Хрустальная колыбель - Сергей Юрьев

Олф хотел пробежать мимо, но вдруг ощутил тяжесть в ногах. Драгоценное время, казалось, почти остановилось, ветер стих, замер шелест листвы, а тень прямо на глазах начала медленно, но верно сжиматься, а вокруг неё на камне проступила замысловатая вязь каких-то знаков. Полдень! Когда эта тень исчезнет, Служитель Эрл должен умереть…

Золото… Когда-то давно этот редкий металл ценился в Холмах больше, чем серебро, да и теперь он был в ходу у варваров, и ещё ночные оборотни носили на себе золотые бляхи с алым камнем, кольца, массивные цепи и браслеты.

От сжимающейся тени невозможно было оторвать взгляда, она казалась бездонной, от неё тянуло обжигающим холодом. Олф зажмурил глаза, изо всех сил сжал непослушными пальцами рукоять меча и наотмашь, не глядя, нанёс удар. За звоном металла последовало шипение, и в воздухе повис кислый удушливый запах. Освящённое серебро, напаянное на клинок, соприкоснулось с золотом Нечистого, и сталь меча покрылась синей окалиной, а сверкающий золотой клин оплавился и утратил блеск. Булыжник, из которого торчал золотой клин, раскололся надвое, а тень растаяла, издав короткий вопль, похожий на крик легендарной птицы Сирри. Олф поднял с земли то, что осталось от клина. Золото на глазах покрывалось слоем ржавчины, и он хотел уже зашвырнуть слиток подальше в кусты, но тут же решил, что им можно будет запустить в голову тому, кто ещё посмеет преградить ему дорогу.

Он успел. Вернее, сам лорд Сим затянул церемонию жертвоприношения — ему нравилось разговаривать с опасным противником, который был в его полной власти.

— Проклятье, говоришь? — Лорд схватил Служителя за бороду и провёл острием кинжала по его шее, оставляя неглубокую алую борозду. — Только не поможет тебе это. Кто ушёл — те вернутся, как только поймут, что бежать некуда. Ха! — Ещё одна борозда пролегла рядом с первой. — Во славу Морха, Иблита, Аспара и Луцифа! Они тебя проглотят вместе с твоим дешёвым проклятием и вонючими потрохами.

Служитель был привязан к дубовому столбу, установленному как раз посреди капища, и четыре идола, казалось, с любопытством наблюдали за происходящим. Сотни три воинов, столпившихся вокруг, кто с нетерпением, кто со страхом ожидали, когда их лорд располосует кинжалом грудь дерзкому Служителю, который прошлым утром неожиданно возник на пути войска. Его бы ещё тогда просто затоптали, но оказалось, что среди дружинников было ещё немало тех, кто верит не собственным глазам и своему лорду, а поповским сказкам, от которых на душе становится кисло, как наутро после попойки. Этой ночью сотни воинов, которые ещё недавно казались надёжными товарищами по оружию, предательски скрылись из лагеря, бежали из дозоров, убоявшись обещанного Служителем проклятия, но зато здесь остались самые верные, самые стойкие, самые бесстрашные, самые преданные своему лорду.

— Да режь ты его, Милость! Чё с ним болтать! — заорал кто-то из толпы, но лорд искоса глянул на крикуна через плечо, и тот немедленно заткнулся.

— А твой Безымянный, если он даже где-то и есть, самого тебя проклянёт. Принести в жертву Служителя — это всё равно что девственницу спалить. Во славу Морха, Иблита, Аспара и Луцифа. — Лорд поочерёдно кивнул всем четырём идолам. — Старуха сдохла, но всё, что надо, она успела, так что когда твою бессмертную душу там, — ткнул лорд пальцем в небо, — будут рвать на части, я приберу к рукам и Холмы, и варваров, и всё остальное! И только те, кто не покинул меня сейчас, разделят со мной трапезу!

Конец фразы утонул в многоголосом рёве — дружина расслышала последнюю фразу, которую лорд специально для публики произнёс погромче, и оценила, что будущий владыка мира своих не забывает. Все глаза были устремлены на острие клинка, который вот-вот должен был войти под рёбра пленнику. Сердце, брошенное на золотое жертвенное блюдо, не должно остановиться, пока вспышка алого пламени не проглотит его. Только тогда можно будет считать, что жертва принята, и Сим Тарл, лорд Холм-Ала, стал первым из Избранных, тот, кто однажды вот так же на блюде поднесёт Владыкам весь этот мир!

— Но сначала, если сможешь, убей меня! — Олф с трудом переводил дыхание после долгого бега, и тельник под кольчугой был мокрым от пота, но отдыхать было уже некогда.

Лорд посмотрел на него с едва заметным удивлением, и вдруг его рот расплылся в широкой добродушной улыбке. Ещё один из врагов сам пришёл за смертью, а это означало, что есть в мире силы, которые благоволят ему.

— Ты хочешь поединка, от которого трусливо уклонился твой господин? — Лорд не переставал улыбаться. — Я, конечно, приму вызов, как только закончу свои дела. Но учти — ничто меня так не огорчает, как чья-то глупость. Лучше встань в строй, мастер Олф! У тебя ещё есть возможность сделать своим этот праздник. Ты пока ничем не заслужил нашего расположения, но я сегодня щедр.

Лорд провёл пальцем по лезвию кинжала, прикидывая, не лучше ли сначала вырезать прореху на одежде пленника, а уже потом нанести удар. Но Олф, вместо того чтобы всерьёз задуматься над самым заманчивым предложением, какое только можно было вообразить, раскрыл ладонь, и на ней обнаружился сморщенный слиток тусклого жёлтого металла, всё, что осталось от золотого клина.

— А это видал?! — Олф с силой швырнул свою находку в лорда. Слиток ударил в стальной нагрудник, сделав в нём неглубокую вмятину. — Всё равно ворожба твоя не сработает.

— Чару Его Милости! — закричал кто-то из публики.

— Чару Его Милости! — подхватила толпа. Все понимали, что такое оскорбление отмщение должно последовать немедленно.

— Чару Его Милости! — Крики продолжались до тех пор, пока не показались двое слуг, несущих серебряные подносы, на одном — кубок, на другом — кусок сырого мяса.

Лорд, повернувшись спиной к противнику, поднял кубок и под общий рёв в два глотка осушил его, а потом зубами схватил мясо. Кусок мгновенно исчез в его распахнутой пасти, и теперь Олф видел, что перед ним уже не человек, а обезумевший дикий зверь, готовый разорвать любого, кто попадётся на пути. Слуги торопливо метнулись назад, желая только одного — поскорее смешаться с толпой.

Теперь Олф ожидал от противника всего что угодно — и того, что у лорда отрастут клыки и когти, или он покроется чешуёй, дикой ярости, стремительных выпадов, от которых обычный человек, будь он хоть трижды мастером, не может найти защиты — байки о напитке Яриса хранили массу страшных подробностей. Но когда лорд повернулся к нему, неторопливо извлекая из ножен меч, лицо его почти не изменилось, лишь слегка побледнело, остекленевшие неподвижные глаза, казалось, не видели ничего, кроме будущей жертвы, а зрачки напоминали ту самую тень, которую отбрасывал давешний золотой клин. Противники ещё не сошлись, а бой уже начался — теперь надо было выдержать этот холодный равнодушный взгляд, иначе могла исчезнуть даже самая призрачная надежда на победу. Умолкли лишние звуки, беснующаяся толпа слилась в единую серую массу, чёрный грифон на алом знамени Тарлов всё медленнее колыхался на ветру, и в то мгновение, когда он замер, лорд сделал первый выпад, внезапно оказавшись на расстоянии вытянутой руки. Олф успел только упасть под ноги Зверю, рубанув его мечом по ляжке. Но клинок просвистел мимо, а Зверь, развернувшись в прыжке, вновь медленно и неумолимо двинулся к своей добыче. Теперь до Олфа дошло, что для Тарла, одурманенного напитком Яриса, — он не противник, а именно добыча, и Зверь не успокоится, пока не умоется чужой кровью. Теперь надо было лишь одно — освободить свой разум даже от тени мыслей. Тело само знает, как ему действовать, и не надо ему мешать. Сражаясь со Зверем, следует и самому отказаться от части человеческого в себе. После того, как меч Тарла во второй раз просвистел в вершке от головы Олфа, Зверь, как тростинку, разломил свой клинок о колено, теперь он готов был разорвать добычу руками.