Огнем и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом». 1512-1634 гг. - Александр Путятин

ГЛАВА 22.

УСПЕХИ ПОЛИТИКИ МИНИНА И ПОЖАРСКОГО.

СВЕРЖЕНИЕ ПОСЛЕДНЕГО САМОЗВАНЦА.

ОСВОБОЖДЕНИЕ МОСКВЫ

На землях, признавших власть Минина и Пожарского, устанавливался более или менее четкий порядок. Воины Второго ополчения постепенно вытесняли из окрестных городов и сел отряды «воровских» казаков, а кое-где и вышибали их с боем. Довольно быстро ратники Пожарского смогли взять под контроль все дороги, связывавшие центр страны с еще не разоренным Севером. Наряду с поволжскими городами Поморье стало еще одной базой снабжения Второго ополчения. Налоги были, конечно, высоки. «Пятую деньгу», как и в Нижнем Новгороде, взыскивали со всех без исключения. Но фискальная жесткость Минина обходилась жителям дешевле, чем «реквизиции» казаков Заруцкого. По сравнению же с бесчинствами верных Сигизмунду запорожцев и зверствами никому не подчиняющихся банд польских магнатов, вроде тех же «лисовичей»[58], новый порядок казался раем… Налаживая управление подконтрольной территорией, Минин возродил работу приказов, организовал регулярное снабжение продовольствием армии и городов, активизировал работу ремесленных мастерских, начал чеканку монеты… Постепенно ярославский «Совет Всей Земли» стал и внутри страны, и за ее рубежами восприниматься как полноценное правительство России. Вскоре с Мининым и Пожарским начали устанавливать контакты не только соседние города, но и зарубежные страны: Швеция и Германская империя.

Инициатор создания Второго ополчения, Гермоген, был к тому времени лишен любых связей с внешним миром. Надзор за патриархом оккупанты ужесточили до крайности. Предельно строгим стал и режим содержания узника. Одинокого старика, которому к тому времени было уже 82 года, охраняло свыше полусотни тюремщиков. Об успехах Минина и Пожарского патриарх мог судить лишь по возрастающей настойчивости, с которой оккупанты требовали от него подписать грамоту о роспуске Второго ополчения. Упрямого узника держали в подземелье Чудова монастыря, морили голодом и жаждой. Но Гермоген не шел ни на какие уступки. 17 февраля 1612 года он умер в заключении, оставив своим сторонникам пример несгибаемой стойкости и непоколебимой верности долгу. После мученической смерти патриарха симпатии уставшей от Смуты страны сосредоточились на его последнем детище — армии Минина и Пожарского.

Заруцкий довольно быстро понял, что с признанием Лжедмитрия III он здорово погорячился, и попытался отыграть назад. Действовал атаман одновременно в двух направлениях. Во-первых, он всеми способами старался усилить в подмосковном войске симпатии к Марине Мнишек и «государю царевичу Всея Руси Ивану Дмитриевичу». Во-вторых, через Трубецкого и других Заруцкий начал усиленно зондировать почву по поводу соглашения с ярославским правительством. При удачном стечении обстоятельств новая интрига давала атаману двойной выигрыш: он объединял силы обоих ополчений и одновременно повышал шансы на избрание царем выгодного себе кандидата. В этой опасной игре Заруцкий, как уже не раз с ним бывало, легко ставил на кон жизнь… Не свою, естественно, а жизнь Лжедмитрия III.

В апреле 1612 года из подмосковного лагеря выехало на север новое посольство во главе с тушинским «боярином» Иваном Плещеевым. Формально, чтобы еще раз «досмотреть», истинный ли в Пскове государь. На самом деле задачей Плещеева была тайная подготовка ареста Лжедмитрия III. В течение месяца «боярин» разыгрывал из себя преданного слугу «царя», одновременно втягивая в заговор против него жителей Пскова, местных ратников и воевод. А в это время руководство Первого ополчения пыталось найти компромисс с Пожарским.

В начале 1612 года главный очаг агитации за патриотическую идею переместился из кельи, в которой содержали патриарха Гермогена, на подворье Троице-Сергиева монастыря. Оттуда шли по всей стране грамоты, призывающие покончить с польским владычеством и выбрать нового царя из числа русских кандидатов. Как и положено идеологическому центру, архимандрит Дионисий и его старцы стремились проводить сбалансированную политику. Они поддерживали хорошие отношения и с Первым ополчением, и с отрядами Пожарского. Своей главной задачей руководство Троице-Сергиева монастыря считало борьбу за объединение всех патриотических сил.

Минин и Пожарский охотно шли навстречу Дионисию. Они всеми силами старались избегать конфликтов, напрямую не связанных с главной задачей. Формально вожди Второго ополчения не ссорилось с подмосковным «войском». Виновником убийства Ляпунова они объявили лично Заруцкого. Однако никаких ультиматумов, требований или запросов на выдачу преступника в лагерь Первого ополчения Минин и Пожарский не направляли.

Что характерно, даже большинство членов Семибоярщины ярославское правительство не объявляло врагами! «Кремлевских сидельцев», чьи семьи находились в пределах Китай-города, Минин и Пожарский официально считали жертвами оккупационной армии, захватившей в заложники их родных и близких. Всю вину за измену в рассылаемых по стране письмах земские вожди возлагали на бывшего главу «воровской Думы» Михаила Салтыкова «со товарищи».

Эти обстоятельства давали Заруцкому надежду на благоприятный исход будущих переговоров. У него создалось впечатление, что после устранения «псковского вора» отношения с «бесхребетным» Ярославлем удастся восстановить без труда. Достаточно будет лишь согласиться на избрание будущего монарха «Всей Земли»… Атаман не обратил внимания на то, насколько твердо действовали Минин и Пожарский, если считали вопрос по-настоящему важным. Когда ситуация требовала проявить решительность, они не колебались ни минуты. Так, в начале 1612 года земские лидеры с большим скандалом конфисковали «для общенародных нужд» провозимый через Ярославль образ Казанской Божьей Матери.

Икона эта в свое время попала в подмосковный лагерь вместе с поволжскими ратниками, влившимися в войско Ляпунова. И теперь образ возвращался обратно в свою епархию. Но в Ярославле по приказу вождей Второго ополчения с иконы была сделана копия. Она-то и отправилась дальше вместо оригинала. А подлинник Минин с Пожарским торжественно объявили главной святыней Второго ополчения. Из-за самоуправства земдких правителей между Казанью и Ярославлем вскоре разгорелся серьезный конфликт. Но хотя отношения оставались напряженными еще многие месяцы, разрыва в конце концов удалось избежать.

Надо заметить, что так же гибко, но твердо Минин с Пожарским вели и внешнеполитические дела. Переговоры между «Советом Всей Земли» и шведской короной проходили через посредничество «Новгородского государства». Это давало возможность манить северного соседа перспективой избрания на Московское царство принца Карла Филиппа, ничего при этом не обещая наверняка.

Вскоре такая взвешенная политика ярославского правительства начала приносить ему один успех за другим. На сторону вождей Второго ополчения перешли Тверь, Ростов, Рязань, Переяславль-Залесский, Кашин, Торжок, Владимир и многие другие города. 18 мая 1612 года произошел переворот в Пскове. Лжедмитрию III удалось бежать, но уже через два дня казаки догнали его и заключили под стражу. Следом за этим в начале июня Совет Первого ополчения постановил считать недействительной свою присягу «псковскому вору». Однако тщетно Заруцкий ждал в ответ на это примирительных заявлений от Минина и Пожарского. Руководители Второго ополчения четко дали понять, что они готовы идти на соглашение с Трубецким, с «войском», с казачьим кругом, но не с человеком, которого заклеймили в свое время как убийцу Ляпунова.

Загнанный в угол атаман подослал лазутчиков с приказом убить Пожарского. Заговорщики собирались зарезать воеводу в то время, когда он будет осматривать новые пушки на центральной площади Ярославля. Однако охрана князя Дмитрия сработала четко. Покушение не удалось. Схваченные на месте преступления казаки во всем признались и указали на заказчика убийства… Как выяснилось, Заруцкий спешил не зря. Ситуация под Москвой начала стремительно обостряться. Конфликты между дворянами и казаками все чаще заканчивались кровавыми столкновениями. Одновременно с запада стали поступать известия, что армия гетмана Ходкевича, собрав большой обоз, начала движение к Москве.

После того как подмосковные таборы сложили с себя присягу самозванцу, Пожарского продолжали держать в Ярославле лишь долгие переговоры со шведами и «Новгородским государством». Армия Делагарди к этому времени взяла штурмом последние пограничные крепости и готовилась перейти к захвату Русского Севера. Сил на то, чтобы воевать одновременно со шведами и поляками, у Пожарского не было. А значит, ему требовалось добиться от молодого Густава Адольфа[59] обещания сохранять на время битвы за Москву благожелательный для Второго ополчения нейтралитет. Переговоры шли трудно. Россия в тот момент мало что могла предложить шведам. Густава Адольфа усиленно манили призрачной возможностью усадить на русский престол его брата, Карла Филиппа. Шведский король желал, естественно, получить хоть какие-то гарантии.