Дитя лета - Луанн Райс

Думала она и о Лаэме, о выражении его глаз, когда он упомянул акулу. После всего, что он сделал для нее за все эти годы, особенно этим летом, – почему она не потянулась к нему, не обвила его шею руками? Почему не сказала, что готова его выслушать, если у него есть желание поговорить, высказаться?

Лили охватила внутренняя дрожь. Она взяла ключ от номера и вышла в коридор. Не желая дожидаться лифта, она стала подниматься по лестнице. Но с каждой ступенькой ей становилось все страшнее и страшнее. А что, если она совершает ошибку? Она так давно не общалась с мужчинами, что перестала верить в саму возможность этого общения. Доброта Лаэма, тот факт, что его обожает Роуз, усиливающееся чувство к нему в сердце самой Лили, – все это меркло в сравнении с застаревшим, по-прежнему неистребимым страхом. Но она пробивалась сквозь его толщу и продолжала двигаться вперед.

Вот его номер – 1625. Она собралась с духом и постучалась.

Лаэм открыл дверь и застыл, удивленно глядя на нее. На нем были джинсы и голубая оксфордская рубашка. Левый рукав болтался пустой. Лили раньше никогда не видала его в подобном виде. От удивления она раскрыла рот.

– Виноват, – сказал он, оглядев себя и теребя пустой рукав так, словно надеялся, что там незамедлительно отрастет рука. – Я должен был….

– Не извиняйся, – торопливо возразила она. – Это я должна была… я виновата, Лаэм.

– Если тебе неловко, я могу надеть протез.

Лили улыбнулась и отрицательно замотала головой.

– Неловко? Ни в коем случае. Ты два дня сидел возле Роуз и видел ее рану, швы… Это вполне привычно, и меня ничуть не смущают подобного рода вещи.

– Большинство людей смущает.

– Я не большинство, – сказала она.

Они прошли в комнату, где прямо возле окна стоял маленький столик и два кресла. В комнате горел приглушенный свет, поэтому им хорошо была видна река в веселой пляске огней. Это была совсем иная вода, чем та, к которой они привыкли в Кейп-Хок и которую полюбили. Но все же вода, и Лили почувствовала, как все поплыло перед глазами.

– Когда ты начал что-то говорить про акулу, – сказала она, – мне хотелось, чтобы ты договорил все до конца.

– Правда? На самом деле ничего серьезного. Так, решил пофилософствовать.

– Ну так пофилософствуй. – И она откинулась на спинку кресла.

– Кажется, я тогда задумался о том, что с этой акулой кончилась моя жизнь, – сказал он. – Хотя иногда возникает ощущение, что как раз тогда-то она и началась.

– Как это?

– Ты даже не представляешь, насколько близкие отношения связывали нас с Коннором, – сказал он. – Мы были совершенно неразлучны. Несмотря на разницу в три года, общение с ним казалось мне самым интересным, самым лучшим. Он вел себя очень необычно и забавно. Подплывал к китам, когда те спали, и забирался к ним на спины. Мы постоянно предупреждали его.

– Скажи, в тот день он решил проделать то же самое?

– Да. Решил подобраться к белуге. Кит приплыл, чтобы покормиться крилем и селедкой. Мы не замечали акулу до тех пор, пока она не потащила Коннора вниз.

– И ты это видел?

Лаэм кивнул:

– Видел. Коннор протягивал ко мне руки. Я поплыл к нему с такой скоростью, на которую только был способен. Я его тащил, стараясь вырвать у акулы. А потом… потом он просто исчез из виду. А я остался на поверхности один, в крови брата, и все продолжал нырять снова и снова, чтобы найти его. Вот тогда акула ухватила заодно и меня.

Лили притихла, замерла и только слушала.

– Она вцепилась мне в руку. Боли не было, я совершенно не чувствовал зубов, ничего не чувствовал. Потом только я узнал, что они остры, как бритвы, она просто прокусила мне кожу и кость руки. Рывок был просто невероятной силы. Но я думал только о Конноре. Я колотил акулу другой рукой, пытаясь отогнать ее, выбить ей глаз. Мне удалось запустить руку ей в глазницу – и только тогда она меня выпустила.

Лили напряглась, как стиснутый кулак. Она знала, что такое бороться за жизнь. Эти зубы, которые описал Лаэм, такие острые и гладкие, что ты даже не понимаешь, что тебя сжирают заживо. Она вспомнила свой последний день дома, когда ее, на последнем месяце беременности, муж пихнул так, что она полетела наземь, а сам сделал вид, что это произошло по чистой случайности.

– И это тебя спасло, – прошептала она.

– Да. Я плыл на чистом адреналине и все продолжал нырять в поисках Коннора, хотя руки уже не было. Но я даже не знал об этом. Джуд изо всех сил звал на помощь – ему удалось выбраться на берег раньше. Его крики привлекли внимание, и пришла спасательная лодка. Меня выловили; все поражались, как я выжил. Акула повредила артерию, я истекал кровью, прямо на том месте, где пропал под водой Коннор.

– О, Лаэм! – Лили вскочила, не в силах выдержать то, что он рассказывал. Он поднялся ей навстречу. Она так дрожала, что ударилась о стол. Лаэм ринулся вперед, готовый поддержать ее. Вид у него был на удивление спокойный. За ним, в углу комнаты, стоял прислоненный к стене протез.

– Как же тебе это удается – жить, пройдя через такое испытание?

– А тебе как, Лили Мэлоун? – ответил он вопросом на вопрос. – Ты тоже столкнулась с акулой.

– Иногда сама удивляюсь, – сказала она.

– Потому что плохое порождает хорошее, – сказал он. – Вот как. И с Роуз точно так же.

– Верно, – задумалась Лили. – А как же ты?

– А я с вами.

– Но это же… – начала было она, но он перебил ее:

– Ведь что-то свело нас вместе. Для меня это и есть то хорошее, что исходит из плохого.

Лили привстала на цыпочки, чтобы дотянуться и обнять его за шею. Она погладила его затылок и заглянула в глаза. Ее захлестывали эмоции, кружили, словно водоворот. Ей хотелось утешить Лаэма, даже больше – поцеловать.

И он воспользовался этим порывом. Обнял ее, она запрокинула голову, и они поцеловались. Это был такой долгий и нежный поцелуй, словно он вобрал в себя все чувства – как и тот, предыдущий, в машине. Лаэм обнимал ее нежно и вместе с тем крепко. Лили намеревалась утешить его, а теперь сама едва сдерживала слезы. Она обхватила его, прижалась, и он, подняв ее одной рукой, понес к кровати.

– Я хотела тебе сказать, – произнесла она, оказавшись с ним на постели глаза в глаза, – что ты чудесный. Ты был чудесным все время по отношению к нам с Роуз, и я жалею, что не расспросила тебя раньше, когда ты…

Он приставил палец к ее губам:

– Ни о чем не нужно жалеть.

Казалось, с этого мгновения слова утратили всякий смысл. Лили и Лаэм шли к нему все девять лет. Лили откинулась на спину, не снимая руки с его груди. Он наклонился над ней, опершись о локоть, и целовал ее в щеки, в губы, в шею, и она таяла и млела от его поцелуев. Ее ладонь на его груди отделяла их друг от друга, и оба смутно сознавали, что в любой момент эта рука могла оттолкнуть его, как готова была оттолкнуть каждого.