Яромира. Украденная княжна - Виктория Богачева

Выглядела девка испуганной и встревоженной, но невредимой. Платье нетронуто; волосы заплетены в толстую, змеящеюся по спине косу; лицо без единой царапинки, лишь щеки пылают румянцем.

От сердца отлегло, и конунг витиевато выругался, кляня себя за слабость. Обещал ведь!..

Яромира прижала ладонь к шее, словно что-то мешало ей дышать, и чуть оттянула тугой ворот платья с чужого плеча. Злость схлынула, словно ее и не бывало, и остался лишь испуг.

— Чья кровь на ноже? — Харальд не собирался отступать.

Она не хотела говорить ему правду. Сердце билось в груди испуганной пичугой, запертой в клетке. Не хотела, чтобы конунг знал, какие именно слова бросил его племянник в лицо княжне. И отчего те столь сильно ее задели.

Но и лгать ему Яромире было тяжело. Ее собственный обман завел ее очень далеко от родного терема.

— Я не скажу тебе, — сказала она, глядя на свои башмачки, чуть выглядывающие из-под длинного подола.

И уловила едва слышный, раздраженный вздох прямо над своей макушкой: волосы погладил поток теплого воздуха. Княжна подняла голову: Харальд смотрел на нее недовольными, потемневшими глазами.

Он резко потянулся вперед, и Яромира невольно отпрянула, зажмурившись. На мгновение ей показалось, что конунг ее ударит. Но Харальд лишь взял ее за локоть поверх платья и заставил вытянуть руку, в которой она продолжала отчаянно сжимать нож.

Сердце рухнуло в пятки, когда конунг накрыл ее запястье своей большой, шершавой ладонью и сместил на рукояти кинжала большой палец так, чтобы он лег сверху, близко-близко к лезвию.

Яромира забыла, как дышать.

Второй ладонью он коснулся ее запястья, ровно над бледной жилкой, которая выдавала княжну с головой: так быстро билось ее сердце.

— Когда так держишь, рука подвижнее, — тихо пояснил Харальд. — Замах сильнее. И глубже.

Конунг даже не смотрел на свои ладони. Он не отрывал тягучего взгляда от лица княжны, и она глядела на него снизу вверх широко распахнутыми, изумленными глазами, в которых бушевало пламя. Она стояла перед ним, подняв голову, и, казалось, едва дышала.

Харальд крепко держал ее руки в своих больших, грубых ладонях, привычных к мечу. Его прикосновение было теплым, почти нежным, что совсем не вязалось с его суровым обликом. Он чувствовал, как ее тонкие пальцы слегка дрожат, но не отпускал. Он словно боялся, что стоит ему отпустить — и она исчезнет, растворится в ночном тумане.

Они стояли так долго, будто мир вокруг них замер. Яромира должна была сказать что-то — вырвать руки, сбежать — но не могла. Она не желала признавать, но понимала, почему ее сердце так бешено стучит в груди, почему его прикосновения приносят большее тепло, чем огонь в очаге.

Всхлипнув, Яромира резко выдернула руки из его теплых ладоней, словно обожженная. Она отшатнулась на шаг, и ее глаза на миг встретились с его взглядом — тем самым, что приковывал ее к земле, заставлял сердце биться слишком быстро. Харальд стоял неподвижно, он молчал.

Не оглядываясь, княжна развернулась и побежала прочь, чувствуя, как в груди всё сжимается от тревоги. Ее ноги, будто сами собой, несли ее вперед по узкой тропинке, и она не замечала ничего вокруг. Ее прерывистое дыхание и стук сердца заглушали все остальное.

Но даже когда Яромира скрылась от взгляда конунга, ее образ, ее дыхание, ее дрожащие руки остались с ним. Харальд неподвижно стоял на месте, сжимая воздух там, где только что были ее ладони. Он молча смотрел, как она исчезает в темноте, скрываясь среди деревянных построек. Тишина поселения казалась гулкой, а воздух пропитался ее запахом — так пахла весна.

Яромира добежала до Длинного дома и забилась в свой привычный угол, отгородившись ото всех занавеской. Она хотела спрятаться от самой себя, от того, что зародилось в ее сердце в тот момент, когда его руки сомкнулись вокруг её пальцев. Только вот она, княжеская дочь, ведала, что от самой себя убежать у нее не выйдет. От взгляда Харальда, от его прикосновений, от собственных чувств.

Она обхватила себя руками, сдерживая дрожь, и всхлипнула снова, на этот раз от осознания: она не сможет больше не замечать того, что чувствует рядом с Харальдом.

Викинг, которого ей было впору ненавидеть, стал тем, кем ее мысли были полны до краев.

Харальд долго стоял на месте, вглядываясь в темноту. Он знал, что дроттнинг не вернется. Он и не ждал.

Но была мысль, что не давала ему покоя: в следующий раз он не сможет ее отпустить.

* * *

Ранним утром первый драккар отплыл в Гардарики.

* * *

— Ньёрд на нас гневается.

Гуннар, викинг, который дерзил конунгу еще на приветственном пиру в Длинном доме, щурился, смотря на небо вдали.

Темные, низкие облака парили над водной гладью, и море казалось таким же серым и же мрачным, как небо.

Надвигался шторм.

— На тебя точно разгневается конунг, коли продолжишь нести эту дурь, — посулил ему Вигг.

Яромира нарочито отвернулась от них, стараясь никак не показать, что подслушивает разговор двух мужчин. Они стояли на палубе в нескольких шагах от скамьи, на которой она привычно заняла свое место в утро, когда они покинули недружелюбные северные земли. Минувшие два дня прошли спокойно, даже слишком. Лишь порой до нее долетали шепотки, но она перестала обращать ни них внимание еще в Длинном доме.

Ивар пытался выжечь ее взглядом, но и к нему она привыкла.

И даже к гнетущей тишине между нею и конунгом.

Но первые зачатки шторма, который углядели еще утром, развязал многим языки. И разговоры стали острее, будто бы жестче. Яромира невольно ежилась порой, когда ловила на себе очередной взгляд, полный ненависти и неприятия. Многие винили ее.

Гуннар отошел, и она решилась спросить у оставшегося у борта Вигга.

— Будет шторм?

Викинг отвернулся от моря, по которому мелкой рябью скользили волны одна за одной, и сдержанно кивнул.

— Будет.

Он был кормщиком на драккаре, ведь Олаф остался в поселении, чтобы проследить за починкой второго корабля. Яромира не знала, но то был первый раз за многие зимы, когда Харальд вышел в море без своего старого, верного кормщика.

Вигг оказался прав, и шторм действительно грянул.

Княжна и глазом не успела моргнуть, как небо потемнело, затянулось тяжелыми черными облаками. Ветер усиливался с каждым мгновением, и вот