Милорадович - Александр Бондаренко

Хорошо еще, что само расположение места, где произошло генеральное сражение Отечественной войны, сегодня — в отличие от мест многих иных баталий — не вызывает сомнений.

«Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине в 12 верстах вперед Можайска, одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно, — доложил Главнокомандующий. — Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить искусством. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, тогда я имею большую надежду к победе. Но ежели он, найдя мою позицию крепкой, маневрировать станет по другим дорогам, ведущим к Москве, тогда не ручаюся, что может быть должен идти и стать позади Можайска, где все сии дороги сходятся…»[915]

Было весьма сомнительно, что Наполеон не станет атаковать — император-полководец привык решать судьбу кампаний в генеральном сражении. К тому же обходя русскую позицию, он неминуемо подставил бы фланги. Так что сражение на избранной Михаилом Илларионовичем позиции неминуемо должно было состояться. Хотя она была далеко не столь блестящей и потому совсем не такой для нас выгодной, как он это утверждал, да и полностью оборудовать ее перед сражением, к сожалению, не удалось.

«На конце правого фланга в лесу, в засеках и укреплениях находились три егерских полка под командой полковника Потемкина[916], которые по обстоятельствам не были в деле и имели от канонады весьма малый урон. Далее, к центру, II корпус Багговута из 2-й и 4-й пехотных дивизий. С ним в линии IV корпус генерал-лейтенанта графа Остермана-Толстого, из 11-й и 23-й пехотных дивизий. Сими войсками начальствовал Милорадович. Центр составлял VI корпус из 7-й и 24-й пехотных дивизий под предводительством генерала Дохтурова; далее, к левому флангу расположен был VII корпус генерал-лейтенанта Раевского[917] из 12-й и 26-й пехотных дивизий. Конечность левого крыла состояла из 27-й пехотной дивизии Неверовского и сводной гренадерской дивизии генерал-майора Воронцова. В резерве находились: III корпус генерал-лейтенанта Тучкова[918] (из 1-й гренадерской и 3-й пехотных дивизий), V корпус, в котором состояла гвардия, коею командовал генерал-майор Лавров[919], 2-я гренадерская дивизия и вся почти вообще кавалерия, состоящая при армии, ибо весьма небольшое количество оной расположено было в линии и на флангах. Резервная артиллерия была весьма сильная. Войска донских казаков находились на правом крыле. Двадцать тысяч человек прибывшего за два дня Московского ополчения разделены были по корпусам, сохраняя состав свой, в котором они образованы были, и употреблялись для принятия раненых и присмотра за ними»[920].

Итак, Михаилу Андреевичу было поручено начальствовать над войсками, прикрывавшими Новую Смоленскую дорогу — основной путь к Москве; в центре позиции стоял 6-й корпус генерала Дохтурова; левым флангом начальствовал генерал-лейтенант князь Горчаков 2-й, племянник Суворова.

Уже на поле к Милорадовичу прибыл новый адъютант — князь Вяземский.

«Наконец нашел я Милорадовича и застал его на бивуаке, пред разведенным огнем. Принял он меня очень благосклонно и ласково: много расспрашивал о Москве, о нравственном и духовном расположении ее жителей и о графе Ростопчине, который, хотя и заочно, распоряжениями своими и воинственным пером, воюющим против Наполеона, так сказать, принадлежал действующей армии. Поздравив меня с приездом совершенно кстати, потому что битва на другой день была почти несомненна, он отпустил меня и предложил мне для отдыха переночевать в его избе, ему ненужной, потому что он всю ночь намеревался оставаться в своей палатке»[921].

«Настал наконец ужасный день! Скрывавшееся в тумане солнце продолжило до шести часов утра с обеих сторон обманчивое спокойствие»[922].

«В 5 часов утра солнце рассеивает туман… Бьет барабан, и каждый полковник громким голосом читает своему полку прокламацию императора.

Мы слушаем, тесно сомкнувшись ротами… Император возвещает нам, что столь желанный день битвы, наконец, наступил, что победа зависит от нас; победа необходима, чтобы доставить все нужное, получить хорошие зимние квартиры и ускорить возвращение на родину. "Сражайтесь так, — говорит он нам, — как вы сражались при Аустерлице, Фридланде, при Витебске, при Смоленске". Пусть самое отдаленное потомство ставит себе в образец наше поведение в этот день, пусть о каждом из нас будут говорить: "Он был в великой битве под Москвой!" Тысячекратные возгласы: "Да здравствует император!" были ответом на это лаконическое приглашение»[923].

«Застонала земля и пробудила спавших на ней воинов. Дрогнули поля, но сердца спокойны были. Туча ядер, с визгом пролетавших над нашим шалашом, пробудила меня и товарищей. Вскакиваем, смотрим — густой туман лежит между нами и ими. Заря только что начинала зажигаться…»[924]

«С рассветом дня маршал Даву, грянув из 120 орудий артиллерии залпом, повел пехотные колонны свои в штурмовую атаку нашей укрепленной позиции перед деревней Семеновской, а вице-король Италианский сделал решительный удар корпусом своим на село Бородино, чтобы чрез его ворваться в центр соединения наших армий по почтовой дороге, отнявши мосты на реке Колоче, в самом селе Бородине находившиеся»[925].

«В шесть часов утра началась атака против правого нашего фланга на село Бородино. Менее нежели в четверть часа лейб-гвардии Егерский полк был опрокинут и в замешательстве прогнан за реку, так что не успел истребить моста, и вслед за ним неприятельские стрелки появились на правом берегу и понудили снять батарею, оборонявшую мост; 1-й егерский полк, подкрепив гвардейских егерей, прогнал неприятеля и в то же время занял Бородино, но, чтобы по удалении от прочих войск не подвергнуть их опасности, приказано было оставить селение, и егеря, отойдя за реку, сожгли за собою мост. Действие на сем пункте ограничилось одной перестрелкой»[926].

«Наскоро оделся я и пошел к Милорадовичу. Все были уже на конях. Но, на беду мою, верховая лошадь моя, которую отправил я из Москвы, не дошла еще до меня. Все отправились к назначенным местам. Я остался один. Минута была ужасная… По счастью, незнакомый мне адъютант Милорадовича предложил мне свою запасную лошадь. Обрадовавшись и как будто спасенный от смерти, выехал я в поле и присоединился к свите… Вскоре потом ядро упало к ногам лошади Милорадовича. Он сказал: "Бог мой! видите, неприятель отдает нам честь". Но, для сохранения исторической истины, должен я признаться, что это было сказано на французском языке, на котором говорил он охотно, хотя часто весьма забавно неправильно», — писал Вяземский, замечая, что «…привычка говорить по-французски не мешала… генералам нашим драться совершенно по-русски. Не думаю, чтобы они были храбрее, более любили Россию, вернее и пламеннее ей служили, если б не причастны были этой маленькой слабости»[927].