Восьмой ангел - Наталья Нечаева

Некую несообразность, даже противоестественность, сначала ухватила внимательная кожа ладони, послав в мозг ощутимый сигнал тревоги.

Что? — сам себя спросил чеченец. — И тут же по горячечному ознобу, пронизавшему тело, понял: нашел!

Кусок скалы, возле которого он стоял, был абсолютно сухим. Веря и не веря, Адам задрал голову, пытаясь разглядеть каменный козырек, отгораживающий странное место от потоков воды, но ничего не увидел. Идеально ровная стена. Доверху. До самого неба. И тут же почувствовал еще одну невозможную нелепость: сухой участок был ощутимо теплым! Даже горячим! Словно за тонкой стенкой работал рефлектор, подогревая камень и мгновенно высушивая на нем влагу.

Мужчина остановился. Опустил руки. Усилием воли загнал внутрь возбужденный радостный озноб. Снова поднял ладони, пытаясь определить границы горячего сухого камня, который, он уже в этом не сомневался, и был тем самым входом в пещеру.

Сверху, чуть выше головы, граница ощущалась идеально прямой и четкой. Словно проведенная по линейке черта отделяла сухое тепло от скользкой сырости. И слева то же самое, только по перпендикуляру. А вот справа очертания двери представлялись довольно странными. Адам прошелся по ним пальцами несколько раз, пытаясь определить конфигурацию странной формы. Угол, довольно острый, еще один и еще…

Звезда! — сообразил он. — Сириус!

Возбуждающий жар от камня передался телу. Мужчина раскинул руки, обнимая обретенную находку, и прижался щекой к сухой горячей поверхности.

Неожиданно какая-то странная пылинка, острая и обжигающая, словно сорванная со скалы порывом неощутимого ветра, впилась в мокрый висок.

Комар, что ли? — успел подумать Адам, отрывая от стены ладонь, чтобы смахнуть насекомое.

Рука, не достигнув близкого виска, вдруг отказалась слушаться и опала мертвой плетью вниз.

Что такое? — удивился мужчина, отмечая досадливость нежданной помехи.

В следующую секунду он рухнул на спину, глухо тюкнувшись затылком о мокрый камень.

Теплый догонский дождь заботливо и быстро смыл пот с его разгоряченного лба.

Глава 18

«Волга» осторожно, но довольно быстро, хоть и переваливаясь с колеса на колесо, преодолела темный кривой проселок и вырвалась на пустынное шоссе.

— Ну, вот и слава Богу, — перекрестился бородатый водитель. — Теперь полегоньку-потихоньку и до Мурманска доплетемся. Уж не обессудь, так быстро, как твоя ласточка, лететь не сможем, но к сроку поспеем.

— А какая у нее максимальная скорость? — отчего-то заволновалась Ольга.

— Сто десять на хороших участках, — сообщил священник. — Нам, старикам, больше не положено.

— А… — Ольга вдруг вспомнила, что Машка все время напирала на то, что батюшка довольно молод, — сколько вам лет? А то вы все старик да старик…

— Пятьдесят будет через месяц.

— Всего? — искренне поразилась девушка.

Отец Павел засмеялся.

— А ты думала, что все семьдесят? Или больше? Это я за последние три года так сдал. И поседел, и погрузнел, и сила уже не та. Здорово меня та история подкосила, ну, что тебе рассказывать, сама знаешь… Веришь, чуть до смертного греха не дошел, руки на себя наложить хотел. Бог отвел.

— Батюшка, а ведь я так и не знаю, из-за чего вас тогда… И Маша ничего объяснить не смогла… — Ольга вдруг смутилась, поняв, что чисто профессионально, не задумываясь, влезла на запретную территорию. — Извините, я понимаю, что вам… простите меня.

— Да не тушуйся, — ласково утешил священник. — Я и сам до сих пор не знаю, за что. Епископ-то со мной даже не поговорил. С Указом в отделе кадров ознакомили. Сана лишили, служить запретили, за штат вывели. Два года я справедливости искал. Все надеялся, что ошибка, что позовут, разберутся.

— И что? Никто и ничего?

— Так все мои прошения Патриарху, все обращения мирян — все обратно к епископу и возвращалось… Хорошо, что на третий год мытарств этот приход дали. Вроде как в ссылку отправили.

— Слушайте, так у вас в церкви бюрократия почище государственной?

— Ну, ты структуру КПСС, конечно, не помнишь, не застала, но представление имеешь, так?

— Конечно, — согласилась Ольга, тут же вспомнив свою нынешнюю историю, которая полностью укладывалась в привычные для великого Советского Союза схемы.

— Так вот, если бюрократию КПСС возвести в квадрат, получится наша церковная система. Полностью закрытая, даже нам, служителям, малопонятная, жесткая и жестокая.

— И как же вы после всего того, что с вами учинили, можете этой церкви служить?

— А с чего ты, дитя мое, взяла, что я церкви служу?

— Как… — Ольга оторопела. — А кому же еще?

— Богу, — улыбнулся священник.

— Богу? — Славина потерянно замолчала. — Разве это не одно и то же?

— По молодости я размышлял именно так.

— А потом?

— Потом стал задумываться. Чем больше вникал в Библию, тем яснее понимал, что Христос учил совсем не тому, чему учит церковь…

— Как? — Ольга развернулась на сиденье, пожирая глазами близкий профиль, четко, как в зеркале, вырисовывающийся на фоне темного бокового стекла.

— Человек — частичка Бога, поэтому он просто не может быть мал, ничтожен и жалок. Он создан не для страданий, как учит церковь, а для любви!

— Но как же «Бог терпел и нам велел»? Или расхожее — «раб Божий»?

— Это — парадигмы церкви, но не Бога, дитя мое, в том-то и дело… Неужели ты думаешь, что религии, все, сколько есть, необходимы Богу? Для чего? Для удовлетворения тщеславия? Для того, чтобы потешить самолюбие? Это ему-то, Творцу всего сущего? Он же не президент и не премьер-министр. Наши слабости ему неведомы, хотя и знакомы.

— Ну… понятно, что религия — это способ управления людьми. Особенно когда она основана на страхе. Иногда и армии оказывались бессильны, а религия помогала держать народ в повиновении. С другой стороны, ведь именно религия довольно долго была своеобразным способом просвещения масс. Однобоким, конечно, догматическим, но…

— Было — да. Вера возвышала сознание, ведь людям очень не хватало знаний о мире. Но не глупо ли полагать, что Господь дал нам единственное знание две тысячи лет назад и на этом успокоился? И вот парадокс: чем активнее развивалось человечество, тем жестче и нетерпимее становилась церковь. И тем больше появлялось религий. И ни одна из них не приближала человека к Богу. Наоборот. Ад, геенна огненная, дьявол, черти с раскаленными сковородками… Да много чего изобрели, чтобы вселить в человека страх и тем самым отдалить его от Бога.

— Вы хотите сказать, чем дальше человек от Бога, тем легче им управлять?

— Именно.

— То есть Бог создал человека по своему образу и подобию, более того, из своей плоти, вложив в него частичку своей души. И, значит, человек, осознавший это, сам может стать равным Богу? — В Ольгином вопросе проскользнула нескрываемая издевка. Беседы с кошкой помнились еще очень явно!

— Стать равным Богу здесь, на Земле, вряд ли, но стремиться — обязан! — спокойно ответил Павел. — Собственно, учение Иисуса к этому и сводится: каждый человек — сын Бога. То есть — кровный родственник. Потому все люди — братья. В физическом смысле, заметь, дитя мое, а не только в духовном! И Иисус никогда не называл себя единственным сыном Бога. Никогда!

— Ну, да, — подумав, согласилась Ольга, — все мы — дети Божьи. Только я всегда думала, что это — обычная идиома.

— Потому и идиома, что — верна. Ну, представь, если Бог совершенен, а в этом, надеюсь, сомнений нет, могло ли такое произойти, что один его сын со всех сторон удался, а остальные, да хоть мы с тобой, убоги и ничтожны?

— Может, церковь потому так говорит, что нас, обычных, много, а Христос — Спаситель? И он — один?

Девушка отчаянно цеплялась за привычные, затертые постулаты. Не то чтобы она их разделяла, нет, пожалуй, и размышлять-то об этом всерьез ей не приходилось, но слова странного спутника выворачивали ее сознание наизнанку, обнажая и недостаточную осведомленность, и весьма поверхностное знакомство с Библией, хоть Славина и читала ее не раз. Но главным было даже не собственное, столь явно проявившееся невежество. Спокойный дорожный разговор, — о чем могут беседовать два полузнакомых человека, если один из них священник, — вдруг приобрел невероятную важность. Он сам собой продолжил тот странный диалог, что девушка вела последние дни. То ли с кошкой, то ли сама с собой. Неожиданно и ясно Ольга осознала, что именно сейчас она сможет, наконец, понять причину всех происходящих с нею событий: мук, страданий, несчастий и потерь. И поняв это — перепугалась. До холодного гула в голове. До жаркой дрожи в щиколотках.

— Ты о свитках Мертвого моря слышала? — Павел не отрывал глаз от дороги.