Месть вора - Борис Седов

С чем я был совсем не согласен. Но промолчал. Вместо этого махнул Вове рукой, чтобы следовал за мной, и отправился на кухню, где, накрывая на стол, злобно гремела тарелками хмурая, разочарованная жизнью Конфетка. Она уже извлекла из духовки поднос с подрумяненной до золотистого цвета картошкой и покрытыми кружками лука свиными котлетками на косточках.

Ноздри у Вовы Большого сразу жадно зашевелились, глазки радостно заблестели. Он тяжело плюхнулся на табурет и замер в ожидании божественной трапезы.

Несмотря на свою внешность австралопитека, Большой оказался весьма компанейским типом с настолько хорошо подвешенным языком, что, по моим прикидкам, смог бы легко исполнять обязанности тамады на свадебке средней паршивости. Пока мы набивали себе животы свининой с картошкой, а потом пили кофе с вафельным тортиком, курьер положенца успел рассказать десятка два свежих анекдотов, дополнив их парой прикольных историй, случившихся с ним в реальной жизни. А оттрапезничав, благоразумно не счел удобным дальше навязывать нам свое общество. Потом вручил мне упакованную в целлофан пачку стодолларовых купюр, кредитную карточку, мобильник и обрывок бумажки, на котором почерком Артема Стилета были накарябаны мой пин-код и номер сотового телефона.

– А на словах босс просил передать, что в средствах особо можете не стесняться. Конечно, в пределах разумного. Если потребуется что-нибудь, чего не сможете надыбать самостоятельно – скажем, оборудование или какая-то информация, – звони или сразу же, не откладывая, подруливай прямо к нему в Сестрорецк… Ну все. Поеду, пожалуй. – Вова протянул мне на прощание руку. И напоследок, уже выйдя за дверь, ни с того, ни с сего ошарашил меня пророчеством: – Не мое это дело, конечно, но как пацан пацану… Намаешься, Знахарь, с этой своей черной розой. Исколешься весь о шипы так, что и места живого на тебе не останется. Ты уж поверь, я-то вижу такое с первого взгляда. Жизнью научен, сам не раз попадал на нечто подобное. Старайся держать эту Светлану от себя на дистанции – так будет лучше всего. И извини, если сунул нос не в свое дело. Но я так считаю, что сказать, о чем думаю, был просто обязан. Как пацан пацану, – еще раз повторил он и, даже не думая вызывать лифт, начал быстро спускаться по лестнице.

А я стоял на пороге квартиры, слушал, как на всю парадную гулко стучат о ступеньки жесткие подошвы его ботинок, и с легкой иронией размышлял: «Эх, Володя, Володя. И ничего-то ты обо мне не знаешь. Не ведаешь о том, на какой ядовитый шип в свое время насадили меня. По статусу тебе не положено знать, кто я такой на самом деле, и какие воду, огонь и медные трубы мне довелось преодолеть, прежде чем я оказался в этой просторной квартире наедине с "черной розой", ощетинившейся шипами, которые на самом-то деле мне не страшнее детской считалочки. Такие шипы я давно научился обламывать без вреда для здоровья. А если вдруг и случится, что ненароком все-таки уколюсь о какой-то из них, то ранка затянется моментально, и я даже не обращу на нее никакого внимания».

– Такие-то вот дела, Вова Большой, – чуть слышно произнес я и запер входную дверь.

В прихожую выглянула Света. На руках, как у хирурга, резиновые перчатки. Нарядный передничек сбился немного на сторону. С левого глаза чуть-чуть подтекла тушь, но Конфетка этого еще не заметила.

Я подошел к ней и крепко обнял за плечи. Она глубоко вдохнула и доверчиво прижалась ко мне.

– Черная роза, – прошептал я ей на ушко.

– Почему черная роза? – тоже прошептала она.

– Потому что так тебя назвал Вова Большой. А еще он отметил, что у тебя очень много длинных и острых шипов.

Конфетка усмехнулась и слегка коснулась губами моей щеки.

– А ведь он прав, этот твой Вова. Я и правда очень колючая. Для всех, кроме одного человека. Есть такой, один-единственный на всю нашу Вселенную, для кого у меня теперь нет ни единой, даже самой ничтожной колючки. Кого я имею в виду? Отгадай с трех попыток.

Она шептала мне прямо в ухо. Она почти касалась его губами. И я сейчас просто готов был растаять от ее горячего прерывистого дыхания.

– Зачем три попытки? Мне довольно одной. Человек, единственный во Вселенной, для кого у тебя не осталось ни шипов, ни колючек, – это я. Угадал?

– От скромности помереть тебе не суждено.

– Так угадал или нет?

– Угадал… конечно, – пробормотала она.

Хорошо, что она не догадалась задать мне еще один вопрос, на который я точно не знал бы, что отвечать. То ли врать, то ли, зажмурившись, вываливать на поверхность всю правду. «А верю ли я всему тому, что она сейчас горячо нашептывает мне на ухо?» – вот такой вопрос, которым Конфетка с ходу загнала бы меня в тупик. Ведь как бы я этого горячо ни желал, но заставить себя поверить хоть единому ее слову не мог.

Те беззаботные розовые времена, когда я был готов безоглядно повестись на любую красочную бодягу, которую мне навесила бы на уши какая-нибудь нарядная кукла, канули в Лету уже больше четырех лет назад. Жизнь давно выдавила из меня щенячью уверенность в то, что дерьмовых людей не бывает; есть люди, к которым ты просто не смог найти должного подхода…

– Денис. Дени-и-ис! – Конфетка легонько шлепнула меня по щеке тыльной стороной узкой ладошки, с которой уже успела стянуть резиновую перчатку. – Опять ты задумываешься. Ну прям на ходу. Чего-то с тобой не ладно, родной.

«И чего прицепилась, словно репейник? – почти безразлично, совсем без раздражения подумал я. – И все-то ей доложи, обо всем расскажи. А я ведь даже еще не решил, к какой категории своих друзей ее отнести. К тем, кому не доверяю лишь самую малость? К тем, кому не доверяю в чем-то большем?» Я мысленно пожал плечами, не зная ответов на эти вопросы. И все же где-то в душе был готов согласиться с собой, что почти без раздумий пошел бы с Конфеткой за линию фронта, несмотря на ее душный нрав, остро заточенные шипы и жалящие взгляды исподлобья. В том, что в случае надобности она без раздумий надежно прикроет меня со спины, я был уверен почти наверняка.

– Все хорошо, милая. Все просто ништяк. – Я неуклюже ткнулся губами ей в личико, угодив губами в тот глаз, с которого подтекла тушь. – А задумываюсь я оттого, что вокруг слишком много такого, о чем просто нельзя не задумываться. Куда бы ни ткнулся, ни сунулся, хоть в самый темный безжизненный угол, там меня все равно уже поджидает какой-нибудь головняк. Слишком большие ставки в этой игре, чтобы я мог позволить себе рисковать, – сообщил я Свете то, что она знала и так. – По сравнению с этим все остальное на втором плане.

– И даже я? – не преминула подловить меня провокационным вопросом Конфетка, и я, даже не помышляя о том, чтобы кривить душой, без раздумий ответил:

– Даже ты, Света.

– И почему ты не доверяешь мне? – сухо спросила она, снова натягивая на руку резиновую перчатку. – К какой категории относишь меня? К своим настоящим друзьям? Или к тому продажному быдлу, которое окружает тебя и только и ждет удобного случая, чтоб воткнуть тебе нож под лопатку?

Я прикинул, а не стоит ли мне сейчас снова крепко обнять Конфетку, ткнуться губами в точеную смуглую шейку, прикусить мочку аккуратного уха с маленькой золотой сережкой в виде сердечка. Так, чтоб Свету опять тряхануло, словно от легкого электрического разряда; так, чтобы она еще раз прошептала: «Ну и… зачем… ты это… Дени-и-ис…»; так, чтобы прервать этот непростой для меня – да и, пожалуй что, для нее – разговор.

«Почему именно перед ней я должен исповедоваться, и кто она вообще такая, чтобы я вдруг выделил ее из числа остальных?» – на этот вопрос я никогда бы не смог отыскать ответа. Хотя в том, что «никогда бы не смог», возможно, и заключался ответ. Передо мной была девушка, не подпадающая ни под один из знакомых стандартов, по которым я привык сортировать своих друзей и знакомых; девушка-загадка, которую я никак не мог разгадать и, более того, точно знал, что не смогу разгадать вообще. А это, будто соринка в глазу, словно небольшая заноза, которую никак не извлечь из-под кожи, вызывало если не боль, то назойливое неудобство, основательно поганящее жизнь, отвлекающее от других, казалось бы более насущных, проблем.

«И все же, что из себя представляет эта Конфетка? И что у нее есть за крючок, на который она так ловко подцепила меня? И существует ли вообще в реальности подобный крючок, или я, мнительный психопат, его просто придумал?» – мысленно пожал я плечами и решил, что все же не буду сейчас обнимать Свету за хрупкие плечики, покусывать за мочку уха с сережкой в виде сердечка. Не напороться бы ни с того, ни с сего на решительный и совсем неуместный отпор. Уж лучше выждать немного.

– Пойду прилягу. Быть может, удастся заснуть на пару часов, – доложил Конфетке. – Потом припрутся Комаль, Катерина, Гроб и Ворсистый. Пощемить уже не дадут. А мне сегодня еще всю ночь торчать за рулем… Присоединяйся, как домоешь посуду. Если, конечно, захочешь. Я буду рад. – И уже почти было вышел из кухни, как словно на бетонную стену, наткнулся на строгое: