Взятка по-черному - Фридрих Незнанский

Господи, где та улыбка, с которой он буквально минуту назад смотрел на нее? Где тот мужчина, которому она готова была отдаться, лишь только мигни?! Или она зевнула, пропустила тот момент, когда он?..

— Я вас не понимаю, — с расстановкой, чувствуя холодок в желудке, произнесли Нина. — Объяснитесь…

— Естественно, — понимающе кивнул он, — затем и пригласил. Но прежде чем начать этот трудный, честно скажу, разговор, я хотел бы спросить, нет ли у вас желания сказать мне правду? Не исповедаться, нет, исповедь — дело святое, после нее положено отпускать грехи, а я этого сделать не смогу. Но когда настанет необходимость, могу найти пару искренних слов в защиту, это я обещаю.

Он улыбнулся, но ей эта улыбка показалась издевательской. Даже дыхание перехватило. Что он имеет в виду?! Что они знают?! Вот теперь это безымянное «они», о чем она недавно говорила с Сережкой, окончательно оформилось.

— Я вас не понимаю, в чем должна признаться и почему каяться? Если я совершила преступление…

— Совершили, — с той же улыбкой кивнул он и, сняв очки, положил на стол.

— Если я виновата…

— Виноваты, — с той же интонацией продолжил он. — Вот я и предлагаю вам… Нина Георгиевна.

— Нет, — она резко замотала головой, рассыпая по плечам волосы и круша тем самым свою прическу, над которой так старалась. — Пока мне не докажут, я ни в чем признаваться не буду! Да мне и не в чем признаваться! — быстро поправилась она. — Что я сделала не так? Я два года!.. — Она вскочила, подбежала к столу и кулачком застучала по папке дела. — Два года как проклятая!..

— А вот здесь верю, — спокойно заметил он, — что именно как проклятая… Да вы придвигайте стул, садитесь или присаживайтесь, как вам угодно. Разговор наш только начинается.

— О чем вы? — резко, с вызовом, спросила она.

— Я-то?

— Да, вы-то!

— Хм… — Турецкий так и расплылся в улыбке. — Вы прекрасны, Нина Георгиевна! Вы превосходно выглядите, такая вся… ух! Сильная, чувственная! Просто замечательная женщина! Скажите, зачем вам это все было надо?.. Молчите? Ну поехали, — закончил он деловым тоном и снова нацепил очки. — Итак, прошу вас ознакомиться с некоторыми документами, имеющими прямое отношение к делу, которое вы расследуете, но среди ваших материалов они пока отсутствуют. Временно. Вот, прошу ознакомиться.

Он протянул ей через стол заявление Гусева в Генеральную прокуратуру.

Она стала читать, и руки ее непроизвольно задрожали.

— Я не знала об этом, — убитым голосом сказала Нина.

— Вот — другое, — не отвечая и не комментируя ее слова, Турецкий протянул второе заявление Гусева в Генеральную прокуратуру, в котором тот в соответствии со статьями 61 и 67 УПК требует отвода следователя Ершовой.

— Но я ничего не знала об этом, — совсем растерялась Нина. — Откуда оно? Это не фальсификация?

— Нет, его передал адвокат подследственного Вадим Андреевич Райский. Ну хорошо, вы не в курсе, это отчасти объясняет ваше упрямство, Нина Георгиевна. — Турецкий усмехнулся. — А теперь давайте перейдем к более конкретным фактам. Хотя уж, кажется, конкретней некуда… Вы, я заметил, не обратили внимания на утверждение Гусева о передаче вам взятки, верно?

— Это чушь.

— Понятно. Тогда прочитайте, пожалуйста, показания адвоката Штамо, который утверждает, что лично передал вам двести тысяч долларов в три приема — числа тоже указаны, как и номера отдельных купюр — которые, по вашим словам, предназначались для передачи этих денег сотруднику Генеральной прокуратуры, но об этом позже, как об условиях для смягчения меры пресечения Гусеву. Извольте.

— Я не понимаю! — вскинулась Нина. — При чем здесь Штамо? И как он мог давать какие-то показания, если его нет?

— А где он, не знаете? — наивно спросил Турецкий, чуть нагнув голову.

— Откуда я могу знать?.. Он… исчез. Наверное, испугался чего-нибудь.

— Какая жалость… Что ж нам делать с его показаниями? Разве что подождать, когда он позвонит, и уточнить?

— А вы знаете, где он? — спросила она и почувствовала вдруг безумную сухость в горле.

— А это ни для кого не секрет. Он поехал в Санкт-Петербург, к своим друзьям, отдохнуть, набраться, так сказать, сил… Что с вами? Дать воды?

— Дайте, — прохрипела она. И пришла в себя, лишь выпив целый стакан.

— Так вы читайте, я вас не тороплю, времени теперь, Нина Георгиевна, у нас с вами будет достаточно. Наговоримся. — И он снова подмигнул.

А у нее словно что-то вспыхнуло в мозгу! Вот, значит, как? Хорошо, она посмотрит, что накатал этот проходимец Штамо… Господи, сколько же ошибок!

Самое худое, поняла она, это указанные номера купюр. И зачем она держала деньги дома?! То есть зачем — как раз понятно, но и тут надо было быть умней и предусмотрительней. Пусть еще найдут! И вдруг с ужасом подумала о Валере! Вот где главный прокол!..

Нина отодвинула показания Штамо и откинула голову, демонстрируя крайнюю усталость.

— Рано, Нина Георгиевна, — строго сказал Турецкий. — Теперь прошу вас ознакомиться с показаниями господина Гриднева. Вам будет чрезвычайно любопытно. Затем я дам вам прочитать явку с повинной некоего Владимира Харитоновича Багрова, по кличке Багор. Уверяю вас, не менее любопытный материалец. Особенно про вашего хорошего знакомого господина Брусницына Игоря Петровича и некоторые его делишки. Вы не соскучитесь. Знаете почему?

— Почему? — равнодушно переспросила она.

— Потому что во всех показаниях обязательно фигурируете вы, Нина Георгиевна. Вы, ваш братец Сергей Георгиевич, дважды судимый вор в законе Григорий Семенович Мамонов, которого я уже нынче поминал. Ну и, наконец, Леонид Исаевич Вакула, к сожалению, мой коллега. Но, полагаю, это будет длиться уже недолго — я про коллегу. Не желаете дать пояснения?

— Я? — Нина внимательно посмотрела ему в глаза и как бы ожила, выпрямилась, одернула на коленях непослушную юбку. — Я… пожалуй… Но сначала о другом. Послушайте, Александр… знаете. Давайте по-простому. Без отчеств, мы с вами еще не слишком старые, к тому же, как вы говорили, коллеги. Александр, Саша, а я — просто Нина… Не будете возражать?

— Не буду. — Он приятно улыбнулся, сцепил пальцы в замок и положил на них подбородок.

— Так вот, Саша. Знаете пословицу: человек предполагает, а Бог располагает? Вот и я тоже предполагала. И промазала. Так бывает в жизни. Но я одна знаю, где в этой истории, — она кивнула на пухлое дело, — лежит правда. Предлагаю совершенно безупречный вариант. Мы вдвоем с тобой…

«Смотри-ка, мы, оказывается, уже на „ты“!» — изумился Турецкий и понял: вот оно, началось! Теперь ухо востро!

— Ты и я, мы с тобой вдвоем, да? — повторил он, чтобы скрыть предательскую ухмылку.

— Вот именно, — понизив голос, произнесла она. Поднялась, обошла стол и присела на его край, рядом с Турецким, полностью обнажив при этом ногу. — Ты, Саша, и я. Вдвоем. Найдем вариант, при котором эти бумажки потеряют свой опасный смысл, абсолютно не нужный ни тебе, ни мне, и превратятся в нормальные показания, которые и займут свое место вот здесь. — Она хлопнула ладонью по папке с материалами. — А за это…

— Вот-вот, это меня очень интересует, — с загоревшимися глазами заторопил ее Турецкий, — что за это?

— За это, — подчеркнула она, — ты будешь иметь все, что хочешь, начиная с меня. Причем всегда, в любом месте, в любой момент, и можешь поверить, своих слов я на ветер не бросаю и никогда от них не отказываюсь. Поверь, Саша, тебе стоит подумать. А я готова ждать столько, сколько ты мне прикажешь… Жарко здесь у тебя. И душно, несмотря на открытое окно… Странное лето, не правда ли?

— Очень странное, — напряженным голосом подтвердил он. — Но вот этого я бы, на твоем месте, делать не стал.

— А ты потом займешь мое место — снизу! — И Ершова рывком освободилась от форменного кителя, небрежно швырнув его на пол.

— Зря, не нужно этого, — спокойно произнес Турецкий.

— Я ничего не делаю зря, Саша, и ты сейчас в этом убедишься! — Обеими руками, крест-накрест, она наклонилась, взялась за подол своей юбки и, подняв голову, жарко взглянула на него. — Ну, твое последнее слово! Ну же!

— Нина Георгиевна, не занимайтесь глупостями, вы уже не девочка, кончайте комедию и продолжим работу. Я готов оценить ваш темперамент, но у меня нет ни малейшей охоты заниматься в собственном кабинете любовью с вами.

— Ах так? Ну так на же!

Она с треском разорвала на себе юбку, потом с выпученными глазами фурии сделала то же самое с кофточкой, сорвала и отшвырнула в сторону бюстгальтер, затем кинулась к нему и рванула на нем рубашку вместе с галстуком. У него полетели пуговицы. Но и сама она от резкого толчка Турецкого отлетела назад, ударившись обнаженной спиной в дверь. В истерике схватилась за ручку и стала ее дергать, истошно крича при этом: