Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В другой вечер, 11 февраля 1915 года, скандально известный поэт-футурист Владимир Маяковский (во всяком случае, так об этом было предварительно объявлено) прочёл публике своё новое стихотворение «Вам!».
Борис Пронин вспоминал: «На этом вечере было обилие народа: (…) Итак, была Тэффи, Гумилёв, Ахматова, Кузмин, молодёжь: Г. Иванов, Р. Ивнев, была 3. Венгерова, Л. Б. Яворская, артистический мир Петербургского Малого театра (…) Вдруг Маяковский обращается ко мне и говорит: „Боричка, разреши мне!“ А он чувствовал, что его не любят и на эстраду не пускают, что я и Кульбин — это единственные, кто за него, и это была его трагедия.
— Разреши мне выйти на эстраду, и я сделаю „эпатэ“, немножко буржуев расшевелю.
Тогда я, озлобленный тем, что вечер получился кислый, говорю Вере Александровне: „Это будет замечательно“.
И она говорит: „Шпарьте!“
Маяковский вышел и прочитал „Вам!“. Это имело действие грома — получились даже обмороки. Была такая Танька Шенфельд, она что-то делала в „Сатириконе“, её это так ошарашило, что она была в полуобмороке, полуистерике, её это шокировало больше всех. На стороне Маяковского была Вера Александровна, Кульбин и я, а все наши остервенели, даже Кузмин.
И тут случилась примечательная вещь: князь Михаил Николаевич Волконский, человек с огромной серебряной бородой, лет 80, автор многих исторических романов, печатавшихся в „Ниве“, был возмущён публикой и, представьте себе, — не был возмущён Маяковским. (…) И вот по-старинному воспитанный человек, князь Волконский говорит мне: „Я у вас в первый раз, но, по-моему, происходит глубочайшее недоразумение. Разрешите мне выйти на эстраду и поговорить с собравшимися“. Я говорю: „Да, пожалуйста“. Я сразу почувствовал, что у князя с серебряной бородой симпатия к нам. Он ловко и остроумно выступил, как совершенно светский в прошлом человек (в нём было что-то от Льва Толстого), и сказал приблизительно следующее: „Я не понимаю возмущения присутствующих. Мне кажется, что юноша, который прочитал необычайные по форме стихи, юноша-поэт почему-то шокировал собрание. Я тут в первый раз, всех вас вижу в первый раз, но и юношу, который прочитал великолепное, хотя и странное стихотворение, тоже. Я нахожу, что если бы нецензурное слово в последней строчке заменить — то стихотворение этого нерядового поэта было бы совершенно великолепным! И удивляюсь, зачем вам дался этот юноша!“»
Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и тёплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?
Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, —
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..
Если он, приведённый на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!
Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?
Я лучше в баре блядям буду
Подавать ананасную воду! [1. 155].
В своих мемуарах «Жили-были» Виктор Шкловский вспоминал скандал: «Кричали не из-за негодования. Обиделись просто на название. Обиделись даже на молнию, промелькнувшую в подвале. Визг был многократен и старателен. Я даже не слышал до этого столько женского визга; кричали так, как кричат на американских горах, когда по лёгким рельсам тележка со многими рядами дам и кавалеров круто падает вниз…» [1.89] Другие артисты, заявленные в программе кабаре, заявили владельцу, что «после подобной мерзости мы считаем позорным ходить сюда». Ответ Пронина: «Ну и не надо!»
Алексей Кручёных в сборнике «К истории русского футуризма» вспоминал об этом эпическом вечере: «Маяковский стоял очень бледный, судорожно делая жевательные движения, желвак нижней челюсти всё время вздувался, — опять закурил и не уходил с эстрады. Очень изящно и нарядно одетая женщина, сидя на высоком стуле, вскрикнула:
— Такой молодой, здоровый… Чем такие мерзкие стихи писать — шёл бы на фронт!
Маяковский парировал:
— Недавно во Франции один известный писатель выразил желание ехать на фронт. Ему поднесли золотое перо и пожелание: „Останьтесь. Ваше перо нужнее родине, чем шпага“.
Та же „стильная женщина“ раздражённо крикнула:
— Ваше перо никому, никому не нужно!
— Мадам, не о вас речь, вам перья нужны только на шляпу!
Некоторые засмеялись, но большинство продолжало негодовать — словом, все долго шумели и не могли успокоиться. Тогда распорядитель вышел на эстраду и объявил, что вечер окончен» [1.105].
Скандальную ситуацию описывали в деталях респектабельные «Биржевые ведомости» — оказывается, среди зрителей было много представителей прессы. Газетная статья ожидаемо вызвала определённые сложности в общении Б. Пронина с городской администрацией, попытка на следующий день решить вопрос путём переговоров делегации в составе Пронина, его жены Веры Александровны и Владимира Маяковского, которые ворвались в кабинет главного редактора, результата не дала, но проблема рассосалась сама собой.
Аналогичный конфликт уже был на открытии футуристического кафе «Розовый фонарь» в Москве. Здесь респектабельная, обеспеченная публика тоже пришла провести время со вкусом, как вдруг со сцены загрохотал странный молодой человек:
Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам. открыл столько стихов шкатулок,
я — бесценных слов мот и транжир.
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковины вещей.
Вот вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.
А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется — и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я — бесценных слов транжира и мот.
Своё стихотворение «Нате!» Маяковский дочитал до конца, несмотря на то что публика истошно орала, а элегантно одетые господа, брызгая слюной, требовали согнать наглеца со сцены.
Шум в бульварных газетах был грандиозный, то есть открытие кабаре удалось на славу. Вскоре футуристы посчитают «Фонарь» не слишком футуристическим. Художник Михаил Ларионов (его ещё называли самым талантливым из самых бездарных) занялся открытием нового «Кабака 13-ти», где вместе с Владимиром Маяковским он планировал организовать закрытую дискуссионную площадку исключительно для лучистов, викторианцев, кубистов, крайне правых футуристов, эго-поэтов и всечества. Для посторонних входная плата составляла те же 10 рублей — это было дорого. За проведение тематических вечеров отвечали вместе: художник и поэт.
Как-то на вечере в
