнхена: «Если этому пациенту повезет, смерть застанет его врасплох, в одну секунду, на полуслове». Но даже если здесь и сейчас, на половине слова, которое я пишу, мне придется встретить смерть, я буду счастлив. Семя заложено. Всходы должны прорасти. Не обязательно увидеть их созревшими. Я знаю, что они не погибнут. И с этой точки зрения даже моя никчемная жизнь не была напрасной. Я нашел Мартина, привел его к доктору Фройнду, и таким образом сделал возможным, чтобы он помог Адаму. Прогрессия шахматной доски и рисовых зерен, о которой когда-то говорил доктор Фройнд. Тогда был только один, сейчас их уже трое. Если Адам однажды поможет четвертому, их будет уже восемь, а затем — шестнадцать, потом — тридцать два… а потом — сотни миллионов. Я не думал, что еще раз смогу обрести покой. Но я нашел его. Я не думал, что еще раз буду счастлив. Но я счастлив. Я жил в ненависти, а не в любви. А ненависть — это смерть. Я не хочу больше ненавидеть. Я хочу лю…

Заявление

Настоящим подтверждаю, что сегодня, 7 апреля 1957 года, получил от доктора Александра Фройнда прилагающуюся рукопись Джеймса Элроя Чендлера, он же Вальтер Франк. Рукопись расценена как признание мертвого и будет отправлена в уголовную полицию Мюнхена для окончательного выяснения обстоятельств дела.