Римская сатира - Флакк Квинт Гораций

Хрюкалон-поросенок отвечал:

   — Ежели я худое что совершил, либо в чем-нибудь провинился, либо какую ни на есть посудину ногами своими покрушил, то прошу, господин повар, даровать мне жизнь. Пощади молящего.

Кухарций-повар молвил:

   — Ступай-ка, малый, и принеси мне из поварни ножик, чтобы мог я пустить кровь такому-растакому поросенку.

И был поросенок слугами схвачен и отведен на убоище за шестнадцать дней до календ месяца Луцерния, когда наливаются почки, в консульство Недосолия и Переперция. И, видя неминучую свою погибель, попросил отсрочки на малый час и вымолил у повара дозволение составить духовную. Призвал он к себе всю родню, дабы завещать каждому от харчей своих. И молвил так:

Родителю моему Свиносалию-Пожиралию отказываю и завещаю желудей тридцать модиев, и родительнице моей Хавронии-Хрюшке отказываю и завещаю лакедемонского жита сорок модиев, и сестрице моей, при чьем заклании мне уже не придется присутствовать, отказываю и завещаю ячменя тридцать модиев. А из останков моих оставляю и завещаю: башмачникам — щетину, задирам — макушку, глухим — ушки, стряпчим и болтунам — язык, колбасникам — кишки, мясникам — окорока, женщинам — ляжки, мальчишкам — пузырь, девчонкам — хвостик, кинедам — мышцы, скороходам и охотникам — бабки, разбойникам — копытца. А повару, коего имени и называть не стоит, завещаю пузо и пестик, которые принес с собою в хозяйство; и пусть его от Тебесты до Тергесты на веревке протащат в известное место. И приказываю воздвигнуть мне монумент и на оном золотыми литерами начертать:

МАРК ВИЗГУНИЙ ХРЮКАЛОН ПОРОСЕНОК

ПРОЖИЛ CMXCIX ЛЕТ С ПОЛОВИНОЙ

ЕЖЕЛИ БЫ ЕЩЕ ПОЛГОДИКА ПРОТЯНУЛ

ТО ВСЮ БЫ ТЫСЯЧУ ОТМАХАЛ

Вас же, отменные особы моей любители и жизни моей почитатели, молю с телом моим хорошо поступить, добрым фаршем из орехов, перца и меда хорошо начинить, дабы имя мое вовеки не забылось.

Господа и родичи мои, при составлении завещания моего присутствовавшие, прошу вас, повелите оное скрепить.

Свиносалий скрепил. Мясон скрепил. Тминношпиг скрепил. Колбасин скрепил. Окорокон скрепил. Сосисон скрепил. Супоросий скрепил.

Сим завершается завещание поросенка.

Римская сатира

{9}Создателями сатиры (сатуры) в римской литературе надо считать Луцилия, продолжателями которого были Гораций, Персий и Ювенал, и Варрона, который, следуя по стопам кинического философа Мениппа (III в. до н. э.), положил начало тому виду сатиры, какой получил свое завершение в сатирическом романе («Сатурах») Петрония.

Год рождения Луцилия неизвестен, умер же он в 102 г. до н. э. Луцилий происходил из богатой семьи, принадлежавшей к сословию всадников и жившей в Суэссе Аврункской (в Кампании). Юношей Луцилий переехал в Рим, где подружился со Сципионом Африканским Младшим и занял выдающееся положение в его литературном кружке.

Общественно-политическая борьба, происходившая в Риме во времена Луцилия, нашла свое проявление и в области литературы; особенно ожесточенной борьба была между национальной партией — противниками чрезмерного вторжения в Рим культуры эллинизма — и крайними эллинофилами. Национальная партия считала, что поклонники греческой культуры забывают римское достоинство и колеблют устои римского могущества.

Из всего творчества Луцилия до нас дошли лишь разрозненные отрывки. Сохранился фрагмент, в котором Луцилий осмеивает грекомана Тита Албуция, используя для этого рассказ о том, как претор Муций Сцевола подшутил над Албуцием в Афинах:

Греком, Албуций, скорей, чем римлянином иль сабином, Чем земляком достославных мужей и центурионов, Понтий каков и Тритан, знаменитые знаменоносцы, Слыть предпочел ты. И вот я, претор, при встрече в Афинах, Греческим словом тебя приветствовал, как тебе любо: «Хайре, о Тит!» И за мной все ликторы, турма, когорта — «Хайре, о Тит!» И теперь ты враг мой и недруг, Албуций.

В другом отрывке Луцилий осуждает жизнь современного ему Рима:

Ну, а теперь от зари и до ночи, и в праздник и в будни, Целые дни и народ и сенаторы — все без различья Топчутся вместе толпой на форуме и не уходят. Все ремеслу одному и заботе одной отдаются: Как бы друг друга надуть, в борьбе коварно сразиться, Ловко польстить, представить себя человеком достойным, В сети завлечь, — словно все и каждый стали врагами.

Большой интерес представляет собой также фрагмент, в котором Луцилий определяет свой идеал доблести:

Доблесть, Албин, состоит в способности верной оценки Нашего быта, всего, что в жизни нас окружает. Доблесть — всегда сознавать последствия наших поступков, Доблесть — всегда разбирать, где честь, где право, где польза, Что хорошо и что нет, что гнусно, бесчестно и вредно; Доблесть — предел полагать и меру нашим желаньям, Доблесть — способность познать настоящую цену богатства, Доблесть — то почитать, что действительно чести достойно, И неприятелем быть людей и нравов зловредных, А покровителем быть людей и нравов достойных, Их возвеличивать, их поощрять и делать друзьями; Сосредоточивать мысль всегда на пользе отчизны, После — на пользе родных, а потом уж на собственной пользе.

Характерны для Луцилия и такие темы, в которых он выступает против нелепых суеверий и мифологических вымыслов.

Много, как видно, чудес и вымыслов всяких ужасных Есть у Гомера в стихах: Циклоп Полифем в целых двести Ростом ступней, а затем — его маленький посох, повыше Самой высокой из мачт, на ладье грузовой водруженный. Ламий ужасных, каких Помпилии Нумы и фавны Установили на страх, трепещет он как всемогущих. Точно ребята, что все живыми считают статуи Медные, чтя за людей, — так эти во бред сновидений Верят и сердцем живым наделяют идолов медных. Все это — выдумки, вздор, галерея картинная только.

Сохранился фрагмент, в котором Луцилий выступает против врага Сципиона, претора Луция Корнелия Лентула Лупа. Этот фрагмент, касающийся судопроизводства Лупа, интересен не только отношением Луцилия к своему противнику, но и использованием в нем философской терминологии.

...........................Если это ты сделал, Лупу его отдадут, как ответчика, вместе с другими. Он не явился? Тогда стихий и начал вместе с ними Будет лишен: запретит ему Луп и пламя и воду. Явится он — у него и тело и дух, две стихии (Тело—земля, а дух — это воздух); и все же последних, Коль предпочтет он, стихий лишит его Луп непременно.