Жизнь в Древнем Египте - Адольф Эрман

Позор тем, кто противится твоей воле! Благо тому, кто понимает (?) тебя, Амон!.. Я взываю к тебе, мой отец Амон. Я нахожусь посреди множества людей, со мной нет никого, моя пехота и мое войско на колесницах покинули меня. Когда я кричал им, никто из них не слышал меня. Когда я звал их, я обнаружил, что Амон для меня лучше, чем миллионы пеших воинов и сотни тысяч колесниц, братьев или сыновей, объединенных вместе. Труды людей – ничто, Амон драгоценнее, чем они. Я пришел сюда по слову твоих уст, о Ра, и не преступил границ того, что было твоим замыслом.

Разве я не зову с края мира? И все же мой голос достиг Гермонта. Ра услышал меня, он приходит ко мне, когда я взываю к нему. Он протягивает мне свою руку – я радуюсь; он говорит сзади меня: «Ты не одинок – я с тобой, я твой отец Ра, моя рука с тобой. Я стою для тебя больше, чем сотни тысяч вместе. Я – владыка победы, который любит доблесть».

Я снова овладеваю собой (?), моя грудь полна радостью. Что я желаю сделать, то происходит. Я подобен Монту (бог войны. – Ред.), я стреляю вправо и устремляюсь (?) налево. Я подобен Ваалу, подобен чуме для них: я обнаруживаю, что 2500 воинов их колесничного войска лежат, зарубленные, под ногами моих коней. Смотрите: никто из них не в силах сражаться со мной, их сердца тают в их телах, их оружие падает, они не могут стрелять, и у них нет мужества, чтобы сжать в руке кинжал. Я заставляю их броситься в воду, как бросаются в воду крокодилы. Они падают один на другого, а я убиваю их по моему хотению. Ни один из них не смотрит назад, и ни один не оборачивается. Тот из них, кто падает, не встает снова».

Если бы поэма закончилась на этом, мы могли бы испытать радость от действительно приятной мысли о том, что бог поспешил в далекую страну на помощь царю, когда тот твердо верил в него. Но, к несчастью, поэма все тянется и тянется без конца, а действие вообще почти не движется вперед. Царь неутомимо разглагольствует о своем героическом мужестве, о своей великой победе, о малодушии и нерешительности своих солдат, о замешательстве растерявшихся врагов и их разгроме. (В ходе боя хетты, использовав растянутость египетского войска (4 отряда, 20–30 тысяч человек, колесницы), ударом 1,5 тысячи колесниц практически уничтожили отряд «Ра», атаковали отряд «Амон», где находился сам Рамсес II, затем ввели в бой еще 1 тысячу колесниц. Рамсеса II спас подошедший отряд «Птах», ударивший хеттам в тыл. Хеттские колесницы, прорвавшись, вышли из боя, потеряв, вероятно, как и говорится в поэме, 2500 человек, т. е. треть экипажей. Но египтяне потеряли половину войска, а хетты так и не ввели в бой свою пехоту. Поэтому Рамсес II, чудом уцелевший в бою, вернулся в Египет, объявив о своей победе. Но хеттские источники говорят, и более обоснованно, о победе царя Муватталлу, имевшего первоначально около 20 тысяч человек, в т. ч. экипажи 2,5 тысячи колесниц, хотя и «по очкам». – Ред.) Таким образом, в этом так называемом эпосе мало действия и много слов.

Этот рассказ о битве при Кадеше называется поэмой лишь из-за своего стиля, который имеет поэтическую окраску, хотя ему явно не хватает поэтического начала в форме. Как правило, форма его та же, которая хорошо знакома нам по древнееврейской поэзии: так называемый параллелизм фраз, когда два коротких предложения следуют одно за другим и соответствуют одно другому в строении и, как правило, также по смыслу. Это описание царя – именно такой случай:

Его глаза – они видят насквозь каждое существо;Он – Ра, который смотрит своими лучами,Он освещает Египет сильнее, чем солнце,Он заставляет страну цвести больше, чем разливающийся Нил,Он дает еду тем, кто следует за ним,Он кормит того, кто следует за ним по его пути.

Немного более свободный параллелизм применен в изящном сравнении изменчивости судьбы с ежегодным изменением русла водного потока.

Прошлогодний брод через воду исчез,В этом году возник другой переход.Великие океаны становятся сухими дорогами,А берег становится пучиной.

Параллельные фразы могут группироваться в строфы, в построении которых часто бывает очень много мастерства и мало естественности – это видно по многочисленным стихотворениям, процитированным в этой и предыдущих главах. Более того, эти параллельные фразы часто размещаются в разном порядке:

Я прихожу и даю тебе растоптать ногами Запад.Финикия и Кипр – под твоей властью.Я заставляю их видеть твое величество подобным молодому и могучему рогатому быку,К которому никто не смеет приблизиться.Я прихожу и даю тебе растоптать ногами тех, кто находится в их гаванях.Острова Метен дрожат от страха перед тобой.Я заставляю их видеть твое величество подобным крокодилу, грозному владыке воды,К которому никто не смеет приблизиться.

Здесь строки расположены в порядке a b a b, причем и a, и b, в свою очередь, тоже делятся на параллельные части, и в итоге схема имеет вид a1 a2 b1 b2 a1 a2 b1 b2. Поэт не ограничился этими двумя параллельными одна другой строфами, а создал подобным же образом еще восемь других. Часто случается также, что параллельные стихи в определенном месте намеренно разрываются одиночной строкой.

Похоже, что рядом с этим основанным на антитезе стилем существовала и другая, метрическая поэзия – стихи, делившиеся на короткие строки, которые в рукописях эпохи Нового царства отделялись одна от другой красными точками[362]. В этих коротких стихотворениях стоят знаки препинания, и не только те, которые поясняют их смысл, но и разделители, которыми надо было пользоваться как указателями при чтении вслух. Однако никаких подробностей о них мы не знаем. Мне бы хотелось добавить к сказанному лишь одну догадку: вероятно, считалось, что каждая строка должна содержать определенное количество главных ударений – обычно два. Мне представляется, что в основе такого построения стихотворной строки лежит одна особенность ударения в египетском языке – то, что несколько тесно связанных синтаксически слов получали одно на всех главное ударение.

Совершенно естественно, что египтяне прибегали к помощи всевозможных искусственных средств, чтобы «слепить» свои стихи, содержание которых часто было очень бедным. Излюбленным приемом для этого была аллитерация, примером чего служит стихотворение, уже процитированное ранее, в котором семь слов из десяти начинаются со звука м:

эу меру мех эм моу маутТа баб эм мерутф(Когда пруды полны свежей водыИ земля переполняется его любовью.)

Таким же образом автор посвятительной надписи в честь царицы Хатшепсут посчитал, что самым изящным стилем, который он может применить, будет такой:

сехепернеф эр утес хауфхеперт хепру ме Хепрехат хау ме Эхуте(Он создал #n_363ее], чтобы возвысить свое великолепие, —Ту, которая создает существа, как бог Хафра,Ту, чьи венцы сияют, как венцы бога горизонта.)

В большой оде в честь царя Тутмоса III поэт также говорит:

даэсн эм са х ак,ауэ х ене х ер х ерт се х ер х ут(Я помещаю их сзади тебя как защиту,Оружие моего величества поднято и прогоняет зло прочь.)

Однако в тот период, который мы рассматриваем, этот аллитерационный стиль не приобрел четкую поэтическую форму и применялся лишь от случая к случаю как украшение, подобно той игре слов, которую мы так часто встречаем в египетских текстах. Египтяне очень любили каламбуры – например, существует стихотворение о колеснице царя, которое целиком состоит из этих остроумных словесных приемов. В нем перечислены все части колесницы, и на названии каждой из них построена игра слов, описывающая величие царя. Если бы мы попытались подобрать этому современный эквивалент с таким же неестественным звуковым строем, как у древних египтян, он мог бы оказаться таким:

Колеса твоей колесницы вращаются – ты вращаешь своим боевым топором.Серп твоей колесницы вызывает вздохи из сердец всех народов.

Интересно видеть, сколько хлопот иногда доставляло автору использование этих приемов. Там, где они появляются, смысл текста всегда туманен или неоднозначен, а часто даже совсем непонятен – по крайней мере, для нас. Например, никто до сих пор еще не установил, что значат слова «сутен сут эн суханеф эр даут, ауеф эм редаут», хотя остальная часть надписи совершенно понятна; причина тут, несомненно, в том, что автор, чтобы создать свои две игры слов, совершил слишком большое насилие над языком.