Год Мамонта - Владимир Романовский

По традиции, победители во всех категориях приглашались на обед в княжьем дворце, на котором присутствовала княжеская семья.

Великий Князь Бук, полноватый, тридцатишестилетний, лишь отдаленно напоминающий своего отца, сидел по центру стола в непринужденной, несколько развязной позе, которую так любят люди, чей чин не соответствует степени их власти над ближними. Полусестра его, Шила, живая, насмешливая, восемнадцатилетняя, расположилась рядом, чтобы время от времени задавать ему дурацкие вопросы. Мать Шилы, Вдвовствующая Великая Княгиня, сидела, держа спину прямо, на следующем стуле. Фалкон был приглашен, но не явился, сославшись на срочные дела, связанные со сбором налогов.

Тут же в кабинете, который был за ним в княжеском дворце забронирован, он разбирал почту.

Из Славии не было никаких вестей, и это настораживало. С юга пришло срочное письмо, подписанное Комодом. Верный Комод сообщал о тайных переговорах с людьми Улегвича.

«…послали курьера к Улегвичу, который, возможно, морально не готов к компромиссу. Он очень молод и жаден, и в его расчеты явно не входит отдать нам весь Кникич. Но посланцы, вначале очень враждебно настроенные, переменились и стали значительно вежливее.»

Фалкон улыбнулся. Старина Комод умел уговаривать. Сегодня они вежливые, а завтра будут ему полы мыть и вино подносить, кланяясь низко. Молодец Комод. Переговоры, конечно же, провалятся, но зачин положен, и молодой Улегвич будет с нами считаться и на нас оглядываться. Будет, будет, куда денется. И если он решится на акцию без моего согласия, а мы ответим тем, что хорошо причешем его пятую колонну в Мутном Дне, ему не на кого будет обижаться, и он поймет. Все поймет. Кникич будет наш. Мы дадим артанцу, бегущему от разъяренного Кшиштофа, уйти через горы, но Кникич оставим за собой. Ибо должен же кто-то защищать Кникич! Артанцы пройдут через него дважды, не спрашивая разрешения — каково это несчастным кникичам?

«…опять разболелись ноги. Если не трудно, пришлите с курьером моего снадобья, вы знаете, какого. Ваш верный Комод.»

Фалкон позвонил. Вошел слуга.

— Прибывшего курьера сюда, — сказал Фалкон, работая одновременно пером.

Курьер явился через пять минут. Фалкон подал ему запечатанный свиток, выдвинул ящик стола, и бросил на стол небольшой кожаный кошель с зеленой шнуровкой.

— Письмо и травы. Только лично в руки послу.

— В случае же нападения вменяется ли мне съесть, или каким-либо другим образом уничтожить данное послание? — чеканно спросил курьер.

Фалкон некоторое время смотрел на него, потом выдвинул другой ящик и подал курьеру лист бумаги, исписанный его, Фалкона, рукой.

— Вот копия послания, — сказал Фалкон. — Прочти.

Курьер удивленно и благоговейно взял лист и уткнулся в него.

— Я ничего не понимаю, господин мой.

— Это тайнопись, мой друг. Шифр известен только мне и послу. Для всех остальных послание — просто лист бумаги с бессмысленными закорючками. Там за дверью ждет молодой человек с белой перевязью. Будешь выходить, пошли его ко мне.

Фалкон проводил курьера глазами и взялся за сообщение с юга. На юге экспериментировали с новым оружием, сработанным тамошними умельцами. Верилось плохо — огнестрелы, как их там называли, отливались из чугуна, заряжались сыпучей смесью, поверх смеси заталкивалось в жерло огнестрела чугунное же ядро, а смесь через малое отверстие поджигалась, и ядро летело с огромной скоростью на любое расстояние, сшибая все на пути. Вроде просто фантазируют, но надо бы при случае самому проверить.

Человек с перевязью оказался четвертьфиналистом в битве на мечах.

— Здравствуйте, Фокс, — поприветствовал его Фалкон. — Подходите ближе, не бойтесь, я не кусаюсь.

Фокс, тряхнув волосами, подошел ближе и почтительно встал возле стола. Молод, неглуп, верен. Правда, чрезмерно тщеславен.

— Почему вы сегодня проиграли, Фокс?

— Я… — Фокс слегка растерялся. — Я не знал, что господин мой присутствует на турнире.

— Я не присутствовал на турнире. Меня детские забавы не интересуют. Но я знаю то, что мне нужно знать. Не хотите ли вы сказать, что мое присутствие вдохновило бы вас, и вы бы вышли победителем?

— Возможно, — сказал с готовностью Фокс.

Очень молод, совсем неотесан, подумал с досадой Фалкон. С ним будет много возни.

— Больше в турнирах не участвуйте, — сказал он. — Есть у меня подозрение, что в следующий раз вам повезет еще меньше. — Он выдержал паузу. — Вы можете себе представить Хока… или, скажем, Риту… машущих кулаками в загородке, под взглядом многотысячной толпы?

Фокс подумал. — Нет, — признался он.

— А почему нет?

— Это им… не…

— Не к лицу. Потому что они профессионалы. Потому что в любой из категорий они вышли бы победителями. А турнир создан для того, чтобы дать порезвиться молодым, неотесанным. Зачем же вам у них отнимать их законные места? Они развлекаются раз в три месяца. А вы каждый день должны быть в боевой готовности. Вам не стыдно?

— Очень стыдно, господин мой.

— Идите, и запомните, что я вам сказал.

Фокс поклонился и вышел, пристыженный.

Тоже мне смена, подумал Фалкон. Впрочем, ничего, что-нибудь из него получится со временем. А смена нужна. Хок стареет. Нет, он все еще полон сил, ловок, отважен, верен. У него не дрожит рука, не слезится глаз. Он вовсе не сентиментален. Он по-прежнему не женат, не имеет ни семьи, ни детей. Он все тот же Хок. Но еще два или три года, и у него начнут появляться мелкие страстишки, и он потеряет из виду главное. Начнет сводить счеты с врагами по мелочам. Забудет об основах и принципах. Не сразу, а постепенно.

И Комод, хоть все тот же, умный, прозорливый, изворотливый, лучший дипломат в мире, тоже стареет. Он тоже не женат. Но он уже купил себе особняк за городом. Запрета на покупку особняков людьми Фалкона нет, не было, и не будет, ни письменного, ни даже неписаного. И все же — нельзя. Нельзя, старина Комод. Ошибся ты. И тебе придется скоро искать замену. Как и вообще всем моим коллегам, и моим людям в Рядилище. Безусловно, они уйдут не сразу, каждый послужит, а напоследок сделает одолжение — спровоцирует какой-нибудь заговор, поучаствует в нем же, и потопит и непокорных участников заговора, и себя самого. Каждый.

Невозможно с этой командой свалить Кшиштофа. Двадцать лет они со мной, а Кшиштоф жив-здоров, агрессивен как никогда. Они уважают в нем старого врага. Старый враг — это почти друг. У них к Кшиштофу пиетет.

А амбиции Кшиштофа тем временем все растут. Его уж пытались останавливать. В ответ он подослал ко мне убийц. Хок, конечно, их сразу вычислил и поймал, и их казнили, но, очевидно, Кшиштоф на это и рассчитывал. Убить меня не входило в его планы. Он просто хотел показать, что мы имеем дело с серьезным человеком. И он прав. И с этими моими коллегами я ничего не смогу сделать. Вообще ничего. Еще лет пять, и Кшиштоф просто явится в Астафию в сопровождении ста конников. Всего лишь ста конников. И никто его не остановит. Все просто очень удивятся. И пройдя по дворцу и на ходу расстреливая охрану, и меня, если я подвернусь ему под руку, он покажет народу Астафии с балкона дворца имперский жезл. Ах, сволочь. А ведь покажет. И ведь даже назначит приемника. Причем не из славов — да он и сам будет настаивать, что три царства объединились вовсе не под властью Славии, что Славия просто часть, равноправная, а главный — император. И приемника он выберет себе из ниверийцев, или из полу-ниверийцев, и приемником этим буду не я, естественно, зачем же, моя голова будет торчать на пике на какой-нибудь площади, и стража будет брать плату за вход. Он назовет новое государственное образование Империей Трех, или как там, и в каждом из трех государств будет наместник. А сам Кшиштоф выстроит себе новую столицу где-нибудь на стыке всех трех стран. Вот, например, в Кникиче, в горах.