Левицкий - Нина Молева

Пройдет два года, когда имя Левицкого первый и последний раз мелькнет на полосах «Санкт-Петербургских ведомостей». Двадцать первого марта, в пятницу, в прибавлении к номеру здесь появится небольшое объявление: «Продается картина работы художника Левицкого, представляющая Иоанна Крестителя. Видеть оную и о цене узнать можно на Васильевском острове, по Кадетской линии, в доме Левицкой, под № 105, у хозяйки». Объявление о продаже единственной оставшейся в мастерской картины говорило о ее достаточной ценности, обусловленной непоминаемым, но известным зрителям именем мастера. Именно тогда поднимается вопрос и о материальном обеспечении вдовы. Она вспоминает о потраченных на похороны шестистах рублях, которые Академии следовало бы ей вернуть. Н. Я. Левицкая в соответствии с принятой в те годы формой прошений пишет о длительной болезни мужа, требовавшей значительных трат на лекарства, и о заложенном в Опекунском совете доме — «единственной только опоре экономической, за который по сие время считается недоплаты до 2000 рублей». Имела ли в виду вдова погашение этой недоплаты — расставаться с домом она не собиралась — или средства для замужества очередной внучки. Так или иначе, дело ограничилось формальным сочувствием — не больше.

«Кладбище? Доедете. — Девушка-вагоновожатый с белокурой копной хитро уложенных волос нетерпеливо пожимает плечами. — Конечно, Смоленское. Какое же еще на Васильевском острове».

Новый просторный трамвай с мягкими сиденьями под красноватым дерматином набирает скорость. В разворачивающемся плане жестко прочерченных улиц дома первых петербургских лет уступают нарядным особнячкам екатерининских времен. За ними нарочитая простота ампира. Первые доходные дома. Кирпичные глыбы дешевых построек конца прошлого века. Коренастые дома наших тридцатых годов. Медлительная и неуклонная поступь уходящего к морю города.

Трамвай последний раз разворачивается среди сегодняшних домов, въезжает в широкий зеленый туннель. Отступившие за каменные ограды вековые деревья. Пологий берег уснувшей в песчаных отмелях речонки. Заросли лопухов у крошечного домика трамвайной станции. Тишина.

Вода под мостом чернеет чернильной густотой. Вздрагивает у чуть видного остова затонувшей лодчонки. Лениво тянется к вытянутым на берега моторкам — каждая расписная, каждая со своим именем. Седым налетом гасит отсвет трудно проглянувшей сквозь тучи синевы. Черная речка — ей и не стали придумывать другого названия.

За мостом на квадрате белого песка стайка голубей. Крутолобый булыжник старой мостовой. Вдали белеющий проем тесно встроенных в невысокий дом ворот. Смоленское кладбище — долгие годы единственное для васильеостровцев, давно уже закрытое и ставшее редко читанными страницами архива.

«Левицкий? Художник? А как же, есть такой. Сам видел. Вот только как его искать?» — смотритель кладбища может только очень приблизительно показать направление. Старушка уборщица тоже помнит имя, помнит, что Левицких несколько («Родственники — помню»), но вот поиски — кто за них возьмется. Художников здесь много — вся старая часть. Только и планов нет, и архив погиб в последнюю войну, и надписи давно стерлись, затянулись землей, мхом. «Вы лучше адресок оставьте. Если случаем встретим, напишем». — «Конечно, ему бы лучше на Волковой, если уж был такой знаменитый!»

Ошибка памяти (сразу у нескольких?) или цепко захваченная подсознанием необычность имени, может быть, надписи, формы памятника или родственных обращений? Письмо с Васильевского острова может прийти — чудом и не прийти никогда. И все-таки удивительное чувство реальности. Значит, еще совсем недавно и все те годы, когда шел спор о месте смерти художника, могила существовала, и как иначе: жил на Васильевском, значит, и похоронен должен был быть там же. Многих ли везли в те годы через Неву на лодках — мосты появились потом — дорогое, далекое и ничем не оправданное путешествие. И могила затерялась как раз тогда, когда нашлась отметка в приходских книгах — день смерти художника и похороны на Смоленском кладбище. Все рядом, и все несовместимо.

За воротами широкая, уходящая в зелень дорога. Прихотливые развороты аллей. Волглая изморозь словно ускользающих под землю цементных плит — Петровская, Ксеньинская, Церковная аллеи… Под сплошным навесом кленов и лип душный и терпкий запах мокрой коры. Белесые букеты буйно разросшегося папоротника. Темнота перепутавшегося с кустами замшелого камня. Около отливающей анилиновой синевой церкви огромная гранитная платформа. Проржавевшая решетка с крошечной осыпающейся ржавчиной калиткой. Повисшие в воздухе ажурные ступени. Можно не подниматься, и все-таки… В углу камень — «Варнек Николай Александрович родился… умер…».

Плита под ногами поскрипывает плотным слоем перегнивших листьев, слежавшегося песка. Буквы с трудом прощупываются ломающейся палкой: «Варнек Алекс…», тот самый, кто заказал портрет Левицкого для Академии, может быть, написал и лицо на нем. Отец и сын — оба художники, хоть и по-разному оставившие о себе память в искусстве. Сын, далеко не равный отцу по таланту, хоть и был учеником Карла Брюллова. Отец — талантливый живописец, неизменный почитатель Левицкого. Необычная и снова реальная памятка об ускользнувшем от всяких почестей и даже простой памяти прославленном портретисте.

А ведь они уходят из жизни почти одновременно: Левицкого не стало в апреле 1822 года, Боровиковского — всего тремя годами позже. Одно и то же Смоленское кладбище стало местом их погребения. Только смерть Боровиковского была отмечена, вызвала сочувственные слова некрологов, и на могилу его легла плита с надписью: «На сем месте предано тело Советника Академии художеств Владимира Лукича Боровиковского, скончавшегося на 68 году от рождения в 6 день Апреля 1825 года». Смерть Левицкого осталась незамеченной, как в свое время и кончина Рокотова в Москве. Кстати, в эти последние свои годы Боровиковский работал над иконостасом для Смоленской кладбищенской церкви, который, однако, остался незаконченным и перешел в таком виде в Русский музей. Но для Левицкого запись в церковной книге стала единственной памятью об ушедшем из жизни уже забытом и, казалось, ставшем ненужным мастере.

И все-таки «пустого двадцатилетия» не было. Не было творческого умирания от холста к холсту. Не было и забвения. Был приговор, способный ввести в заблуждение, удержаться на годы, но не утвердиться в истории. Имя «подозрительного» художника может вызывать опасения у современников, отталкивать предупрежденных администраторов от искусства и предусмотрительных критиков. Но как долго способна существовать подобная плотина? Вместе с увлечением брюлловскими портретами в тридцатых-сороковых годах прошлого века всплывает память о блистательной маэстрии полотен Левицкого — их композиции, натюрмортах, непревзойденном искусстве воспроизведения каждого материала.

На первой же международной выставке 1862 года в Лондоне, в которой принимает участие Россия, сказочными жемчужинами вспыхивают смолянки, рождающий разговор о Рембрандте портрет священника 1779 года. И хотя критики имеют прежде всего в виду характер живописи с ее сочными светотеневыми эффектами, они правы по существу: невольное воспоминание о великом голландце возникает в связи с глубиной психологического решения Левицкого. Это художник, которого я глубоко уважаю, — казалось бы, неожиданно отзовется о Левицком И. Н. Крамской, в принципе далекий от интереса к собственно живописным, представлявшимся ему формальными, проблемам. «Разве не поэт Левицкий? Какие и как у него переданы женщины!» — с полной мерой свойственной ему увлеченности откликнется уже на рубеже XX столетия Константин Коровин, видевший дорогу искусства в эмоциональной насыщенности и выразительности цвета. Разные живописцы, разные поиски и свершения в искусстве, разные грани мастерства и художнического прозрения Дмитрия Левицкого, за которыми всегда стоял человек во всей определенности неповторимого своего характера, во всей значительности своего человеческого «Я».

ПРИМЕЧАНИЕ

Книга написана на основании архивных материалов, общие ссылки на которые приводятся ниже.

Центральный государственный архив древних актов (Москва): ф. 14, д. 51, 138; ф. 254, кн. 7467–7474; ф. 375, оп. 1, д. 90; ф. 375, 428, 610, 824, 1208; ф. 1239, оп. 3, ч. 65, д. 30 779; оп. 3, ч. 116, д. 62 376; оп. 3, ч. 81, д. 41 410. 69 298; оп. 57, д. 155, 156; оп. 60, д. 29 016.

Государственный исторический архив в Ленинграде — ф. 470, оп. 78/190, д. 49; оп. 4 (83/517), д. 102; ф. 487, оп. 12, д. 291, 112–115; ф. 487, оп. 12, д. 112–115, 291; ф. 789, оп. 1, д. 68.

Государственная публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград), отдел рукописей, ф. 1033.

ИЛЛЮСТРАЦИИ

1. Портрет Н. А. Сеземова. 1770. Гос. Третьяковская галерея. 2. Портрет А. Ф. Кокоринова. 1769–1770. Гос. Русский музей. 3. Портрет Ф. С. Ржевской и А. М. Давыдовой (?). Гос. Русский музей. 4. Портрет Ф. С. Ржевской и А. М. Давыдовой (?). Деталь. 5. Портрет Ф. С. Ржевской и А. М. Давыдовой (?). Деталь. 6. Портрет П. А. Демидова. 1773. Гос. Третьяковская галерея. 7. Портрет Е. И. Нелидовой. 1773. Гос. Русский музей. 8. Портрет А. П. Левшиной. 1775. Гос. Русский музей. 9. Портрет Е. И. Молчановой. 1776. Гос. Русский музей. 10. Портрет Г. И. Алымовой. 1776. Гос. Русский музей. 11. Портрет Е. Н. Хованской и Е. Н. Хрущевой. 1773. Гос. Русский музей. 12. Портрет Дени Дидро. Музей в Женеве. 13. Портрет священника. 1779. Гос. Третьяковская галерея. 14. Портрет Н. С. Борщовой. 1776. Гос. Русский музей. 15. Портрет М. А. Дьяковой. 1778. Гос. Третьяковская галерея. 16. Портрет Я. Е. Сиверса. 1779. Гос. Третьяковская галерея. 17. Портрет М. И. Мордвинова. 1778. Гос. Третьяковская галерея. 18. Портрет М. Ф. Полторацкого. 1780. Гос. Русский музей. 19. Екатерина-Законодательница в храме богини Правосудия. Гос. Третьяковская галерея. 20. Портрет М. А. Львовой. 1781. Гос. Третьяковская галерея. 21. Портрет Бакуниной. 1782. Гос. Третьяковская галерея. 22. Портрет А. В. Храповицкого. 1781. Гос. Русский музей. 23. Портрет П. Н. Голицыной. 1781. Гос. Русский музей. 24. Портрет А. Д. Ланского. 1782. Гос. Русский музей. 25. Портрет В. И. и М. А. Митрофановых. Гос. Русский музей. 26. Портрет П. В. Бакунина Старшо́го. 1782. Гос. Третьяковская галерея. 27. Портрет Г. А. Долгорукого. Гос. Третьяковская галерея. 28. Портрет Анны Давиа Бернуцци. 1782. Гос. Третьяковская галерея. 29. Портрет Урсулы Мнишек. 1782. Гос. Третьяковская галерея. 30. Портрет А. Д. Левицкой, дочери художника. 1785. Гос. Третьяковская галерея. 31. Портрет Н. А. Львова. 1789. Гос. Русский музей. 32. Портрет Александра I в детстве. 1787. Гос. Третьяковская галерея. 33. Портрет Ф. П. Макеровского. 1789. Гос. Третьяковская галерея. 34. Портрет неизвестного из семьи Салтыковых. Гос. Третьяковская галерея. 35. Портрет священника. 1812. Гос. Третьяковская галерея. 36. Портрет М. А. Воронцовой. Ок. 1790. Гос. Русский музей. 37. Портрет А. А. Воронцовой. Ок. 1790. Гос. Русский музей. 38. Портрет П. А. Воронцовой. Ок. 1790. Гос. Русский музей. 39. Портрет Е. А. Воронцовой. Начало 1790-х гг. Гос. Русский музей. 40. Портрет А. С. Протасовой. Начало 1800-х гг. Гос. Русский музей. 41. Портрет И. Гауфа. 1790-е гг. Гос. Русский музей. 42. Портрет Александра Стахиева. Деталь. Познань (ПНР) 43. Портрет Александра Стахиева. Деталь. 44. Портрет Александра Стахиева. Деталь. 45. Портрет Н. И. Новикова. Гос. Третьяковская галерея. 46. Портрет И. И. Дмитриева. Гос. Третьяковская галерея. 47. И. Е. Яковлев. Портрет Д. Г. Левицкого. Гос. Русский музей.

Примечания