Всегда только ты (ЛП) - Лиезе Хлоя

Я всматриваюсь в его глаза.

— Я знала, что ты будешь беспокоиться. Я не хотела отвлекать тебя от игры, лишать лучшего шанса на победу.

Уголки его глаз будто напрягаются.

— То есть, ты решила сделать этот выбор за меня?

Поёрзав в постели, я пытаюсь подарить своему бедру хоть немного облегчения.

— Я знаю тебя, Рен. Так ты получил шанс сыграть, а я была спокойна, зная, что не стала для тебя препятствием. Вот о чём я говорила, когда мы согласились дать шанс нашим отношениям. Я не хочу доходить до точки отторжения. Я не хочу, чтобы мои проблемы со здоровьем мешали тебе выполнять свою работу и быть успешным.

Рен просто таращится на меня.

— Фрэнки, ты важнее, чем хоккейный матч. Однозначно.

— Может, важнее одного матча. Но со мной такое бывает, Рен. Я цепляю всякую заразу, потому что моя иммунная система меня ненавидят, и лекарства не помогают делу. Поверь мне, это не последний раз. Дальше ты только порадуешься, что я оставляю такие вещи при себе.

Он качает головой, часто моргая.

— Я… я… Ты серьёзно?

Я хмуро кошусь на него.

— Абсолютно серьёзно. Скажи, как бы ты себя чувствовал, чёрт возьми, если бы не участвовал в игре, и команда проиграла бы. Если бы ты без толку сидел рядом со мной в больнице, пока я спала в одурманенном ступоре с абсолютно излечимым заболеванием, а ты бы наблюдал, как твоя команда борется без тебя и проигрывает. Мысленно ты бы гадал — может, тебе надо было играть с ними, может, с твоей помощью они бы победили. И ты бы думал: «Вот если бы Фрэнки не заболела…»

— Это последнее, что пришло бы мне в голову.

Я горько смеюсь, но это переходит в приступ кашля. Рен наливает стаканчик воды, кидает туда трубочку и подносит к моему рту. Я выпиваю половину и со вздохом плюхаюсь обратно на подушку.

Его лицо напряжено, челюсти сжаты.

— Почему ты злишься? — спрашиваю я, уверенная, что правильно трактую его эмоцию.

Рен резко разворачивает голову в мою сторону, пригвождая взглядом этих зимних глаз, которые сейчас кажутся особенно холодными.

— Потому что ты несёшь полную херню, — это слово хлёстко ударяет по воздуху. Мат действительно оказывает больший эффект, когда человек редко ругается.

Он смотрит на меня, не моргая.

— Я был здесь с тобой. Я тот, кто присматривал за тобой краем глаза и поймал тебя перед тем, как ты едва не разбила себе башку о бетон. Я тот, кто знал, что делать. Я тот, кто не позволял ничему и никому разлучить нас, пока не убедился, что ты в порядке, и что ты придёшь в сознание.

Я смотрю на него с неверием.

— Ты пропустил игру.

— Естественно, я пропустил игру, Фрэнки! — он откидывается назад и потрясённо смотрит на меня. — Как ты вообще…

— Я же говорила тебе, я меньше всего этого хотела! — хрипло ору я. — Мне не нужно было, чтобы ты торчал здесь, Рен.

Он наклоняется, оказываясь на расстоянии одного вздоха от меня.

— Это мне нужно было находиться здесь.

— Вот именно. Это твой путь. И каждый раз, когда ты будешь ставить мои проблемы со здоровьем превыше своей собственной жизни, это тоже будет твой путь. Потом, когда всё наложится одно на другое, когда ты раз за разом будешь принимать такие решения, ты меня возненавидишь. Если бы ты не вёл себя как влюблённый идиот каждый раз, когда я подхвачу простуду…

— Двустороннюю. Пневмонию, — рычит он, сдирая с головы бейсболку и швыряя её на медицинскую тележку рядом. — Ты потеряла сознание. Твой уровень кислорода в крови был просто пугающим. Это не какой-то насморк, Франческа.

— Не стоило тебе приходить, — я подтягиваю себя выше на постели, стараясь хоть как-то дать ему отпор. — Ты не можешь ставить меня и моё херовое здоровье превыше своей карьеры и обязательств. В конечном счёте…

Рен резко встаёт, отчего стул отлетает назад по полу. Упёршись руками в мою больничную койку, он наклоняется, не сводя с меня взгляда.

— Я всегда буду выбирать тебя. И я никогда не возненавижу тебя за это. Мы же договорились — я продемонстрирую это своими действиями. Но видимо, даже моим поступкам невозможно верить. Я обязан быть мудаком, который бросает свою тяжело больную девушку в больнице, чтобы участвовать в дурацком хоккейном матче и проявить себя.

— Но знаешь что, Фрэнки? Я не такой парень и никогда им не буду. Если ты не можешь доверять мне даже после всего, что я доверил тебе, показывая, кто я, и что я человек слова, тогда это пи**ец как ранит.

— Ты сводишь всё к себе, — парирую я. — Ты позволяешь эмоциям искажать твои суждения. И именно так в итоге больно будет мне. В пылу момента ты не хотел испытывать чувство вины за то, что тебя не было рядом. Чтобы избежать этого, ты остался. Но с каждым разом, когда ты будешь так поступать, тебе всё чаще будет казаться, что оно того не стоит. И с каждым разом ты будешь чуточку сильнее винить меня. Хотя я говорю тебе, что мне не нужно твоё присутствие здесь.

Рен отталкивается от кровати, расхаживая по палате как загнанное в клетку животное. С силой проводя пальцами по волосам, он подхватывает бейсболку с больничной тележки и натягивает её, надвигая козырёк низко на лоб.

— Поверить не могу, что ты настолько цинична, Фрэнки. Поверить не могу, что ты говоришь такое обо мне.

Я смотрю на него, и горячие слёзы катятся по моим щекам.

— Я не цинична. Так и происходит, Рен.

— Нет, так происходило в прошлом. И это было неправильно. Но это был не я, Фрэнки. А как же я? Разве я не имею права голоса в том, как всё будет?

Его слова отдаются неприятно близко к моему сердцу.

«Доверься ему. Верь ему».

Он бросает один взгляд на моё лицо и вздыхает, словно терпя поражение.

— Потому что если нет, то как мне вообще тягаться с твоим прошлым? Как бы я ни заверял тебя, что никогда тебя не возненавижу, что никогда не буду считать тебя помехой моему счастью, ты мне не веришь. Я должен вести себя так, как ты считаешь нужным. Я не могу иметь свои потребности в этих отношениях.

— Это несправедливо, — моё горло болит от разговоров. Я тянусь к стакану с водой, и Рен подходит, помогая мне, когда я даже не могу держать руку поднятой достаточно долго, чтобы попить.

Я пью через трубочку и смотрю на него, пока на глаза наворачиваются новые слёзы. Он действительно будет смотреть на меня вот так в мои худшие моменты? Будто он любит меня, будто моя боль для него не менее реальна, чем для меня?

Будто он не хочет находиться где бы то ни было ещё?

— В каком месте это несправедливо? — спрашивает он, поставив стакан с водой.

— Рен, я просто пытаюсь сказать, что тут должен быть компромисс. Когда я в таком состоянии, ты можешь заботиться обо мне в пределах разумного, но не ставь свою жизнь на паузу.

Он качает головой.

— Нет. Ты буквально говоришь, что моя любовь к тебе должна соблюдать некие условия. Меня это не устраивает. Ты пытаешься найти лазейку, чтобы не пришлось доверять мне всецело.

Я сверлю его сердитым взглядом.

— Бл*дь, ты сейчас говоришь так снисходительно!

— Фрэнки, — он вздыхает, трёт лицо. — Я думал, что быть парой — это среди прочего означает, что когда одному из нас плохо, мы уже не одни в этом. То есть, у меня есть отношения с твоей болью. Это не моя боль, и я не имею права диктовать тебе, что с ней делать, но я могу сделать выбор и любить тебя на протяжении всей этой боли. Если/когда тебе понадобится забота и утешение (а нравится тебе это или нет, в последние сорок восемь часов ты в этом нуждалась), то я получаю право быть тем человеком, который даёт тебе эту заботу. В этом фактически и заключается суть отношений. Разве нет?

Мои челюсти стиснуты. Я чувствую, что меня давят, загоняют в угол, уговаривают; я ощущаю себя уставшей, больной и раздражающе поверженной.

— Ну, тогда за ужином нам надо было обсуждать эту твою философию вместо вторых имён и количества детей. Потому что я не уверена, что согласна с этим.

Он щурится и склоняет голову набок.

— Я был здесь, потому что я люблю тебя. Любящие партнёры поддерживают друг друга. Ты с этим не согласна?