О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

Такие новости не могли не ошеломить меня, и я не знал, куда и в какую сторону стремительно направится этот мир, в котором мне стало непонятно, что делать, чем заняться. Я кинулся в парикмахерскую к Антипатросу, который по-прежнему занимался своим парикмахерским делом.

Я почти впрыгнул в допотопное кресло от нетерпения. С помощью ножной педали Антипатрос слегка приподнял меня и принялся укорачивать мою и без того еле заметную шевелюру.

– Что все это значит? – не выдержал я.

– Придет время – узнаешь, – скрипучим голосом сообщил брадобрей, он же Фидиппид и бог его знает кто еще. Из подсобки появилась мулатка Зойка, которая, улыбнувшись на все четыре стороны, принялась подметать состриженные волосы, искря своими огромными голубыми глазами.

– Я знаю, кто она тебе!

– Ну, хоть что-то в тебя вложили! Хоть вещие сны дали убогому! – и замолчал до конца стрижки. – Скоро и в тебе надобность появится. Будь готов!

Вернувшись на квартиру старухи Извековой, я заставил себя успокоиться и попытаться понять полноту картины мира на сегодняшний день, но, сколько бы я ни силился, как ни напрягал мозги, ответ никак не приходил, лишь разрозненные куски мозаики человеческих судеб будоражили мое воображение… Я взял трубку и позвонил. Слышал лишь монотонные бесконечные гудки… Странно, но именно это меня успокоило, и я прилег на диван, подложив руки под голову. Чтобы вновь не заснуть и не проспать главное, я вспомнил, что не вполне досказал историю Иосифа Иосифовича Бродского, внука Алевтины Воронцовой и Арсения Иратова, к которому волею судеб был прикреплен, но еще и подумал, что сейчас-то она, история, уже не имеет значения, сюжет побочный, мало кому нужный, но воспоминания уже проявлялись, воспламеняя мозги, постепенно становясь явью, и я был не властен над ними.

Валерий Эстин больше не встречался с Иосифом, хотя молодого человека привезли в его личное поместье под Тверью и разместили в гостевом доме. Эстин, как и всякий большой шахматист, интересовался всем, что выходило за рамки обыкновенного человеческого понимания. Экстрасенсы, телепаты, левитирующие, видящие будущее и т. д. – они помогали ему выигрывать в шахматы, как он считал, а впоследствии Эстин создал институт паранормальных явлений. Выглядит смешно, но доход миллионный… Комиссованным солдатом занимался исключительно Митя Шварц.

– Знаешь, зачем тебя из школы сержантов забрали?

– Нет, – ответил Иосиф.

– Узнаешь, но поговорим об этом через пару дней. Ты пока отъедайся, смотри кино и выспись… Там телефон, звони матери сколько хочешь.

– Нельзя, чтобы она сюда приехала?

– Нет, тем более что она занимается обстановкой новой квартиры…

– Ладно.

Молодого человека не беспокоили три дня, он преотлично выспался и насмотрелся голливудских фильмов, благо дом был набит превосходной аппаратурой. Ел вволю, смотрел и спал без сновидений. Лишь один раз ему приснилась картинка с мертвым Тапкиным, лежащим в гробу. Он тотчас проснулся и увидел над собой лицо Мити Шварца.

– Ты видел Тапкина? – спросил он, точно зная ответ.

– Видел.

– Как ты узнал, что у него аневризма?

Иосиф уселся в постели, потянулся и зевнул:

– Я не знал.

– Но ты же…

– Я предугадал.

– Предугадать – почти то же самое, что знать! – надавливал Митя.

– Почти, – согласился Иосиф. – Вы картинку мне внушили?

– С чего ты взял?

– Это первый сон в моей жизни.

– Что, даже голые девки не снятся?

– Нет.

– Ты, часом, не гей?

– Нет.

– Странно. Всем людям снятся сны. Видимо, ты их просто не помнишь.

– Тапкина вспомнил… Кстати, – попросил Иосиф, – не могли бы вы принести мои книги?

– Нет проблем… Ты интересуешься иудаизмом?

– Трудно сказать…

– У нас есть неподалеку синагога. Хочешь сходить?

– Можно… Так это вы внушили мне Тапкина?

– Считай, что я… Слушай, иди умойся, ну и все там. Я жду тебя на первом этаже в столовой.

Пока Иосиф, стоя под горячим душем, смывал из сознания образ мертвого сослуживца, Митя Шварц зачем-то заглянул в сумку Иосифа, порылся в ней, затем подошел к кровати и заглянул под подушку. Даже наволочку, как служебный пес, обнюхал…

Они сидели за круглым обеденным столом, Иосиф завтракал свежим творогом с лесными ягодами, щедро поливая блюдо сгущенным молоком, – и наслаждался… Митя уже давно позавтракал, сейчас пил кофе, размешав в непроглядной темноте напитка пять ложек белого сахара, и смотрел искоса на молодого подопечного:

– У нас колбаса преотличная. Сами делаем! Попробуешь?

– Нет, спасибо. Я не ем мясо с молоком.

– Ты соблюдающий? – удивился Митя. – Кашрут?

– Нет…

– Что же не мешаешь?

– Желудок не принимает… Я, пожалуй, еще и сырники съем, если вы не против.

Митю Шварца все больше злил этот парень, обрастающий после комиссовки черными, блестящими, как вороненая сталь, волосами, статный красавец с глазами старого мудреца. У самого математика IQ также зашкаливал, он продвинулся в математическом анализе новых квантовых теорий, но сам про себя отчетливо понимал, что он не Эйнштейн, совсем не гений и не красавец. И этот его новый подопечный тоже не выдающийся, но что-то Эстин в нем разглядел, как и в Мите в свое время, велел работать с юношей, но мягко, без всяких психологических штучек, на которые тот был мастер.

Из радиоприемника неслась в лето песня Никитиных с веселым припевом «Бричмулла, Бричмулле, Бричмуллу, Бричмуллою», а математику Мите слышалось: «Брит мила[1], брит миле, брит милой…»

– Тьфу!

– Все в порядке? – улыбнулся Иосиф.

– Не люблю эту песню!.. Кстати, ты наверняка понимаешь, что тебя не просто сюда привезли, откосив от долга перед Отечеством?

– Понимаю, – кивнул Иосиф, утерев губы салфеткой. – Но не в шахматы же играть?

– Только в свободное время.

– Я слушаю…

Испытывающего к гостю неприязнь математика не отпускало ощущение, что не он здесь всем управляет, а новенький. От этого Митю кидало в жар.

– И все же, зачем я вам нужен?

– А ты не торопись. Когда надо, скажут!

– Я же уже не в армии?

– Нет.

– Почему же вы разговариваете со мной, словно я собственность ваша?

– В армию можно вернуться хоть сегодня! – еле сдерживал эмоции Шварц.

– Я комиссован.

– Переаттестуют.

– Не получится.

– Почему?

– Найдут аритмию… А меня еще в МФТИ приняли. Так что отсрочка на пять лет.

Митя такой информации не имел, а это серьезное упущение, за которое можно было получить серьезное наказание. Еще Митя вспомнил девушку Олю, в которую был влюблен уже семь лет, и взаимно, но она уродилась дочерью генерала ФСБ, и отец ее, Фотий Прыткий, не жаловал кудрявых и носастых. Влюбленным крайне редко удавалось встречаться, и тогда они с шекспировской неистовостью обладали друг другом. Но почти всегда их находили люди Прыткого, и все заканчивалось мордобитием и Ольгиными истериками… Шварц подумал о возможности шантажировать новой квартирой, в которой живет его мать, но воздержался до поры.