Страстная и непокорная - Пола Рид

— Прости, капитан. Моя — не лучший человек говорить об этом. Говорить со мной — плохо помогать тебе.

— Нет, хорошо, что мы поговорили. Мне казалось, никто не может понять. Мне легче, что мы с тобой поговорили.

— Мы ее вернуть, точно, — успокаивал его Джавара. — Она — белый женщина. Никто ее не трогать.

Джайлз вздрогнул.

— Расскажи мне про свой дом, про семью. Там, в Африке. Джавара грустно улыбнулся:

— Моя иметь мать, жена, три сестра. Мы думать, слишком много женщина в семья. Я вертеться весь день, как обезьяна.

Джайлз улыбнулся в ответ:

— У меня тоже три сестры, все моложе меня.

— Моя иметь две — моложе, одна — старше. Когда человек иметь старший сестра, все равно что иметь две мать. Они всегда командовать, жаловаться, но всегда заботиться. Точно?

— Твоих сестер и мать тоже забрали в рабство?

— Моя не знать. Моя не видеть их на корабль, где рабы. Может, они убежать. Моя так надеяться.

— Я тоже надеюсь.

— Может моя что-то спросить капитан, что-то про дело?

— Разумеется.

— Твоя нравиться мой работа?

— Да, Джавара. Я говорю абсолютно серьезно. Ты работаешь вовсю.

— Если моя быть белый и работать так сильно, тогда что?

— Что тогда? — Да.

Джайлз на мгновение задумался и вдруг с новым приступом стыда осознал, что бы произошло при таких обстоятельствах. Джавара мог бы уже стать первым помощником. Но разве белые матросы станут выполнять приказы негра? Едва ли.

— Ты не говорить ничего. Просто моя надеяться, ты думать про это иногда. Не сейчас. Ты иметь много что думать. Позже.

— Спасибо, Джавара. Я доволен твоей работой и твоей… откровенностью.

Джавара беззвучно вздохнул. Мужчины вернулись к спокойному созерцанию моря, и пусть оба чувствовали себя не слишком свободно в обществе друг друга, Джавара не сделал ни шагу, чтобы вернуться вниз на палубу.

И снова Иоланта вышагивала по гостиной и размышляла о своем муже. Господи, каким кошмаром обернулась вся эта история! Женщина схватила вышитую подушечку, которую она оставила в комнате этим утром, и прижала к губам, заглушая крик отчаяния.

Было уже поздно, почти десять часов, но Иоланта не то что спать, она даже сидеть не могла. Этот ужасный капитан Кортни должен был ползать на коленях от благодарности! А он что сделал? Смотрел на нее зверем, словно хотел разорвать на куски. А ведь она не виновата в том зле, которое ему причинили.

Иоланта попробовала найти хоть какую-нибудь успокаивающую мысль и нашла. Возможно, этот человек испытывает ложное чувство долга и хочет отыскать Грейс, но она, Иоланта, видела его взгляд, когда сообщила ему все. Он был потрясен. Опустошен. Он может вернуть Грейс, но у себя не оставит.

Однако в голове у нее вертелась не одна эта мысль. Вторая наверняка не даст ей сегодня заснуть. Так или иначе, но Эдмунд обязательно узнает, что она сделала. Кортни привезет Грейс домой, потребует аннулировать брак, и правда все равно выплывет наружу.

Эдмунд ее убьет. Иоланта ни на секунду не сомневалась, что, как только у него появится повод, он уничтожит ее без всякой жалости. Это понимание должно было облегчить то, что ей предстояло сделать, но почему-то не облегчало. Иоланта была в ужасе, но другого выхода не было. Это будет самозащита, но надо все обдумать.

Вспоминая прошлое, она полагала, что с самого начала все было очень глупо. Она, Эдмунд и Грейс по дороге в Порт-Рояль отправились с визитом к одному из деловых знакомых Эдмунда. Грейс вела себя просто ужасно. Мерзкая девчонка принялась разыгрывать отвратительное подобие дочерней любви: держала ее под руку, даже целовала. И все лишь потому, что знала, что у Иоланты мурашки бегают по коже от таких прикосновений. А приятель Эдмунда все распространялся о том, как приятно видеть такие чудесные отношения между матерью и дочерью, пребывающей как раз в том возрасте, когда в детях часто исчезает почтение к родителям. Эдмунд радовался, считая, что Грейс устроила эту демонстрацию, чтобы произвести наилучшее впечатление на его делового партнера. И настаивал, чтобы Иоланта ее поддержала. К моменту, когда они продолжили свое путешествие, Иоланта была уже в бешенстве. Приехав в Порт-Рояль, она в одиночестве отправилась за покупками и в самой захудалой части города зашла в одну неприметную аптеку. Два крошечных пузырька, которые она тогда купила, до сих пор хранились у нее в потайном ящичке шкатулки для драгоценностей. Когда они вернулись из той отвратительной поездки, Иоланта немного остыла — конечно, она злилась, но стоило ли ее раздражение риска попасть на виселицу?

Сейчас ей терять нечего. Если она не убьет Эдмунда, он, без сомнения, убьет ее.

Глава 19

Энкантадора расширенными глазами смотрела на серебряные монеты у себя на ладони. Утреннее солнце отражалось от них, заглядывая через зарешеченные окна домика.

— Моя иметь хороший место спрятать это, — прошептала она, — но ты никогда не сохранить тайна. Они в две секунда понимать. Твоя не иметь полос на спина. Твоя иметь что-то для них тоже?

— Это все, — объяснила Грейс. — Можно мне остаться здесь, пока я не притворюсь, что выздоровела?

Вдруг в дверях домика раздался скрежет запора, обе женщины быстро вскочили. Послышался голос дона Района. Грейс тут же нырнула под простыню на кровати. На ее плечах по-прежнему был камзол капитана Монтойи.

Энкантадора встала в дверях и о чем-то серьезно заговорила с доном Районом. Комната уже нагрелась от проникавшего сквозь решетки солнца, и Грейс, зарывшись в простыни, покрывалась потом под тяжелым камзолом моряка. Через какое-то время новая подруга тихонько прикрыла дверь и прижала палец к губам. Опустившись на постель рядом с Грейс, она прошептала:

— Надо немного стонать и плакать.

Грейс послушно застонала, временами издавая рыдания и негромко вскрикивая, а Энкантадора вернулась к двери, прижалась к ней ухом, потом сделала рукой скользящий жест. Жест напомнил девушке Мату. Именно таким движением няня показывала ей, что она произвела уже достаточно шума. Чем бы она только не пожертвовала, лишь бы с ней сейчас была Мату! Мату бы ее успокоила.

Энкантадора вернулась к кровати и прилегла рядом с Грейс.

— Масса хочет смотреть твой спина, как много шрам. Моя сказать, твой спина не так плохо, только распух, но твоя плакать, может, немного сумасшедший. Моя сказать, ни один мужчина два, может, три дня. Даже масса. Моя клясться, твоя быть готов работать, но моя должен быть с твоя один, потому что твоя первый раз и так грубо.

— Ах, Энкантадора! Как мне тебя благодарить?

— Твоя шутить. Это почти как мой собственный комната. Моя не должен быть с ними. С женщинами. Все женщина злой, хитрый. Мы скучать и ссориться. Плохо.